– Марья Гавриловна, не надо! – взмолилась ее ассистентка. Худенькая черноглазая девушка, так же укутанная в медицинскую накидку. – Это мой жених. Он не будет больше.
– Гульнара, не отвлекайтесь, у нас времени нет на романтику. Вы хотите научиться хирургии, смотрите и помогайте! – резко оборвала женщина девушку и повернулась назад к импровизированной лежанке, где полусидел солдат с вытянутой ногой.
На бедре у него было распухшее красное пятно, рядовой морщился от каждого движения и хватался руками за края своего сиденья.
Гуля протянула ему обрезок резинового шланга к лицу, хирург строго приказала:
– Зажимаешь и терпишь. Не орать, не плакать, не дергаться. Или хромым останешься навсегда, рука дрогнет у меня от твоего крика, и комиссия в инвалиды отправит. Поэтому терпи! Анестезии нет, терпи, потом спирт выдадим.
Бледный мужчина кивнул и вцепился зубами в резину. Врач командовала коротко, словно командир в бою:
– Септик! – На рану полился дезинфицирующий состав.
– Скальпель! – Гуля вложила в ее пальцы блестящее стальное лезвие.
Женщина ловко провела по середине красной опухоли, так что во все стороны хлынули ручейки крови, бросила:
– Зажим! – сноровисто поддела кончиком ножа металлический осколок и вытянула его наружу. Тут же хирургическими крючками она пережала кровотечение, в руку понятливая Гуля уже вкладывала нитки и кривую иглу из стали. Врач аккуратно, будто старательная швея, сделала несколько стежков, после рявкнула:
– Готово, освобождай кушетку, зови следующего. Спирт и перевязка у медсестры в коридоре. Не внутрь, снаружи обрабатывать.
Она кивнула на металлический кусок:
– Забирай, нам ни к чему, навалом такого добра. А тебе память. Внукам будешь показывать.
– Спасибо, – сквозь слезы выдавил бледный мужчина и, держась на стенки, поковылял к выходу.
В эту секунду Гуля подняла глаза, успела улыбнуться прижавшемуся к раме Руслану и бросилась к двери, чтобы помочь следующему пациенту доковылять до кушетки.
Они шли и шли потоком: с пулями в конечностях, с распоротыми осколками телами, заскорузлыми повязками, ожогами по всему телу. Кровь, воспаленные раны, измученные худые грязные тела, то и дело звучал резкий голос врача, раздавался металлический лязг инструментов. Руслан вжался в уголок щербатой рамы и не сводил глаз с Гули, не мог оторваться от ее плавных движений, черных сияющих глаз, сноровистых миниатюрных пальцев. Над ухом вдруг пробасил Логунов:
– Ну ты чего тут, привидение монаха, что ли, увидел? – и тут же осекся, заметив, с какой счастливой улыбкой застыл боевой товарищ. Улыбнулся в усы и похлопал аккуратно по спине влюбленного сержанта. – В штаб к генералу зовут, идти надо, Руслан.
Тот кивнул и глазами попросил – еще хоть десять секунд, обменялся последний раз с Гулей сияющим взглядом и поплелся следом за старшиной.
Генерала он слушал невнимательно, потом, не замечая ничего, хлебал наваристую похлебку из овощей, с щедрыми кусками мяса. Но мысли его были там, в келье старой кирхи, где одна за другой шли операции. Сейчас что угодно бы он отдал, лишь бы хоть на секунду обнять невесту.
Очнулся парень только от голоса командира:
– Ты понял позицию, Руслан?
Омаев виновато опустил голову и покрутил, не слушал. Соколов с недоумением смотрел на парня, перевел взгляд на Василия Ивановича. Но тот махнул широкой ладонью – бывает, задумался Руслан, и попросил:
– Давайте, Алексей Иванович, еще раз про каждую позицию. Очень мудреная схема получилась.
– Ну ничего, генерал тоже два раза переспрашивал, – кивнул лейтенант и снова взялся за карту. – Мост и три важные дороги. Это наша позиция. Логунов держит оборону на лужском направлении, вторая тридцатьчетверка под командованием Бочкина перекрывает путь на Волосово, мой экипаж будет на дороге к Мариенбургу. Организуем засаду, в танке по три человека в экипаже, чтобы было побольше свободного пространства, так как загружать будем по два боекомплекта в каждую единицу техники. Фугасы не берем, только бронебойные. Во время наступления немцы отправят опять на мост свои силы, только теперь подкрепленные дополнительными подразделениями. Не только танки, будет и еще техника, какая точно, не знаю. Поэтому нужно быть готовыми к тому, что появятся «тигры», САУ, средние танки.
Танкисты, соглашаясь, кивнули, понимая, что против «тигров» с толстой броней работает только один вид снаряда – БПС. Бронебойный подкалиберный снаряд, они в дефиците, поэтому сойдут и обычные болванки. Снаряд пробивает броню, осколки которой поражают членов экипажа, а еще поджигает все вокруг. Поэтому гибель экипажа от удушливой гари или пожара – самая частая причина смерти во время сражения. На войне нет времени на смену и чистку одежды, уборку внутри танка. Так что через месяц работы переборки, стены, пол оказываются в пятнах смазки, масла, дизеля или бензина. Про одежду и говорить нечего, пока зальешь все баки, оботрешь ветошью матчасть, комбинезон пропитывается горючим так, что достаточно единственной искры, чтобы танкист вспыхнул как факел. У немецких панцерзолдатен с этим дело обстоит лучше: танки просторнее, с большей дальностью и силой выстрелов, оптика мощная, форма с иголочки. Только так было в начале войны. Сейчас армия вермахта с каждым километром теряла свою силу. Захватчики превратились в ободранных беженцев в обмотках, в бой шли непригодные танки, требующие ремонта, а бравые офицеры теперь чаще искали возможность сбежать с поля боя как можно быстрее.
