Можно было и не за сто тысяч поставить теплицу, дешевле. Но Чупров считал: раз строить, так строить — с паровым отоплением, с железным каркасом. Деревянная теплица не простоит и десятка лет. При постоянной сырости в тёплом воздухе столбы и венцы стен быстро сгниют, на один ремонт потом придётся расходовать вдвое больше.
Строить, так строить — навечно, чтобы потомки вспоминали Ивана Чупрова.
Решено было начинать строительство весной, с первых же тёплых дней. Но к этому времени надо достать весь материал, чтобы не оглядываться — того нехватает, этого нет.
У Чупрова был надёжный друг — Ефим Трезвый, председатель райпотребсоюза. Он всегда помогал колхозу — или сам доставал, или указывал, где достать.
И на этот раз он не подвёл. Сначала сказал — надо подумать, а через неделю позвонил: «Завтра принимай князя».
«Принять князя» — значило встретить полезного человека. Встретить так, чтобы тот понял — тут живут люди с широкой душой, с ними не зазорно иметь дело.
«Князь» прибыл на попутной машине, в Пожары от тракта дошёл пешком.
В сумерки, когда только-только вспыхнул свет на деревне, он появился в правлении, справился у бухгалтера Никодима Аксёновича, где найти председателя.
Никодим Аксёнович хорошо знал таких людей, «случайно» заворачивавших в колхоз. Разыскивать Чупрова был послан помощник бухгалтера Сеня Киселёв. Не прошло и десяти минут — явился Чупров.
— Здравствуйте, Виталий Витальевич!
— Здравствуйте, Иван Маркелович!
Они поздоровались, как старые знакомые, хотя видели друг друга первый раз.
— Что ж, ко мне пошли? Признаться, не обедал ещё. А вы обедали?
— Спасибо, не откажусь.
Дома у председателя стол накрыт чистой скатертью. В чайных блюдечках грибки: маринованные белые, солёные рыжички — каждый грибок с пуговицу, — грузди в сметане. В глиняной плошке — гусь, рядом — молочный поросёнок, чуть не полстола занимает сковорода с глазастой яичницей. И только в одном нет разнообразия — в напитках. Стоит бутылка простой белой, одна-единственная, а под столом ещё целая батарея таких же.
Выпили по первой «за знакомство», закусили грибками, выломали у гуся по ножке. Чупров пытливо посмотрел на гостя.
— Где работаете, Виталий Витальевич?
— На строительстве станкозавода. К вам в район за лесом приехал.
Хозяин понимающе кивнул, наполнил стаканы. «Неплохо. Строительство солидное, можно вести крупный разговор».
Выпили по второй — «за ваше здоровье».
— Прямо беда в колхозе со стройматериалами, — начал Чупров. — Вам, государственным строителям, не приходится из кулька в рогожку перевёртываться. На всём готовеньком. Пришёл наряд — поезжай и получай. А у нас… Эх, да что говорить! Ещё по стаканчику?
— Не хватит ли?
Однако выпили. Хозяин поспешно сменил пустую бутылку.
— У вас там нельзя купить какие-нибудь отходы? Скажем, железо трубчатое?
— Можно.
— Ну, а стекло?
— Можно.
— Так что ж, ещё пропустим?
Гость мотнул головой, отодвинул стакан. Чупров спросил, отбросив всякую вежливость:
— Сколько стекла дадите?
— Я простой экспедитор. Надо поговорить, не от меня зависит.
— Ящиков двадцать пять для начала — достанешь?
— Постараюсь.
— Добро! Выпьем!
Но гость держал ладонь на стакане.
— Один уговорец. Не знаю, понравится ли?
— Ну? — насторожился Чупров.
— Платить наличными. Никаких счетов, никаких расписок!
— Понятно: товар на прилавок, деньги в руки. Собственно, это нам запрещено, всё через банк должны оформлять, но вывернемся.
— Ваше дело.
Гость пододвинул стакан. Чупров налил.
— За знакомство!
— За знакомство!
Это уже было не то знакомство, за которое они выпили вначале, а новое, деловое.
Дело было начато. Чупров поставил на стол третью бутылку.
Утром следующего дня председатель «Красной зари» провожал гостя. Он вызвал конюха Сашу Братухина и приказал:
— Подбрось-ка товарища до станции на Шайтане.
Сашка кивнул головой:
— Вмиг!
Через неделю пришла машина, груженная ящиками со стеклом. Чупров проверил каждый ящик — стекло было хорошее. Председатель взял деньги, накопленные в кассе от базарной выручки, и уехал в город. Вернулся через два дня с новой машиной стекла.
Тишайший Никодим Аксёнович заприходовал покупку. Никаких счетов не было — нарушение, но что за беда? Будет ревизия? Так в ревизионной комиссии председателем старик Евсеев, членами — кузнец Егор Постнов и Алексей Быков. Свои люди, не враги же они колхозу.
И раньше колхоз строился, и раньше приходилось Ивану Маркеловичу «доставать», минуя банк, то строевой лес для гусятника, то проволочные сетки к вольерам для чернобурых лисиц. Но теперь стали чаще заглядывать в колхоз разные «князья». Чупров уводил их к себе, оставлял ночевать, а наутро ходил по колхозу с багровой, налитой кровью шеей, разговаривая, старался отворачиваться.
Все это видели, но успокаивали себя: «Уж наш-то Маркелыч не промах. Построим теплицу — окупится. В накладе не будем».
И только один человек с тревогой присматривался к председателю — Алексей Быков.
Как-то он провожал из клуба Раю. Был тихий, мягкий зимний вечер. Из окон на сугробы падал свет.
— Вчера стали квартальный отчёт проверять, — заговорил Алексей, — смотрю — куплено стекло-бой. Какой же бой, когда настоящее стекло привезли? А счетов нет! Ты понимаешь, что это?
Рая опустила голову.
— Отец раньше редко выпивал, — сказала она тихо, — по праздникам или в гостях. Теперь каждую неделю пьянка…
— Не нравится мне это, Рая.
— Я и теплице не рада, — призналась девушка. — Да что поделаешь?
— Поговорить бы начистоту.
— Отца моего не знаешь, что ли? Если загорелось — не удержишь. Раз намекнёшь, другой, а на третий он подальше пошлёт и будет делать по-своему.
Алексей шёл рядом с Раей и думал: «Не миновать крупного разговора с Иваном Маркеловичем».
И разговор этот состоялся.
Шло обычное заседание правления. Плотник Андрей Долгоаршинных посасывал свою трубку, старик Евсеев дремал, сторожиха Глафира, хоть и не член правления, но, как всегда, вытянувшись, сидела в своём углу.
Поговорили о ремонте старого свинарника, о скотном дворе. Потом Чупров сказал, что надо посылать на городской базар с продуктами не одну, а две машины.
— Маловаты обороты, маловаты, — пожале лон. — Кругом строимся. Нехватает казны. Вчера предлагали отходы углового железа, пришлось отказаться — нет денег под рукой.
— В банке триста тысяч лежит, — напомнил Алексей.
— Это железо, Алёшенька, на банковские деньги не укупишь, — ответил Чупров. — Не переведут.
— Не переведут, нечего и связываться.
— А это почему?
— Потому, Иван Маркелович! Нечистые дела заводятся. Обходим банк, счетов не берём. Кроме тебя, никто и знать не знает, откуда товар, почём куплен.
— Тебе-то что? Весь колхоз верит Чупрову, один ты не доверяешь. Строимся, нужен стройматериал, мне предлагают, я покупаю. Вот и всё! Без всяких «откуда»! Плачу не дороже государственной цены.
— А если ворованное покупаешь?
— Мне отчёта не дают. А я знать не хочу. Благо, сам чист перед колхозом и в колхозе чисто, никто не ворует. Что там в иных местах делается — не моя заботушка. Так-то!
— Ты член партии! — с неожиданной для него жёсткостью проговорил Алексей. — Партийной совести у тебя нет!
— Член партии! Совесть! Ты, Быков, перестань этим шпынять — не впервые слышу! Это Никите Бессонову я мог позволить, не тебе. Он мне и по годам ровня, и в партию с ним в одно время пришли, а ты — маль-чиш-ка! Молодо-зелено, чтоб указывать!
Алексей вспыхнул.
— Слова не скажи против, вроде царька ты в колхозе, Маркелыч.
— Алексей, что это тебе шлея под хвост попала? — удивлённо спросил Долгоаршинных. — Ну, право, чего напал?
Чупров, навалившись грудью на стол, тяжело глядел на Алексея.
— Вот что, — обрубая фразы, медленно заговорил он, — иль ты будешь указывать, иль я. Садись, стул очищу!
— Да бросьте вы! — поморщился Иван Кустов, не любивший споров.
Чупров смотрел на Быкова злыми глазами.
— Ночами не сплю, стараюсь, думаю, лишь бы колхозу на пользу, других мыслей нет, а тут…
— Не сплю, стараюсь, — перебил Алексей. — Молчат все, а я скажу: лишка стараешься, Маркелыч! Так стараешься, что редко трезвым увидишь нынче!
— Алексей, не доводи до греха!
— Уж что правда, то правда, Маркелыч, — неожиданно подала голос Глафира. — Даже мы, бабы, жалеем, как бы не спился стараючись-то.
У Глафиры вырвалось это без злого умысла, так, лишь бы слово ввернуть. Чупров резко повернулся к ней.
— А ты что суёшься, старое веретено? Что тут торчишь? Марш отсюда!
Но Глафира была не из тех, кого можно запугать криком.
— Ох, ты! Я-то с чистым сердцем, жалеючи! А ты… Не любо слушать-то? Прямо скажу — поговаривают люди, поговаривают: председатель — пан в колхозе, что душеньке надо, берёт, не спрашивает. Не поводи глазищами-то! Не боюсь!
— Глафира! Выведем! — приподнялся старик Евсеев. — Только крикни ещё, возьму за локоток!
— У-у, выводило! Старуху свою выводи!
Чупров стукнул кулаком по столу.
— Марш отсюда! Кому сказано?!
Глафира подхватила свой стул, вздёрнув острый подбородок, вышла.
— Уж говорят, голубчики, говорят! Не любо слушать-то? — раздалось за дверью.
Чупров вяло махнул рукой.
— Правление кончилось. Хватит, наговорились.
Все стали поспешно подниматься.
Алексей выходил последним. Он был смущён. Попытка одёрнуть председателя, попытка, на которую он с трудом решился, не удалась. Он уже думал: «А может, я слишком резко говорил? Ведь ради колхоза старается».
Лукерья Федотовна молча поставила тарелку со щами и ушла в боковую комнату. Оттуда донёсся протяжный вздох.
— Срамота! Дожили…
Чупров, не торопясь, принялся за щи. Он знал, что Федотовна не заставит долго гадать, почему сердита и чем недовольна; пяти минут не вытерпит, снова появится, сложит руки на животе и начнёт пилить.