– Шо, рыло воротишь, чурка нерусский (когда выгодно и к слову украинцы обычно не отделяли себя от русских), не нравится!? А щы со свининой исть, небось за уши не оттягаишь? – вопрошал свинарь на обычном для большинства жителей центральных и восточных областей Украины суржике, смешанном русско-украинском языке.
– Я свинья не ем!? – возмутился Хайдаров.
– Бачив я вас, як вы не едите. Только робить на скотнике не хотите, а жрать уперед всих.
– Давай ведро быстрей! – почти кричал Хайдаров.
Ратников понял: Цимбалюк не спеша, понемногу вываливал содержимое ведер свиньям, издеваясь над плохо переносящим вид и дух свиной узбеком.
– Цимбалюк!? – громко позвал, невидимый за полуоткрытой дверью свинарника, Ратников.
Ведро звякнуло – свинарь выпустил его из рук от неожиданного появления командира.
– Что ты там делаешь!? – строго спросил подполковник.
– Свиньям корм задаю, товарищ подполковник.
Ратников, ступив, наконец, в свинарник стал свидетелем немой сцены (если не считать звуком визг яростно толкавшихся возле опрокинутого ведра свиней): Хайдаров в заляпанном жирными пятнами рабочем бушлате стоял в некотором отдалении от загородки для хрюшек, а Цимбалюк вытянулся у самой ограды.
– Доставай ведро и не держи рабочего! – приказал подполковник.
Свинарь перегнулся пополам через барьер, уверенно орудуя кулаком, оттолкнул самую нахальную чушку, извлек ведро. Хайдаров едва схватил ведра, тут же стремглав покинул «благовонное заведение».
– Ты что болтаешь, пенек конопатый?… Нравиться, как я тебя назвал? А если еще хохлом бестолковым величать буду, понравится? – напустился Ратников на свинаря.
– Меня так все и кличут, я не обижаюсь, – смущенно оправдывался Цимбалюк.
– Это твое личное дело, не обижаться, но чтобы я от тебя больше никаких «чурок» не слышал!..
Отчитал свинаря Цимбалюк больше так, для очистки совести. Прозвище «чурка» уже давно прижилось и не только в Армии. В дивизионе так в основном именовали среднеазиатов и втихаря кавказцев, которых в открытую так оскорблять побаивались даже старослужащие.
– Ты вот что, – подполковник вспомнил, зачем пришел на свинарник, – гляжу у тебя здесь более или менее все прибрано, наверное, больше уже не испачкаешься. В общем, сюда могут полковники зайти, что сегодня приедут. Так чтобы все тут было у тебя чин-чином. И еще, не вздумай таким оборванцем перед ними предстать. Понял?
– Так точно, – с готовностью ответил Цимбалюк…
Дома дети уже облаченные в школьную форму завтракали.
– Может, полежишь? – предложила Анна.
– Некогда. Позавтракаю и пойду.
Сняв шинель и сапоги, Ратников подсел к столу.
– Как «Готовность» прошла, – поинтересовалась Анна, ставя перед мужем тарелку с жареной колбасой.
Сын и дочь, оторвавшись от еды, тоже вопросительно смотрели на отца.
– Нормально. Нарушитель был из-за бугра, – устало ответил Ратников.
– Как, опять началось? – в голосе Анны послышалась тревога. Она хорошо помнила времена напряженных отношений с Китаем, когда «готовности» объявляли по нескольку раз в сутки.
– Нет, этот не военный, судя по характеристикам, случайно залетел.
– Ну, дай-то Бог, – облегченно вздохнула Анна.
– Ты сама ложись, как нас проводишь. А то ведь тоже, поди, не выспалась из-за этой «готовности»? – посоветовал Ратников.
– Не хочу. Ты что, сразу в казарму пойдешь?
– Да, конечно.
– Ну, тогда и я в магазин пойду, там кое что сделать надо.
– Да не ходи ты никуда, Ань. Он может к тебе и не зайдет. А если и зайдет, пусть посмотрит в каком помещении ты работаешь, может заставит, наконец, начальника тыла ремонт нормальный сделать, – попытался отговорить жену Ратников.
– Нет… не могу, от беспокойства изведусь. Лучше я уж там при деле, – покачала головой Анна.
– Не хватало, чтобы еще и ты беспокоилась.
– А сам чего тогда в казарму бежишь, поесть вон толком не можешь? – упрекнула в свою очередь Анна.
– А черт его знает… привычка, – беспомощно развел руками Ратников.
– Ну, вот и у меня… А вы что рты разинули!? – вдруг напустилась она на детей, внимательно слушающих родительский диалог. – Одеваться и в школу! Ишь, заслушались…
Если в дни, предшествующие приезду комкора, Ратников мог запросто нарушить весь распорядок дня, отменить физзарядку, развод, даже занятия по боевой и политической подготовке, чтобы «бросить» весь личный состав на наведение внешнего «марафета», то в день визита, он уже этого позволить никак не мог. Потому и на развод дивизион построился строго во время. Как всегда на разводе перед строем стоят командир и замполит.
– Какая у нас сегодня первая пара часов занятий? – спросил Ртников у Пыркова.
– Политзанятия? – ответил замполит.
– Смотри Николаич, не опарафинься. Если не задержится в дороге, на второй час он точно успеет и посетит эти политзанятия, – предупредил Ратников уже и без того пребывающего в мандражном состоянии замполита.
