Чупров усмехнулся.
— У самойловского председателя купил. Старье для свалки. Отговаривал — купи лучше мотоцикл. Нет, загорелось легковую иметь.
Алексея это не смутило. Он распахнул дверцу.
— Чего пешком-то… Садитесь.
— Доедем ли? — сказал Чупров, но всё же, кряхтя, полез в тесную кабину. — У председателя нет машины, а секретарю парторганизации, видишь ли, нужна. Для авторитету, что ли? Мотоцикл по нашим дорогам куда способнее.
— Машина ничего, только подремонтировать задний мост, — ответил Алексей. — «Оппель-кадет».
— От «кадета» одна бляха на радиаторе осталась.
К дому председателя дорога поднималась в горку. «Оппель-кадет», судорожно стучавший мотором, вдруг смолк, задумавшись, постоял на месте, затем неторопливо пополз назад.
— Вылезай, приехали! — возвестил Чупров. — Я ж говорил…
В доме председателя около печки уже лежали снежной кучкой гусиные перья.
— Федотовна! — весело крикнул Чупров. — Гость пришёл. Готова ли?
— Уж повремените чуток, не поспела, — разогнулась от печки жена Чупрова Лукерья.
— Ты что, пир думаешь закатить? — спросил Бессонов. — Посидим, потолкуем, ничего не надо.
— Э-э, праведник! — засмеялся Чупров. — Год не заглядывал, а отговариваешь. Помолчи уж, помолчи, я покомандую.
Не успели усесться за стол, вошла дочь Чупрова Раиса и за ней — Алексей.
— Здравствуй, крестница. Ну, как дела? — заговорил Бессонов с Раей.
Рая из-за войны не успела кончить среднюю школу. Работала в колхозе на огородах. И как-то Бессонов предложил ей: «А что, доченька, посоревнуемся? Давай учиться. Кто быстрей до института доберётся? Смотри, не красней, коль старик впереди окажется».
Было ли то уловкой Бессонова, или на самом деле он всерьёз мечтал об институте, но, так или иначе, он «увяз»: читать — читал, а экзамены сдавать и не пытался. Рая же окончила экстерном восьмой, девятый и десятый классы, поступила на заочное в областной сельхозинститут и сейчас училась на последнем курсе, писала работу о паслёновых культурах.
Поэтому-то Никита Кузьмич и звал Раю «крестницей», а она его — «крёстным».
— Дела обыкновенные. Диплом готовлю. Да ещё… Ой, крёстный! Ведь ты не знаешь!.. — Рая бросилась в соседнюю комнату. Она принесла листы кальки, разложила их на столе.
— Теплицу думаем строить. Почти триста пятьдесят квадратных метров. Свежие овощи круглый год. Арбузы, дыни в наших сугробах.
Бессонов взял чертёж, стал рассматривать его.
— Да-а, — вздохнул он, — нашему колхозу такая теплица — не по Сеньке шапка.
Лукерья Федотовна, сухонькая, маленькая, не под стать тяжеловатому мужу, поднесла к столу широкое блюдо с дымящимся картофелем и кусками жареной гусятины. Аппетитно запахло. Иван Маркелович достал из-под лавки бутылку, вышиб пробку, наполнил всем.
— Ну-с! — Чупров поднял глаза на Бессонова. — Выпьем, гостюшко…
— За что же? Может, за молодых? — кивнул Бессонов на Алексея и Раю.
— За них успеется… На свадьбе выпьем, коль надумают… Выпьем, Никита, за колхоз «Красная заря», за счастливый колхоз!
Когда Бессонов сказал, что из «Красной зари» едет в город, Чупров вдруг решил: «Вместе едем». Почему бы и не съездить? Есть дела в облисполкоме, заодно можно поискать кожи для шорной. Он пошёл дать последние наказы перед отъездом.
Бессонов, одетый в дорогу, стоял около своего возка с Алексеем и ждал Чупрова.
— А изменился Иван, — сказал Бессонов. — Как ты думаешь?
— Что-то не заметил, — ответил Алексей.
— Мне со стороны вроде видней. Прибавилось в нём этакого «я решу» да «я сделаю». Колхоз — это «я»!
— Что ж, за пятнадцать лет колхозники к нему привыкли, он — к колхозникам. Трудно отделить колхоз от себя.
— Вот, вот… Сперва трудно отделить себя от колхоза, потом — своё от колхозного.
— Это к чему, Никита Кузьмич?
— Так, к слову. Приехал гость, нужна на стол гусятина, мигнул — на тебе, гусь! Не жизнь — сказка по щучьему велению.
— Мелочь.
— Вот именно, мелочь. Если б не мелочь, а крупное, и говорить не о чем. Тогда уж поздно. Смотри, как бы не споткнулся. Споткнётся — ты ответишь. Ты партийный секретарь… Спросят, и на молодость не посмотрят.
Алексей, смущённый, смотрел под ноги. Подошёл Чупров.
— О чём разговор?
Алексей отвёл глаза. Бессонов, влезая в возок, уклончиво ответил:
— Всё про гуся.
— Дался тебе гусь! Кто пасечника попрекнёт, что съел стакан мёду? А гусь в нашем хозяйстве даже не стакан, это чайная ложка, капля в море!
В городе они расстались, договорившись встретиться вечером у базара.
Выйдя на площадь, Чупров столкнулся с Ефимом Арсентьевичем Трезвым, председателем райпотрсбсоюза. Человек этот — постоянно растрёпанный, суетливый — был ходячим справочником, где что достать. Он схватил Чупрова за рукав полушубка и, не здороваясь, выдохнул:
— На складе сельхозснаба — вагон кровельного железа! Торопись!
Чупров, не простившись, бросился к такси.
Всюду строились, кровельное железо было дефицитным материалом, чтобы приобрести его да ещё в облсельхозснабе, где сидел упрямый народ, требовались крепкие нервы, громкий голос и умение во-время прикинуться несчастным.
Чупрову предлагали залежавшиеся на складах ветровые установки, корнерезки, жмыходробилки, а он жаловался, что скотный двор в колхозе стоит раскрытый, что надо менять крышу на конюшне, что построили клуб, а покрыли толем — никакой красоты, смешно смотреть — очаг культуры… Пришлось постучать кулаком по столу, припугнуть облисполкомом, побегать из кабинета в кабинет с бумагами. Никто, конечно, не поверил, что в колхозе у Чупрова половина общественных построек требует перекрытия, но тем не менее выписали.
Уладив дела, Чупров встретился с Бессоновым.
— Слыхал? Железо кровельное привезли в облсельхозснаб, — сказал он небрежно.
— Ну, а ты? — У Бессонова даже голос упал.
Чупров похлопал по карману.
— Вот оно где.
— Да? Ну, ладно, езжай один, меня не жди.
Чупров, улыбаясь, глядел ему вслед. «Удачливее меня вряд ли будешь». И ему стало весело. Побегает от стола к столу Никита: скотный не крыт, свинарник не крыт, и не соврёт — и скотный у него действительно не крыт, и свинарник, и даже, поди, в конторе правления крыша подтекает. Это не за чужой спиной сидеть. Пока чего-либо добьёшься, соль на спине выступит. Ему, Чупрову, не так нужно это железо, но запас карман не рвёт, шею не трёт, полежит — всё сгодится. Весной он будет строить водонапорную башню. Потребуется десяток листов, а с ног собьёшься, не найдёшь сразу. Неплохо бы свой дом под железо. Всё одно крышу заново перекрывать. Совсем не плохо.
Иван Маркелович на радостях завернул в закусочную и «пропустил соловья», чуть-чуть, так, чтобы душа веселей пела.
