на… Невероятно, в 1906 году, оказывается, в Семипалатинске уже работал телефон. Также в объявлении сообщалось, что на пароходе имеются буфеты, а для пассажиров первого и второго классов – газеты и журналы. Даже для Ольги Ивановны, с ее «обзорным зрением» это было откровением, она никак не ожидала, что в начале века, в «отсталой» России да еще в глубочайшей её провинции существовал такой уровень «сервиса». Ведь на современных теплоходах, несмотря на их вихревую скорость, пассажиры набивались как селедка в банку, и никаких буфетов, тем более газет, журналов и в помине не было.
На водохранилище в начале декабря лед еще был очень тонок, но рыбаки не могли удержаться от соблазна и в выходные дни десятками устремлялись на застывшую гладь с пешнями и прочими приспособлениями для подлёдного лова. Несмотря на наличие в окрестностях поселка рыбзавода, его продукция в свободную продажу не поступала, фактически вся она, за исключение того, что уворовывали рабочие, загружалась в вагоны-рефрежераторы и куда-то отправлялась. Так что выловленная в водохранилище рыба являлась немалым продовольственным подспорьем для ново-бухтарминцев. Но это удовольствие в декабре было далеко не безопасным, и не только от того, что лед тонок, а еще и от того, что многие рыбаки выходили на лов изрядно поддатыми.
Несмотря на то, что в стране уже второй год велась активная антиалкогольная компания и в свободной продаже резко сократилось количество спиртного, особенно водки… Пить меньше не стали, самогон гнали, как в частных щитосборных домах, так и в благоустроенных квартирах, гнали из зерна и картошки, которые воровали в том же совхозе. Как правило, то был очень низкокачественный продукт, но искусственно созданный дефицит спиртного рождал спрос и на этот суррогат, который, что называется, «бил» по мозгам и ногам, отравлял организм. Уже на шестой день декабря вышеизложенные обстоятельства стали причиной гибели двух рыбаков, рабочих с цемзавода, которые просто замерзли пьяные на льду. Еще через два дня утонул, провалившись под лед, еще один. Теперь вместо подготовки к новогодним праздникам в трех семьях похороны. На заводе и в школе собирали деньги для материальной помощи семьям погибших (у двоих из трех были дети школьного возраста). Старики говорили, что раньше, до заполнения Бухтарминского водохранилища люди в декабре всегда уже без опасения переходили Иртыш по льду и даже переезжали на санях запряженных лошадьми. На этот счет Ольгу Ивановну «просветила» Анна Макаровна:
– Раньше тута места знали, где лед толще был и там всегда переправу мастерили, воду с соломой мешали и дорогу прямо на тот берег делали. Зимой то была самая короткая дорога на Семипалатинск, а ежеле Осиновый перевал заметало, так другой и не было. А сейчас то вона как широко стало, сейчас уж таку дорогу не сделать. Пока весь лед толстым не станет, и ездить нельзя до самого февраля…
Они стояли на окраине поселка, недалеко от берега. Мария Макаровна жестами показывала, где раньше делали переправу через Иртыш, а Ольга Ивановна всматривалась в далекий противоположный правый берег, который отстоял местами от левого более чем на семь километров. Туда, в конце 19 года так же по льду ушли отсюда ее отец и мать. Вернуться сюда им было уже не суждено. Может даже их счастье, что они, влюбленные в ту свою Усть-Бухтарму, не узнали во что превратили их некогда хлебную и обильную Родину. Зато все это познала их дочь, стремившаяся сюда, влюбившись в эти места заочно, наслушавшись их воспоминаний, рассказов об некогда прекрасном крае.
Несмотря на рыбацкие трагедии, хроническое невыполнение плана на цемзаводе, рыбзаводе и совхозе, несмотря на пустые полки магазинов… народ в поселке ждал праздника Нового года. В этом году в магазины вместо обычного советского шампанского завезли «Игристое». Его смели сразу и припрятали до праздника – не чокаться же в новогоднюю ночь под бой курантов самогонкой. Вот только ходили слухи, что ставшую обязательной предновогоднюю комедию «Ирония судьбы или легким паром» по ЦТ из-за этой антиалкогольной компании уже не покажут, а люди за десять лет к ней так привыкли. Несмотря на все эти неудобства и чудачества власти, новому молодому генсеку пока что еще верили, он вроде, что-то пытался делать, правда с водкой, конечно, погорячился, но в остальном создавалось впечатление, что страна вот-вот заживет лучше. Что значит лучше? А что простому человеку надо – чтобы еда и промтовары в магазинах имелись, да чтобы не было боязно сыновей в армию отправлять, сейчас когда есть опасность попасть в Афган, да чтобы девушки и женщины могли не опасаясь шпаны вечерами по улицам ходить… И если бы хоть один из этих «вопросов» Горбачев смог разрешить. Но многие верили, что он пытается.
