В котле сатаны — страница 21 из 33

– Руслан, Руслан, стой! – бледный Колька с трудом плелся следом, сжимая в руке пузырек с таблетками, что вручил ему врач. Он вгляделся в суровое лицо чеченца. Яркие глаза потухли, выступили острые скулы, а под ними ходили от злости желваки. – Гуля в плен попала?

Приятель словно не слышал вопроса, он уже взбирался в танк, не обращая внимания на Бочкина, у которого никак не получалось зацепиться за ствол. Непослушные пальцы соскальзывали с гладкого дула пушки.

– Руслан, помоги! – позвал он.

Омаев повернулся назад, глаза у него были, как два черных камня, тяжелые и холодные.

– Уходи!

– Что? Как уходи, нам же обратно надо вернуться, – растерялся Колька.

Сержант отрешенно покачал головой:

– Нет, извини меня, Коля. Я не смогу тебя обратно вернуть к нашему взводу. Лучше уходи сейчас.

– Ты что задумал, ты чего? – упрямый Бочкин вцепился в траки и кое-как заполз на броню.

Только Омаев ему даже подняться на ноги не дал, сверкнул кинжал из-под полы куртки.

– Уходи, Коля, добром прошу. Как друга тебя прошу, уходи! Или мне придется, мне придется тебя ударить! – Руслан перешел на крик.

Когда Колька поднял голову, то увидел, что у парня от волнения и внутренней боли трясутся руки.

– Ты чего, танк решил угнать и к немцам за Гулей двинуть?

Омаев молчал, сжимая кинжал. Руки у него мелко тряслись, а губы были сжаты. Танкист был как натянутая струна от страшной новости и откровения врача – никто не будет спасать его невесту. Только он может прийти ей на помощь, как и обещал. Даже если погибнет, а скорее всего, один в танке он ничего не сможет сделать, то лучше уж смерть, чем душевная боль. Он уже потерял в самом начале войны другую любимую девушку и тогда твердо решил: больше такому не бывать. Свою любимую он, как настоящий джигит, будет защищать до последнего вздоха. Только вмешивать в это Бочкина нельзя, пускай он и верный боевой товарищ. При этом Руслан понимал, что если суждено вернуться обратно, то за такой поступок его ждет военно-полевой суд. Нарушение Устава, нарушение приказа командира, угон военной машины, самовольная вылазка на территорию врага – целый список преступлений. Военному трибуналу будет все равно, для чего он это сделал, лишат звания, отправят в штрафную роту. Но ради спасения Гульнары он готов на все, поэтому Коле сейчас лучше уйти, дать ему возможность выполнить свой долг перед любимой, а не перед армией.

Бочкин поднялся на ноги тяжело, положил руку на кинжал, который Омаев обнажил, доставая из ножен:

– Я с тобой.

– Ты не понимаешь, Коля. Я должен, у нас в горах мужчина защищает свою семью от всех врагов. А Гуля – моя семья. Только за это меня ждет смерть у врага или трибунал у своих. Не лезь в это дело.

– Я твой друг, – под нажимом крепкой Колькиной ладони кинжал скользнул обратно в ножны. – И я помогу тебе в любой ситуации. Ты спасал жизнь мне, дяде Васе, всем нам. Не могу я тебя бросить в беде. Я с тобой.

Тон у Бочкина был такой твердый, что Омаев с облегчением вздохнул, все-таки легче выбираться из тяжелой ситуации, когда кто-то тебя поддерживает. Колька хлопнул товарища по плечу:

– Давай в танк, раскроем карту и посмотрим, куда могли пленных угнать. Это должен быть ближайший населенный пункт, который еще под немцами.


– «Семерка», ответь, прием! «Семерка»! – Соколов с недоумением крутил ручки настройки на приемнике.

Почему никто не отвечает, неужели случилось что-то страшное? Попали под авианалет? Или зенитный немецкий снаряд? Вот уже два часа, как экипаж «семерки» не выходил на связь, прошли все сроки возвращения из госпиталя. Обеспокоенные Логунов и Бабенко елозили на сиденьях в танке, всматриваясь в озабоченное лицо командира – не мелькнет ли выражение облегчения от голоса Омаева, вышедшего в эфир. Но Алексей продолжал сосредоточенно крутить ручки настроек, может быть, связь нарушена на линии или он позабыл, как пользоваться радиостанцией. В эфир прорывались чужие голоса, гудели низкие частоты, тонко пищали помехи, но «семерка» молчала.

Они уже успели демонтировать изуродованный немецкой бомбой экран, даже заправили танки у техслужбы. Командир доложил об окончании операции генералу Котову, потом они разделили обед с дежурным нарядом пехотинцев. Время за делами шло быстро, только пропажа их все не находилась. Омаев и Бочкин не возвращались и не выходили на связь.

– Может, в госпитале застряли? – предположил Логунов.

– И Руслан тоже? Он бы что там делал, он контузию не получил, – возразил Семен Михайлович.

Хоть и понимал сержант волнение своего друга, только мучить его напрасной надеждой не хотел. Они на фронте, и здесь случиться может всякое, смерть поджидает за каждым поворотом.

По борту Т-34 застучала ладонь дежурного:

– Эй, танкисты.

Наверху показалась голова мехвода. Стучал рядовой из дежурного отряда, который оборонял мост от новых набегов фашистов:

– С КП телеграфировали, там тридцатьчетверка перешла линию фронта и ушла на немецкую территорию. Не ваши ребята? Номер на бортах рассмотрели, 007.