В любом случае немецкое подразделение отличалось от состава трехвзводной советской роты – 15 тяжелых панцеров и 5 легких Pz.Kpfw.III в отряде запаса (2-е отделение боевого обеспечения) против 10 Т-34 и 40 единиц личного состава. А у них и роты даже нет, взвод из трех машин с неполным комплектом экипажей для того, чтобы на борт можно было взять запасной боекомплект. Совсем неравный перевес по силам, непонятно, как можно противостоять трем танкам против нескольких десятков мощных панцеров с поддержкой.
Алексей продолжал:
– Наша задача – не выпустить танковые силы на перекресток с дорог, чтобы немцы не смогли пройти мост и поддержать свою пехоту при атаке на Красноармейск. И обратно с перекрестка выпускать их нельзя.
– Сколько техники у немцев? Разведданные есть? – Логунов закусил ус, предполагая ответ.
Минимум роту отправляют на поддержку, это двадцать машин и больше ста человек в экипажах против одного танка на дороге. От такого соотношения внутри все замирало от ужаса, Т-34 и двадцать бронированных монстров, каждый вдвое тяжелее легкого советского танка.
Соколов понимал опасения танкистов:
– Открытого боя не будет, с помощью пехоты сделаем два капонира для каждого танка, основной и запасной у каждой развилки трех дорог. Глубина такая, чтобы только башня была снаружи. Ее хорошо замаскируем, на снегу видно не будет. Так периметр огня можно держать круговой, маневрировать из одного укрытия в другое. Позиции для вас я выбрал на изгибе дороги под девяносто градусов, вы встаете в центре угла, чтобы вести круговой обстрел дороги. Уйти немцам на этих участках дорог некуда. Путь на Сясклево, Гатчину, Красноармейск идет через заболоченные участки местности, отрезок длиною в километр, туда как раз войдет танковая колонна с расстоянием для марша в сорок метров. Из-за болот им некуда будет уйти, дороги для маневров тяжелых панцеров узкие. Сначала запираете колонну, необходимо подбить головную машину и замыкающую. На втором этапе операции открываете огонь на поражение до тех пор, пока не уничтожите всю немецкую технику. План понятен?
– Все ясно, – солидным тоном заявил Бочкин.
Но вот его земляк, опытный танкист, старшина Логунов согласен с ним не был:
– Два выстрела, и фрицы поймут, откуда пальба. Маневрировать не получится по капонирам, пятачок в сто метров. Башня торчит, лупи болванками, сколько влезет.
– Маскировка же будет, Василий, – примирительно сказал Бабенко.
Но Василия Ивановича было не так просто в чем-то переубедить. Он прищурился и кивнул:
– Маскировка, Сема. Только она до первых десяти выстрелов, потом такая чернота осядет на тряпке, торчать там будешь посреди сугробов, что черт чумазый.
– Может быть, соломы найдем? Под стог замаскируем! – выкрикнул Колька, который после того, как во время операции командовал танком, теперь считал себя опытным бойцом и очень старался на равных предлагать варианты атаки.
– Да солома тоже твоя на пять минут, – буркнул Логунов. – Немцы-то не дураки, оптика у них хорошая, быстро приметят, откуда снаряды летят.
– Точно, солома!
От восклицания Соколова все удивленно примолкли, не понимая, почему гнилая сушеная трава так его обрадовала. Алексей обвел всех радостным взглядом:
– Хорошо Коля придумал, только маскировать мы будем не танки, а места, где они якобы стоят. Немцы не знают, сколько у нас единиц техники, к тому же дороги друг от друга на расстоянии и выстрелы других экипажей будут нестись со всех сторон. Мы выставим несколько стогов сена, дезориентируем противника, и он будет бить по ложным целям!
Танкисты зашумели, обсуждая удачную задумку. Один мрачный Василий Иванович досадливо дернул ус:
– А если не сработает? Если сразу разведка или какой глазастый офицер приметит танк в капонире? Ну что тогда? Ведь разнесут на части башню и нас с вами. Почитай недвижимая цель, бей не хочу! Бронебойными! Куда маневрировать-то? А некуда! Там два десятка немцев, они без выстрелов одними гусеницами задавят!
Обсуждение стихло, танкисты понимали, что Василий прав. Если позицию заметят до того, как будет уничтожено не менее половины сил противника, то укрепление для танка превратится в ловушку.
Бабенко, который редко лез в стратегическое планирование операции, слишком уж был стеснителен и далек от военного дела, взялся хозяйничать. Собрал посуду, нашел чистую ветошь в закромах машины и направился к берегу. Возле ручья он сунулся к лунке, но она уже затянулась тонким льдом. Семен Михайлович нашел подходящий камень и одним ударом разбил хрусткую пленку. И вдруг замер над ней в задумчивости. Повар с ведром, что тоже пришел за водой, с недовольством поинтересовался: