— А если письмо написать какому-нибудь видному ученому? Или прямо в Москву поехать, в Академию сельскохозяйственных наук? Может быть, там какой новый способ нашли, как гречиху по-новому выращивать? Должны найти.
Я внимательно посмотрела на Варю.
— Допустим, приехали мы в академию. Нам говорят: «Есть такой способ, нашел один специалист. Но только мы за этот способ полностью поручиться не можем. Он пока удался только на опытном участке, а на колхозных полях не проверен. Подождите еще годика три-четыре».
— Что вы, Надежда Петровна, — испугалась Варя. — Три-четыре годика? Сколько же мы гречихи людям недодадим?
— Иначе большой риск, Варя.
— Раз мы с этой гречихой связались, нам теперь отступать нельзя. Ну прямо никак невозможно… А риск — дело святое. Нашу землю без риска не одолеешь. — Сказано это было с такой убежденностью, что я поняла: Варя от своего дела не отступится.
Я протянула ей руку.
— Согласна, поедем.
— В Москву, в академию?
— Нет, поближе. В институт, где я работала. Помнится, есть там один специалист, который нам нужен.
— Это правда, Надежда Петровна? — вскрикнула Варя. — Кто он?
— Там узнаете.
— Тогда поедемте завтра же. Только надо еще Усова захватить. Можно?
— Почему же нельзя?
Мы давно уже забыли, что была глубокая ночь, и разговаривали во весь голос, пока проснувшийся за перегородкой Никита Дмитриевич не прикрикнул на нас:
— Спите вы, полуночницы.
— Значит, завтра, — шепнула Варя и убежала к себе.
Утром разгулялась метель. Улица побелела, около домов намело высокие острогранные сугробы.
Мы с Варей попросили Никиту Дмитриевича подвезти нас до станции на лошади.
— Куда в такую заваруху? — удивился старик. — В поле ад кромешный, лошадь не повезет.
Варя объяснила, зачем мы едем в город.
— Тогда другой разговор, — оживился Никита Дмитриевич и отправился на конюшню за подводой.
В сенях зашаркали веником: кто-то обметал с валенок снег. Затем дверь распахнулась и заснеженный человек в полушубке переступил порог.
Варя вгляделась и бросилась ему навстречу:
— Андрей Егорыч! Вы? Вот хорошо, что приехали. А мы за вами собирались…
Усов снял полушубок, оборвал сосульки с усов, вытер мокрое лицо и только после этого поздоровался с нами за руку.
— Ну и погодка, чтоб ей было пусто. И несет и кружит. Знаете, куда меня лошадь завезла? В Дедюхино.
Варя загремела самоваром.
— Сейчас я вас чаем напою.
— Не откажусь, — согласился Усов и кивнул мне на окно, за которым кружилась белая колючая мгла.
— Видали, какая у нас зима непредвиденная. То мороз без снега, то пуржит напропалую.
— Что же делать-то, Андрей Егорыч? Наобещали мы с вами. Договор собираемся подписать. А теперь, выходит, вспять пошли?
— Это зачем же вспять? — удивился бригадир. — Разве мы раки, чтобы назад пятиться? Раз слово дали, стоять надо.
— Как же стоять-то, Андрей Егорыч?
— Вот за тем и приехал, чтобы обговорить все. — Усов обернулся ко мне. — И с Надеждой Петровной посоветоваться.
— Вы что-нибудь можете предложить? — спросила я.
— Предложение у меня простое, — помолчав, ответил Усов. — Надо сеять гречиху по-новому.
— А именно?
— Вот послушайте. В позапрошлом году я один опыт провел: взял да и посеял на сотке гречиху не как обычно, а широкорядным способом, так, чтобы каждому растению простор был, чтобы и пищи вволю хватило, и воды, и света.
— Ну и как?
— Могу в натуре показать.
Усов вышел в сени и через минуту внес в избу снопик из высоких раскидистых стеблей гречихи.
— Вот, пожалуйте. А в прошлом году ради опыта я уже четверть гектара широкорядным способом засеял. И опять добрый урожай сняли.
Я долго рассматривала рослые стебли, перебирала коричневые, с острыми гранями зерна.
— Вы… вы сами додумались до такого опыта? — обратилась я к Усову.
— Да не совсем. Меня одна статейка на ум наставила.
— Какая статейка?
— Я как-то у секретаря райкома был. Сижу в приемной, журнальчик листаю. Смотрю, статейка насчет гречихи. Прочел. Меня так и осенило: эге, да это нам на руку. Толковый человек, видно, писал. Ну, зачитал я журнальчик, виноват. Да вот он при мне. Посмотрите, если желаете.
Усов достал из кармана потрепанный журнал.
Я узнала его сразу. Это был «Вестник института зернового хозяйства». Узнала и статью. В ней говорилось об одном опыте, проведенном в совхозе. Авторы статьи рассказывали, как им удалось, посеяв гречиху широкорядным способом, получить урожай в два раза выше обычного.
Статья была подписана инициалами: «Н. и Н. Ч-ны».
Не знаю, заметили ли Варя и Андрей Егорыч, как низко я наклонилась над журналом, как задрожали у меня руки.
Пожалуй, что нет. Варя была всецело занята стеблями гречихи.
Вдруг она подняла голову:
— Никогда такой гречихи не видывала. Чуть ли не до пояса мне. Андрей Егорыч, да это же очень здорово. Значит, так и решим: сеять по-новому.
— Невелик я знаток в агрономии, — хмыкнул Усов. — Вот как Надежда Петровна скажет, так тому и быть. Да хорошо бы еще для верности с автором списаться.