– Не приведи Бог. Лучшая группа политзанятий, радиотехнической батареи, в карауле. Придется «стартов» или связистов представлять, – переживал Пырков, втайне надеясь, что начальство с корпуса все-таки не успеет доехать до конца политзанятий.
– Дивизион!!.. РРРаавняйсь!.. Смиррнооо!!.. Левое плечо вперед, по местам занятий… шагооом марш!!
Ратников командовал привычно, зычно и уверенно, выдерживая паузы. За пять-шесть шагов до командира с замполитом солдаты, повинуясь уже командам идущего впереди строя Колодина, одновременно повернули головы в сторону командира, отдавая честь.
Пока личный состав расходился по учебным классам, Ратников собрал командиров батарей в канцелярии на «летучку». Харченко и Сивков уселись за стол замполита, тот отлучился – срочно выдавать новые из своего загашника, географические карты, указки, наглядные пособия для «показных» политзанятий. Командир отделения управления старший лейтенант Колин, скромно пристроился у самых дверей.
– Так, значит… – потер затылок подполковник. – Командир корпуса выехал к нам сорок минут назад. Учитывая то, что дорога от Серебрянска до Новой Бухтармы и от нее до нас не заметена, то примерно через полчаса он будет здесь. С ним едут, начальник политотдела корпуса, начальник корпусной службы ракетно-артиллерийского вооружения, ну и наши: командир полка с начальником тыла. Громких призывов произносить не стану, вы и сами все понимаете. Надо показать все лучшее, что есть в ваших подразделениях. Это в ваших интересах. Кому звание получать пора, – подполковник выразительно посмотрел на Харченко, которому со дня на день должны были отправить представление на капитана. – Кому переводиться, – теперь командир в упор смотрел на Колодина: все знали, что того постоянно пилит жена, требуя перевода туда где им предоставят квартиру с теплым туалетом и горячей водой. Впрочем, этого требовали от мужей все женщины на «точке», но Колодина это делала нарочито громко, чтобы соседи слышали. – А мне, сами знаете, ничего уже особенно не надо. До пенсии и так как-нибудь дотяну на любой должности. Ну, а вы, ребята, давайте, старайтесь, дерзайте…
Разогнав всех по рабочим местам, Ратников вышел из казармы, обошел плац, посмотрел как убраны снег, мусор… Конечно, если приглядеться недостатков «накопать» можно, всего не уберешь. Особенно раздражали желтые пятна на искрящемся белизной под солнечными лучами снегу: многие солдаты, особенно по ночам не добегали до туалета. Проверяющие с особым удовольствием «тыкали носом» командиров дивизионов именно в эти «подснежники», обвиняли в неспособности требовать, поддерживать порядок, приплетая сюда же, как ни странно, и боеготовность. Дескать, если позиция зассана, значит ракеты уже точно не полетят. Не только Ратников, но и чины повыше, конечно понимали, что способ бороться с этим массовым «бедствием» в частях, где нет элементарных удобств один – построить отапливаемый туалет при казарме. Но разве такое возможно на «точке»?
Подполковник вернулся в казарму, отдал команду дежурному, лично с дневальным пройти и засыпать снегом всю «желтизну», хотя бы вблизи казармы.
9
Кавалькада из двух УАЗ – 451 начала сигналить метров за сто до ворот. Так когда-то лихачи, везущие знатных бар, издалека предупреждали простой люд – поберегись! Влетев, в заранее отворенные ворота, головной УАЗ тормознул возле казармы. Из машины вышел, на первый взгляд совсем молодой человек, стройный, выше среднего роста. Полковничьи погоны и папаха казались на нем неестественными, взятыми, например, у отца или деда, поносить, покрасоваться, похвастать перед ровесниками. Одернув шинель, Ратников четко строевым шагом подошел:
– Дивизион!! Смиррнооо!! Товарищ полковник, дивизион боеготов тремя каналами, личный состав занимается согласно распорядка дня! Командир дивизиона подполковник Ратников!
– Вольно… Здравствуйте Федор Петрович. Много о вас слышал, вот приехал посмотреть ваше хозяйство.
Командир корпуса полковник Агеев был несколько смущен. Он не ожидал, что командир дивизиона окажется столь пожилым. Стало как-то неудобно делать замечания за завалившееся караульное помещение и облупившуюся краску на въездных воротах. Сам, да еще на ходу из машины он бы, конечно, ничего не заметил, но начальник корпусного политотдела полковник Стрепетов, имеющий острый глаз даже на мелкие недостатки, обратил его внимание, когда подъезжали. Стрепетов, высокий, грузный, сорока семи лет, тяжело вылез из машины вслед за Агеевым, едва Ратников окончил доклад. Гримаса на его мясистом лице свидетельствовала о тяжело перенесенной 60-ти километровой в основном горной дороге.
– Здравствуй Ратников, как дела? – поздоровался Стрепетов.
– Здравия желаю, товарищ полковник, все нормально, – козырнул в ответ и пожал протянутую руку Ратников.
– Посмотрим, что означает твое нормально, – начальник политотдела хмуро огляделся – он слыл грозой корпуса.
Командир полка Нефедов, такой же полный, но значительно ниже Стрепетова, имевший сходство с колобком, лет чуть за сорок, казался каким-то пришибленным. Видимо, пока ехали, у него с командование