Обратной дорогой он думал о Бессонове, о теплице, с стёклах для теплицы, о том, стоит или не стоит крыть железом свой дом. Вспомнилось, что кузнец Егор Постнов осенью жаловался: течёт крыша кузницы. Не тёсом же её крыть! Да и склады полатать неплохо… Чупров уже склонялся к тому, что на свои нужды брать железо не стоит, но когда он вернулся в колхоз и сказал бухгалтеру: «Занеси-ка, Никодим Аксёныч, в свои талмуды: купил кровельного железа на десять тысяч восемьсот», когда он увидел покорно опущенную к столу голову бухгалтера, старческую руку, ползущую с канцелярской ручкой по книге, готовую бесстрастно поставить любую цифру, то почему-то сразу же уверенно решил: «Стоит! Кузню покроем, а склады латать не к спеху». И он небрежно бросил:
— Учти, себе на крышу хочу взять листов полтораста…
Бухгалтер понимающе кивнул головой.
Удобный человек Никодим Аксёныч. Сидит себе за дверью, сунув подшитые валенки под стол, в помятом пиджачишке, серой косоворотке, к маленькому черепу приглажены мягкие, как у младенца, волосики, — нужны выкладки о сдаче молока или яиц, вспомнишь о Никодиме Аксёныче, не нужны — словно его и на свете нет. Тишайший, воды не замутит.
Утром набегавшийся, уставший и плотно позавтракавший Чупров отдыхал в кабинете. Он был рад приходу Алексея.
— А-а, садись-ка, садись. Читал? В Болгарии, слышь, новый комбинат построили. Громаднейший! Удобрения выпускает.
Алексей знал, что, если не перебить Чупрова, тот будет говорить, пока не придёт пора итти на скотный или на свинарник.
— Иван Маркелович, Бессонов звонил.
— Никита? А что ему?
— Просит кровельного железа.
— Чего?! Железа кровельного? Что это он? Мы ему база снабжения? Я ж его направлял: беги, доставай.
— Не достал, разобрали.
— Так у нас, выходит, легче достать? По старой дружбе. Эх, Никита, Никита! Где умный мужик, а где, ну прямо, малое дитя!
— Иван Маркелович, так он же достанет, вернёт. Никите можно верить.
— Да как тут верить, коль он плохой доставало? Нет, нет, Алёшка, и не хлопочи! У нас — колхоз, а не частная лавочка. Настаиваешь, поговорим на правлении. Отчего не поговорить?
Алексей не настаивал.
После демобилизации принёс Алексей домой погоны младшего лейтенанта да армейские знания — мог разобрать и собрать с завязанными глазами пулемёт, умел скомандовать: «Длинная очередь! Закреплённым в точку! Огонь!» А это в колхозе было не нужно. Офицер, орденоносец, заслуги перед Родиной, а не хочешь быть иждивенцем, работай рядовым — вози навоз, езди прицепщиком или становись конюхом.
Выдвинул Алексея Чупров. Строили колхозную ГЭС, нужны были специалисты, и Чупров приказал: «Поезжай на курсы».
Чупров позаботился, чтобы в каждой избе над семейным столом висела электрическая лампочка, чтобы в кормокухне, на токах, в столярке, в кузнице — всюду стояли электромоторы. Маленький домик у плотины над рекой Пелеговкой стал сердцем колхоза. Если утром на мраморной доске, что висит на бревенчатой стене этого домика, не включить рубильник, то циркульная пила в столярке не зальётся визгом, не завертится барабан картофелемойки. Не включи рубильник — не сможет колхоз «Красная заря» начать свой трудовой день. А за мраморную доску с рубильником, за турбину, за генераторы, за всё, что есть в доме над Пелеговкой, отвечает Алексей Быков. Он стал начальником колхозной ГЭС, одним из самых нужных людей колхоза. И в этом заслуга Чупрова. Нет, спорить с ним Алексею трудно.