Гренландское задание поступило неожиданно, и это было необычно. Еще необычнее – точнее, вообще впервые – было то, что объект, профессор Абсалонофтсен, отсутствовал по указанному адресу. Профессор странствует, сообщил его сосед и пожал плечами.
Вестник Смерти позвонил в Гренландский университет, штат которого состоял лишь из одиннадцати постоянных преподавателей, – уж там-то должны были заметить загадочное исчезновение девяти процентов преподавательского состава! Но нет, наступили летние каникулы, студенты разъехались, а работа позвала профессора на лед. Дело обычное.
– Не переживайте! – жизнерадостно заверила секретарь по телефону. – Профессор Уле научился прятаться от белых медведей, когда вы еще памперсы носили!
Эти утешительные слова, увы, спокойствия не добавили.
Чарли оплатил место на грузовом судне, которое доставляло мясные консервы и запчасти в поселки Баффинова залива, и накануне отъезда позвонил Эмми, однако не дозвонился.
«Мне было с тобой чудесно, – напечатал Чарли и задумался, который час в Лондоне, не спит ли Эмми. – Хотел бы по возвращении тебя увидеть. Временно буду без связи. Напишу позже, если не против».
Чарли задался вопросом, как подписать сообщение – уместно ли послать поцелуй? – не нашел ответа, оставил все как есть, нажал «Отправить» и тут же подумал – не слишком ли он навязчив?
Когда на востоке взошло солнце, Чарли сел на суденышко размером чуть больше ванны с килем, в паре миль от берега потерял сигнал мобильного телефона и не получил ответа от Эмми, даже если та его написала.
Глава 12
В голом краю…
…в краю, где деревья не растут…
Смерть сидел по-турецки на льду и наблюдал за охотой белой медведицы. Старая медведица хорошо знала эти земли, где солнце никогда не заходит, никогда не всходит, и рискованно балансировала на льдине, уносимой все дальше в море. Медведицу устраивала такая охота – устраивала, поскольку медведица хорошо плавала, – а вот ее добычу не устраивала, и добычу видели у здешних берегов все реже и реже.
Смерть любил наблюдать за полярной медведицей – если Смерть вообще хоть что-нибудь любил. Медведица великолепно приспособилась к этому краю, на который эволюция давно махнула рукой. Любил Смерть наблюдать и за морскими львами – те с трудом волокли свои туши по льдам, потом радостно падали в студеную воду; любил плавать рядом с полупрозрачными и совсем прозрачными созданиями, улитками и жучками, ползающими по морскому дну. Смерть любил смотреть, как косатки выслеживают морского котика, пробовал на вкус горячую кровь захваченного врасплох животного и с удовольствием аплодировал каждый раз, когда нырнувшая птица ловила добычу – цап! – безупречное падение с небес, безупречный захват, еще одна зима пережита, еще одна зима подошла к концу.
Сейчас Смерть наблюдал, как медведица плывет назад. Вскоре и медведица заметила Смерть и узнала, кто он такой, его узнавали все существа; она медленно подошла, пригнув голову, и сунула огромный пыхтящий нос ему в волосы, а Смерть крепко обнял медведицу, ощутил ее дыхание и стал ждать.
Смотри! – сказал капитан суденышка, и Чарли посмотрел. Видишь хвост?
Чарли смотрел, смотрел, но ничего не видел, и тут море вспорол хвост шириной больше двуспальной кровати, хлестнул по вскипевшим волнам, взметнул в небеса целый океан воды, и она все лила, лила сверху, даже когда создание уже давно ушло на глубину; шкура у него была в ракушках, глаза – огромными, мудрыми и усталыми; сотни хищников оставили следы зубов на его боках, а под животом у него кружили стайки мальков – они поедали криль, который поедал чешуйки со шкуры гиганта.
Видал? – спросил капитан. Видал?
Да, ответил Чарли. Видал.
Кит сделал под судном разворот, и Чарли на мгновение показалось, что кит смотрит прямо на него и что в глазах гиганта написано неизвестное Чарли пророчество.
Глава 13
На борту судна, плывущего на север вдоль берегов Гренландии, вестник Смерти заключил, что он ничего не смыслит в холоде.
– Ну ты даешь! – хохотнул капитан. Суденышко вдруг дало крен, рвануло вперед, подпрыгнуло и рухнуло в белопенные волны. – Ты прям капуста!
Укутанный в рубашку, укутанную в свитер, укутанный в пальто; укутанный в штаны, укутанные в носки, укутанные в ботинки; укутанный в шапку, укутанную в шарф, Чарли вцепился в пульт управления в маленькой рулевой рубке, чтобы ноги не разъезжались, и сказал:
– А я вот не пойму, как вы не мерзнете в одних ботинках да непромокаемом плаще.
– Сейчас же лето! – жизнерадостно пояснил моряк. В борт ударила очередная волна, плеснула на палубу сумасшедшую пену, которая тут же стекла назад в воду. – На тебе слишком много одежды; ты стал, как шар!
– Очень холодно.
– Где? Тоже мне, холодно! Холодно – это когда соленая вода замерзает. С ноября по май я сюда и не сунулся бы, не смог бы пройти. Двадцать миль морского льда между тобой и гаванью… Но сейчас! Сейчас лето, тепло, хорошо. Эх! Ты ешь побольше мяса, больше мяса, так-то. Серьезно – одежды на тебе многовато. На льду надо, чтоб было чуток холодно, иначе пот примерзнет к телу, и ты в считаные минуты помрешь.
