– Померла баба, с брюхом простреленным и часу не живут, видал я такое в окопах. Идем, танкист, если найдут их, так на бабу подумают.
– Нет, нет, она просила похоронить ее с крестом, просила похоронить, – заупрямился мехвод, хотя сам понимал, что времени на копание ямы и сооружение даже самого простенького креста у них нет.
Воздух уже дрожал и гудел от десятков машин, что двигались в их сторону. Новое полчище фрицев, мощное, вооруженное, двигалось по дороге, которая содрогалась под тяжелой техникой. Враг был все ближе, и сейчас важен каждый боец, каждая винтовка. Нет времени заботиться о мертвых, их забота и защита нужны живым. Единственное, что успел Семен Михайлович сделать для бедной женщины, – это оборвать две еловые ветки, обмотать их золотистой прядью, соединив в крест. Хоть как-то он выполнил ее последнее желание, оставив рядом с головой самодельный символ веры в лучший мир, где не будет столько боли и страданий для погибшей женщины. Он неумело перекрестил ее сложенными в пригоршню пальцами, не обращая внимания на косые взгляды хмурого спутника, и прошептал:
– Покойся с миром, княгиня Китти.
В то же время Василий Логунов со своим крошечным отрядом в пять человек крутились на пятачке между редких сосен. Уже третий человек приползал обратно с неутешительными новостями – дорогу перекрыли два странных танка.
– Башня – не башня, плоский танк, дырка под танкистов прямоугольная. А пушка короткая, широкая! Ну вообще, как расплющенный танк! – захлебываясь, шептал парнишка, Гафур, водитель Т-34, который немцы подбили на поле боя, а потом пленили угоревшего танкиста, лежавшего рядом с траками обгоревшей тэшки.
– «Штуг» третий это, самоходка, – заключил старшина и почесал в затылке.
Что же делать, после того как они выяснили, что на дороге их караулят StuG III, немецкие артиллерийские установки на танковом ходу? Их всегда немцы ставят для поддержки пехотного наступления, чтобы артиллеристы огнем расчищали путь стрелкам. Поэтому старшина понимал: две САУ на дороге означают, что к месту их осады движется массив немецких стрелков. Им нужно уничтожить бронетехнику, чтобы сразу ослабить немецкие позиции, да только как это сделать? Бросать в схватку Т-34, которые укрыты в огромной яме, опасно тем, что они привлекут лишнее внимание. И без того немцы стягивают к укрытию пленных все больше и больше сил, будто не истощенные безоружные люди прячутся в лесу, а целая армия, вооруженная до зубов, поджидает атаки фашистов в лесной чаще. Он и сам не замечал, что даже кряхтит от тяжелых размышлений, пока остальные ждут его командирского решения, готовые хоть голыми руками биться за свою свободу. Да только битва не получится, танкисты даже машины свои не покидали, опасаясь нападения, они лишь распахнули люки, чтобы не задохнуться в крошечной бронированной рубке САУ.
– Что ж, ребята, нам ничего не остается, кроме неожиданной атаки, – Логунов сам почувствовал, как неуверенно звучит его голос, понимая, насколько рискован и почти невыполним его план. – Надо незаметно пробраться на борт и через люки уничтожить из винтовок фашистов.
– Да как же, товарищ старшина, незаметно, тут бежать почти полкилометра от деревьев до дороги. Снег еще, я на брюхе полз почти полчаса, – возмущенно зашептал Гафур.
Логунов нахмурился:
– Боец, приказ есть приказ, мы должны ликвидировать бронетехнику… – и он замолчал, не решаясь произнести вслух страшную мысль. Приказ должен быть выполнен, даже ценою человеческой жизни.
От его тона парнишка растерянно замолчал, а в их перешептывания вдруг вклинился мужчина в разбитых очках, прижимающий одной рукой к груди винтовку:
– Извините, товарищи. Давайте соорудим катапульту и запустим в открытые люки гранаты, это будет эффективнее, чем наша атака.
Он вытянул вперед руку, и стало понятно, что имеет в виду мужчина. Рука побагровела и раздулась от ранения, пока он был в плену. Осколок либо пуля застряла глубоко в мякоти, ее глубокий ход теперь был полон гноя, а конечность распухла. О том, что раненый чувствует себя плохо, было видно без слов: его мелко без остановки трясло, несмотря на холод, все лицо покрывали бисеринки пота, а лицо отливало жуткой бледностью.
Логунов даже отпрянул в удивлении, бредит рядовой, не меньше, какая катапульта среди снегов и сугробов. Но тот упрямо тряс длинным чубом, наползающим на глаза. Одна рука была занята оружием, а вторую он бережно держал у груди, стараясь не тревожить движениями.
– Товарищ старшина, я сооружу из палок и веток, у хвойных деревьев хорошая пружинистость, нужно всего лишь рассчитать пропорцию из массы связки лимонок и расстояния до танка.
Логунов хмыкнул в усы, но спорить не стал. Какие тут споры под боком у немца, выжить бы любым способом. Его молчание тот трактовал по-своему:
– Товарищ старшина, дайте мне полчаса и кого-нибудь с двумя руками в помощь. Я рассчитаю все, что требуется, даю слово инженера.