– «Семерка», это «семерка»! Это наши! – воскликнул обрадованный Семен Михайлович.

– Ну тогда ротного своего зови, пускай начальству отчитывается. Там уже молния прилетела с запросом, откуда перебежчик.

– Какой перебежчик, вы что такое говорите?! – от возмущения Бабенко охрип.

Но рядовой усмехнулся в ответ:

– Ну а кто же еще к немцам на танке рванул через линию фронта. Оно и известно для чего – Гитлеру пошел служить.

– Я тебе покажу «Гитлеру служить», я тебе устрою сейчас. Язык вырву за такие слова про наших танкистов! – загремел внутри танка голос Василия Ивановича, старшина уже лез наверх, чтобы задать трепку сплетнику.

Но их ссору остановил спокойный голос лейтенанта Соколова:

– Товарищи, успокойтесь. Я сейчас разберусь, что за недоразумение.

Командир выбрался из танка и зашагал к окопам, где сегодня уже связисты успели оборудовать телефонный узел. Из обычного охраняемого моста место за несколько часов превратилось в контрольный пункт: пункт связи в одном из окопов, будка для часового, заграждение из бревен, чтобы машина не могла проехать без проверки документов.

Телеграфист что-то долго настраивал с помощью рычажков, вслушиваясь в хрипы радиоэфира, выкрикивал позывные, наконец сунул тяжелую трубку Соколову:

– Говорите.

Тот представился:

– Лейтенант Соколов на связи!

– У аппарата комдив Котов! – рявкнул на другом конце линии громкий голос генерала. – Соколов, у тебя там изменник Родины завелся! Ты знаешь, что на твоем танке границу пересекли? Кто к немцу ушел, докладывай!

– Товарищ генерал, – заторопился Соколов. – Это недоразумение, я уверен, ошибка какая-то. Может быть, заблудились парни.

– Ты что, лейтенант, из меня дурочку делаешь?! Это измена Родине, дезертирство. Еще и с техникой ушли. Фамилии говори, кто сбежал к нацистам?

Но командир не мог заставить себя произнести такие родные имена, не верил он, что Бочкин с Омаевым сбежали через посты на немецкую территорию. Сквозь эфир снова прорвался голос Котова:

– Молчишь, Соколов? Я вас в списки к награждению представил, а вы вот как, нож спину. Военных преступников к ордену. Меня теперь вместе с вами отправят грязь со штрафниками месить.

– Товарищ комдив, произошла ошибка. Дайте мне время, я разберусь! Не могли мои ребята к немцам уйти, они со мной все три года в одном танке. Я им, как себе, верю. Это ошибка, я докажу вам!

Теперь молчал командир дивизии. Секунды шли, в эфире шуршали помехи, а в груди взволнованного Алексея гулко стучало сердце. Он был ошарашен новостью и обвинением, но твердо убежден в том, что произошла ошибка. Наконец комдив ответил:

– Только из уважения к тебе, лейтенант. До утра даю время, в шесть часов мне докладываешь. Если дезертировали, то ты в штрафную роту в звании рядового пойдешь, а твои танкисты за решетку.

И он резко отключил связь, в трубке загудели короткие тревожные сигналы. Минуты начали отсчитывать отпущенное время, надо бежать, искать, выручать! Соколов вернул трубку на место, не прощаясь выбрался из телефонного узла. Снаружи возле спуска в окоп его засыпали вопросами Логунов с Бабенко:

– Ну что там, товарищ командир?

– Разобрались, что за навет на наших парней?

Алексей замотал головой и честно признался:

– Не известно ничего, перешли на «семерке» через линию фронта. Все.

– Да быть такого не может, чтобы Колька к немцам подался! Их, может, кто в плен взял? Или… – Василий Иванович никак не мог найти объяснение поступку молодых членов своего танкового отделения.

Алексей поднял руку с браслетом трофейных часов к глазам. Сейчас шесть вечера, у них двенадцать часов, чтобы найти и вернуть парней. Он перевел взгляд на озадаченных мужчин:

– Василий Иванович, Семен Михайлович, не знаю, что случилось, у нас до утра есть время выяснить.

– За машиной второй пускай экипаж присмотрит, там после удара двигатель троит, – предложил мехвод.

Алексей кивнул на его предложение.

– Ну тогда что стоим, заводи, Семен, – внутреннее раздражение Логунова прорвалось в голосе.

Сейчас никто не обиделся на резкий тон, понимая, как обеспокоен старшина судьбой исчезнувшего пасынка и его друга. Да и времени не было на ссоры, они уже со всех ног спешили к танку с номером 037. Рядом потягивался сонный мехвод Бубка, который успел сладко подремать в машине в ожидании нового приказа:

– Товарищ командир, что за спешка, срочно нас куда-то отправляют?

– Нет, вы до утра остаетесь с Хваловым на охране танка номер двенадцать, – Соколов стремительно взбирался по броне. – Утром по связи сообщу, куда направляться.

Ошарашенный неожиданным поворотом событий танкист так и застыл с открытым ртом, пока бронированная тридцатьчетверка, набирая обороты, исчезала на дороге в вечерних сумерках.

В машине Василий Иванович принялся рассуждать вслух:

– В госпитале надо спросить, может, Николай там остался. Руслану-то зачем линию фронта переходить? Может, просто заплутал в темноте, не в ту сторону танк повел, он ведь за рычагами не мастак. Темно, немудрено заблудиться.