Мария Николаевна в понедельник 8-го декабря поехала на областное совещание в Усть-Каменогорск. Вернулась она с зыряновским поездом через день и в четверг, сказавшись больной, на работу не вышла. Ее свекровь, Мария Макаровна, примчалась в школу и прямо с урока вызвала Ольгу Ивановну:
– Зайди ты, Христа ради, к нам, к Машке нашей, не знаю, что с ней такое творится. Лежит со вчерашнего дня, говорит больная, а врача не велит вызывать, не в себе она. Когда приехала, водкой от нее пахло. Первый раз такое с ней, вот с утра, наверное, голова то и болит с непривычки. На Сашку чуть не матом понесла… Я уж и подходить к ней боюся, и меня отругает. Что то там случилося у нее. Зайди, поговори с ней, она ведь одну тебя и слушает…
После уроков Ольга Ивановна пошла к Караваевым. Семья председателя поселкового совета занимала четырехкомнатную квартиру. Все кроме дочери-студентки, учившейся в Алма-Ате, и мужа были в сборе. 13-ти летний сын и свекровь ходили на цыпочках, боясь потревожить Марию Николаевну. Ольга Ивановна почувствовала запах сигаретного дыма едва вошла в спальню. Спросила как можно бодрее:
– До меня дошел слух, что наша управительница-благодетельница заболела. Но раз она может курить, значит со здоровьем все в порядке.
Мария Николаевна в домашнем халате и неубранной головой лежала поверх застланной кровати и смотрела на ковер, укрывавший противоположную стену, словно пыталась разгадать тайну, скрытую в хитросплетении вытканного на нем узора.
– Ты, Ивановна? Чего пожаловала?… Хотя понятно, не иначе свекруха к тебе бегала. Ладно, садись поболтаем, – Мария Николаевна подобрала ноги, освобождая место на углу кровати.
– Чего это с тобой, Маша… сама на себя не похожа? – Ольга Ивановна села рядом.
– Станешь тут не похожей, – председательница достала из прикроватной тумбочки пачку сигарет и зажигалку, закурила. – Мой терпеть не может, когда от меня табаком пахнет. А я таким образом от него избавляюсь, когда не хочу чтобы над душой стоял. Вот и сегодня, на обед пришел, поел кое как и деру дал. Теперь до девяти вечера на работе сидеть будет, это точно, – Мария Николаевна натужно засмеялась.
На всем облике председательницы чувствовалась какая-то тревога, что-то вроде растерянности, она словно пряталась в своей спальне, лишь бы не идти в Поссовет, в свой кабинет…
– Маш, что-то случилось? Если не секрет скажи, может легче станет.
– Ты же знаешь, от тебя у меня секретов нет, – затянулась сигаретой и тут же ее затушила о пепельницу стоящую на тумбочке Мария Николаевна. – Вот с мужиками я на эти темы не могу по серьезному говорить. О чем не говори, мужик на меня, прежде всего как на бабу смотрит. Они уже заранее уверены, что баба существо глупое, и в политике тем более не кумекает, и весь ее ум меж ног. И с бабами тоже не могу… кроме тебя. Как посмотришь, и в самом деле, либо круглая дура, либо действительно не головой думает, а тем самым местом. Слушай, Ивановна, я от свекрухи слышала, что дед твой в Гражданскую войну так дело поставил, что сначала всю волость от белых спасал, когда они свои мобилизации и реквизиции проводили, а потом и с красными умудрялся договариваться, и пока его не арестовали тут ни продотряды, ни ЧК не свирепствовали. И что в Уст-Бухтарме во время той войны жили, чуть ли не как у Христа за пазухой, ни убийств, ни грабежей, ни насилий не было, как в том же Большенарыме или Шемонаихе. Представляю каково ему тогда приходилось меж двух огней-то… Поверишь, и мое положение сейчас тоже чем-то его напоминает. Только вот боюсь в отличие от твоего деда сделать я ничего не смогу. Как-то все само собой катится под уклон, все быстрее и быстрее, вот-вот полетим куда-то, боюсь что в пропасть.
– Погоди, в какую пропасть, ты это о чем? – не поняла тревоги подруги Ольга Ивановна.
– О том, милая моя. Вот позавчера собрали нас всех вместе, председателей городских, поселковых и сельских советов со всей области. Сам первый выступал, доложил обстановку, а я по его словам уже чую, волнуется первый, тревожится, хоть и бодрячком держаться старается. Помнишь наш разговор, про то, что Кунаева, возможно, снимут?
– Ну…
– Так вот это правда, сто процентов. Нас собирали, чтобы конкретно проинструктировать на случай возможных демонстраций протеста и тому подобных выступлений, – Мария Николаевна в какой-то фатальной отрешенности откинулась на подушку.
– Подожди, подожди… Каких выступлений? Ты хочешь сказать, что все уже решено, что вместо Кунаева русского ставят?… Кого?
– Не знаю, первый не сказал, и никто не в курсе, но вполне возможны стихийные выступления казахов, – все также отрешенно говорила Мария Николаевна.
– Ну, а тебе-то чего боятся. У нас в поселке казахов не более десяти процентов. И большинству из них глубоко наплевать, кто там во главе республики встанет, – успокоительно произнесла Ольга Ивановна.
– Это я не хуже тебя понимаю. Первый, когда нас инструктировал в первую очередь на Зайсанский и Уланский районы упор делал, там процент казахов не менее трети. Я вообще не о том переживаю. Помнишь, о чем мы с тобой в последний раз говорили? Неужели Горбачев совсем ничего не понимает? Да, Кунаев никудышный руководитель, но он уже столько лет у власти, к нему привыкли, как привыкают к старой мебели. Как ни оценивай его деятельность, но он во многом способствовал межнациональному согласию в республике. Ох, и плохо же все это кончится, недалекий человек этот Горбачев, заварит кашу, потом всем миром не расхлебать, – весь облик Марии Николаевны выражал крайнюю обеспокоенность.