– Эх, ну раз инженера, – к профессии этой Василий Иванович всегда относился с уважением, а теперь, прослужив в одном танке с инженером-испытателем Бабенко почти три года бок о бок, безоговорочно верил каждому слову технических специалистов. И он кивнул одному из солдат: – Давай-ка подмогни инженеру. А остальные за мной.
Пока раненый боец с помощником возились, сооружая из веток и палок какой-то сложный механизм, остальные короткими перебежками попытались подобраться поближе. Но ситуация стала еще хуже. Им удалось пройти буквально с десяток метров, и как только их черные ватники замелькали между деревьев, немецкие САУ открыли огонь на поражение. Рядом вскрикнул один, за ним второй боец, получив легкое ранение от осколков рвущихся над головами фугасов.
– Назад, – просипел Логунов и тоже по-пластунски на животе принялся отступать.
От досады он даже не обращал внимания на кровавую влагу на своем лице, не замечая, что и его задел шальной осколок и вспорол кожу на виске. Задыхаясь от волнения и суетливого отступления, бойцы замерли в укрытии за огромным снежным валом. Логунов оглядел ребят – напуганы таким отпором, растеряны из-за того, что не получилось осуществить задуманный план. Командиру только остается искать внутренние силы, чтобы поднимать бойцов на новую атаку, зная, что кто-то из этих ребят обязательно погибнет. Погибнет, но дойдет до конца, уничтожит общего врага.
Старшина прислушался к звукам на дороге: самоходки гудят, но скрипа снега под сапогами не слышно, немцы боятся высунуться из своего бронированного укрытия, понимая, что в лесу их сразу встретит отряд отчаянных беглецов.
От мрачных мыслей его отвлекло скромное покашливание позади.
– Товарищ старшина, готово все. Разрешите опробовать метательный механизм?
Опять этот инженер, как же не вовремя. Василий Иванович отмахнулся от него, пускай делает, что хочет. Они уже в такой опасной ситуации, что хуже и не станет, если инженер метнет связку из РПГ-40, которые даже за кольцо дергать не надо. Эти противотанковые снаряды для борьбы с бронетехникой взрываются при ударе о твердую цель.
Инженер радостно закивал и бросился к своему помощнику:
– Ну давай, Аркуша, как мы с тобой репетировали.
Рядовой с разбегу прыгнул на палку, привязанную портянкой к поперечной балке. От его прыжка самодельный ковш из сплетенных еловых лап, закрепленный на толстой длинной ветке, взлетел и выкинул свой смертельный груз – три фугаса РПГ. Тяжелые болванки со свистом ушли в небо. Все вокруг замерли в ожидании, куда же попадут фугасы. Они вытягивали шею, но высовываться из-за высокого снежного намета было опасно, самоходки караулили каждое движение внутри леса.
Взрыв и грохот металла! Осколки башни, охваченной огнем, взлетели так высоко, что их было видно даже из укрытия. Инженер кинулся обратно к своему устройству, принялся здоровой рукой укладывать новые снаряды бережно, словно ребенка в люльку. Потом бросился к снежному выступу, высунулся, чтобы оценить расстояние, и вскрикнул от боли. Вторая САУ грохнула новой серией выстрелов. Ошарашенные невидимым нападением русских пленных, от которого вместо первой самоходки дымила теперь искореженная груда металла, немцы палили куда попало.
Инженер, зажимая рукой половину лица, торопился назад к своему метательному орудию. Кровь заливала ему лицо, один глаз повредил осколок от немецкого снаряда, но мужчина не обращал внимания на серьезное ранение. Он переставил основание катапульты на десять градусов по правому флангу, подтянул настройку из портянок и ремней. Наконец махнул рукой своему помощнику – давай! Тот снова обрушился всем телом в прыжке на деревянное перекрестие. Связанные вместе нательной рубахой гранаты взлетели вверх, описали дугу и опустились в прямоугольный вырез рубки немецкой самоходки. Взрыв разорвал бронированные внутренности, башня перекосилась набок и выпустила наружу черные ленты дыма. Логунов, вне себя от радости, бросился к изобретателю и заключил его в объятия:
– Ну инженер, молодчага! Показал немцам русскую смекалку.
Мужчина слабо улыбнулся в ответ и вдруг отяжелел на руках у старшины. Рука безвольно соскользнула с лица, обнажая окровавленные кости и пустую глазницу. До последней секунды, даже после того как осколок сорвал ему половину лица, он боролся с врагом. С раненой рукой, наполовину слепой инженер не терял голову, считал, думал, не обращая внимания на боль и неработающее тело.
Старшина с закипающими внутри слезами бережно опустил погибшего на белый снег, провел крепкой ладонью по единственному глазу, запоминая навсегда ставший умиротворенным взгляд: «Спи спокойно, неизвестный герой, ведь мы даже твоего имени не знаем». И тут же он повернулся к своему скромному отряду:
– Ребята, вперед! Он погиб, чтобы мы жили и гнали фрицев с нашей земли! Отомстим за каждого, кто отдал свою жизнь в этой войне. Вперед!
Возле костра с кипящей жидкостью толпились немцы. Очередь выстроилась кольцом с извилистым хвостом, каждый норовил хоть немного погреться у огромного костровища, ведь впереди еще долгие часы дежурства.