– Очень обнадеживающе.
– Дело говорю! Знаешь, сколько дураков вот так глупо погибло! Эй, без обид. Зато тебя больше не тошнит, молодец!
– Спасибо; я много путешествую.
– Ты имбирь когда-нибудь пробовал?
– Да.
– Говорят, помогает от морской болезни.
– А вы никогда не пробовали имбирь?
– Я? Нет.
– Какие же овощи вы едите?
Капитан рассмеялся.
– Мы едим рыбу!
Они плыли под замерзшим солнцем, и даже грохот моря не заглушал капитанского смеха.
Однажды ночью под полуночным солнцем Чарли стоял на палубе рыбацкого судна, где спали все, кроме ночного вахтенного, и наблюдал, как небо наливается багрянцем, как море отражает золотые блики, но самого солнца не видел – видел лишь его рассеянное сияние в небесах да влажное зарево над изогнутым горизонтом. Чарли подождал еще немного, и вот солнце, которое зашло несколько минут назад, начало всходить вновь, а Чарли вдруг заметил, что мобильный телефон принимает сигнал – откуда? – и что Эмми прислала ответ.
«Мне тоже понравилось, – писала она. – Позвони, когда вернешься».
Чарли послал улыбку бесконечному утру и понял, что мир неописуемо прекрасен.
Глава 14
Через два дня после того, как Чарли сел на рыбацкое судно в Нууке, он сошел с него в поселке Оунавик и чуть не упал. В ногах, ступивших на деревянный причал, исчезли все кости, а мир мягко повело из стороны в сторону. Чарли прислонился к пластмассовому ящику с мидиями, пока к нему не вернулось равновесие.
Население Оунавика составляло двести семьдесят три человека, шестьдесят две лайки и четыре кота. Котов могло бы быть пять, но одного съел неведомый хищник. Здесь было холоднее, всего несколько градусов выше нуля. Снег растаял, однако крутую черную скалу над поселком до сих пор усеивали белые пятна в тех местах, куда не попадало солнце.
Чарли выбрал путь вдоль причала, мимо расстеленной на земле голубой пленки с пучеглазой мертвой рыбой, и спросил у первой же встречной местной жительницы – та, закатав рукава, чистила свежий улов над окровавленным ведром, – не знает ли она профессора Уле. Чарли изъяснялся по-датски не слишком хорошо и с сильным немецким акцентом.
Женщина с удивлением услышала этот язык из уст чужака, внимательно на него посмотрела, потом заговорила; она, похоже, больше привыкла к гренландскому диалекту калааллисут.
– Знаю, конечно. Он приплыл три дня назад, погостил у Свена, потом подался на северо-восток.
– Северо… еще севернее?
– Да.
– На чем поехал профессор?
– Ногами пошел.
– Во льды? И вы его не…
Чарли умолк, однако старуха угадала его мысли и улыбнулась.
– Не остановили? – хмыкнула она и вновь переключила внимание на улов, на нож, ловко выпростала рыбьи внутренности, и те аккуратным сгустком шлепнулись на дно ведра. – Нет, конечно. Он понимает, что делает.
– Я его ищу.
– Да? Что-то случилось? Семья? Или?..
Голос женщины замер – что же еще может быть, кроме семьи?
– Я должен кое-что передать профессору. Меня зовут Чарли, я…
Собеседница уже потеряла к нему интерес.
– Поговорите с Ане и Свеном. Они занимаются такими, как вы.
Домов в Оунавике было совсем немного, а табличек с названием улиц не было вовсе.
Двое мальчишек-подростков объяснили Чарли дорогу, и, когда он заблудился во второй раз – его сбивало с толку, что дома тут цеплялись за камень без всякой системы, что красное здание соседствовало с таким же красным, а не с белым, синим или желтым, – вот тогда женщина с топором в одной руке и со смартфоном в другой ненадолго прервала свои занятия и показала, как пройти к дверям.
– Нечасто к нам заглядывают гости, – произнесла она по-датски с сильным акцентом. – Надо бы устроить праздник.
Вестник Смерти ответил слабой улыбкой и решил не упоминать о цели своего путешествия.
Ане и Свен жили на краю поселка. Их собаки при приближении Чарли вскочили – скорее с любопытством, чем со злобой; молодые доверчивые псы запрыгали позади старых крепких ветеранов, желая разглядеть чужака. Лайки были не просто данью старым традициям, лайки были необходимостью.
– На собаках мы охотимся на суше, а на каноэ – в море, – пояснил Свен, шесть футов три дюйма, волосы черные-пречерные, будто отполированные, кожа обветрена до красноты. – По-другому никак. – Он терпеливо подождал в холодном коридоре, пока Чарли снял ботинки, стряхнул одно пальто, стащил второе, следом зимние штаны, оставил на себе лишь несколько нижних слоев одежды из хлопка и флиса; когда гость стал наконец доволен, хозяин коротко кивнул и гаркнул: – Сюда!
Чарли проследовал в гостиную с камином; газ в него поступал из пропановых баллонов за окном. На полках стояли фотографии – Свен держит гарпун, Свен с собаками; Свен и Ане на ступенях маленькой церкви на холме над Оунавиком, в волосах у Ане белые цветы,