— Чего там списываться? — возразила Варя. — Лично надо поехать, полную инструкцию от него получить. Раз такое дело, человек не откажет.
— Понятно, не откажет. Да вот жаль: фамилию свою автор не обозначил.
Варя заглянула через мое плечо в конец статьи, где стояли инициалы автора.
— И правда, засекреченный товарищ. Надежда Петровна, может, вы знаете, кто этот человек?
Я молчала.
— Ну, никак нам не везет, — сокрушенно вздохнула Варя. — По этим буковкам теперь его днем с огнем не сыщешь.
— Зачем же днем с огнем, — тихо сказала я. — Один из авторов не так уж далеко сидит от вас.
— Вы? — привстал Усов.
Я объяснила, что статья в журнале написана мною вместе с мужем незадолго до его смерти, а загадочную подпись следует читать так: «Надежда и Николай Черкашины».
Еще я сказала, что хотя опыт удался и статья была напечатана, но она большого интереса в зерновом институте не вызвала и вскоре забылась.
— А работу свою вы напрасно забросили, — помолчав, заметил Усов. — Она нам что хлеб насущный. Вот поживите с нами, и вас, как живой водой, спрыснет. Ведь по вашей статейке этот опыт с гречихой и в других колхозах ставили. Теперь только ваше твердое слово требуется. Сеять можно смело.
В комнату вошли Никита Дмитриевич и председатель колхоза Шарапов. Председатель был одет по-праздничному.
— Надежда Петровна, — обратился он ко мне, — Никита Митрич сказывал, что вы специалиста в городе знаете. Будто он помочь нам может. Тогда и я с вами поеду. Если человек стоящий, так мы его к себе зазовем. Ставьте, мол, дорогой товарищ, свой опыт на широту, с размахом, ничего не бойтесь.
— Опоздали, Ефим Семенович, — засмеялась Варя. — Он уже приехал, тот специалист.
— Как приехал?
Варя коротко рассказала обо всем Шарапову.
— Мы тут голову ломаем, терзаемся, а вы с таким капиталом живете и молчите до сих пор, — с легким укором сказал мне Шарапов. — Давайте тогда так, Надежда Петровна. Вечером соберу правление с активом. Вы, конечно, суть дела доложите, товарищ Усов выступит. Планчик сева наметим. Потом и в районе и в области побываем. Приемлемо, Надежда Петровна?
— Согласна, — кивнула я и с благодарностью оглядела окружавших меня новых друзей.
Н. ЧетуноваЕВТИХИЙ АНДРЕЕВ, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОЛХОЗА
— Укрупнялись колхозы. Трудным оказался колхоз имени Сталина в Моргаушах. Там объединили пять наиболее отсталых артелей, — рассказывал заместитель министра сельского хозяйства Чувашии Захаров. — На объединенном собрании колхозники заочно выбрали председателем Андреева. Евтихий Андреевич — чувашин местный, до войны восемь лет был председателем маленького колхоза в соседнем районе.
Так вот, пришел Андреев ко мне, сел вот тут и говорит: «Удавлюсь — не пойду! Ты знаешь, что у них там за хозяйство? Меня же через год в тюрьму посадят».
Поехал я с ним в колхоз. Вместе с секретарем райкома пошли по хозяйству. Семян нет. Кормов нет. Скот лежит — не поднимается. На трудодень получали крохи. О дисциплине, понятно, и говорить нечего.
Долго мы с секретарем райкома уговаривали Андреева… Уговорили…
— Ну и что же? — спросила я.
— Да вытягивает колхоз! Мужик оказался расчетливый. Хозяин! Всяким прихлебателям дорогу в колхоз отрезал. Люди в него поверили…
Приехав в Моргауши, я застала Андреева в правлении колхоза увлеченным беседой с гостем из Чебоксар — заведующим кафедрой частной зоотехнии Чувашского сельскохозяйственного института доцентом Владыкиным.
В правлении было людно: тут же работали и агроном, и бухгалтер, и учетчик-счетовод; сидели колхозники.
Андреев, человек лет сорока, худощавый, мускулистый, повыше среднего роста, хитровато улыбаясь, говорил седобородому, высокому, статному Владыкину.
— Вот, значит, Иван Николаич, мы с вами ровесники. В один год начали нашу жизнь. Вы с тридцатого в ученых, а я с тридцатого в колхозе, с землей да с коровами… На одном фронте, в общем, воюем!
— Ладно, ладно, ровесник, вы от дела не уходите! — отозвался Владыкин. — Если я вас за комплексное развитие хозяйства хвалю, так думаете, я от вас с кукурузой и с силосом отстану? Нет, не на того напали! Да я уверен, что вы и сами с кукурузой подружитесь. Вы только начните…
— Начинать, — надо конец видеть, экономический результат, — посерьезнел Андреев.
— Если хорошо землю подготовите, с кукурузой не загорюете. Вы вот, Евтихий Андреич, против силоса…
— Ах, батюшки мои! — вскипел Андреев. — Да что вы мне все «против! против!» Ославили консерватором на всю республику! Не против я, а пока нам картошка на сочные корма выгоднее была. Вы ведь знаете, сеяли мы на силос вику, горох, подсолнух. Получили с десяти гектаров сто тонн зеленой массы. А картофеля мы с таких же десяти гектаров нынче 167 тонн сняли. Нельзя же всю Россию под одно подравнять. Где силос, а где пока картошка. Цель-то ведь не в силосе, а в том, чтобы скот рос да упитывался, чтобы молока да мяса побольше…