башню «тройки», и руками, грудью, всем весом навалился на спуск заряда.
Грохот выстрела, черный шлейф в воздухе, и панцер остановился на ходу, словно наткнувшись на невидимую стену. Германский танкист успел за мгновение до пробития отправить залп в маску орудия на башне «тигра». Снаряд вонзился в бронированный лист корпуса и разорвался, так и не пробив закаленный лист стали.
Внутри вспышка перед глазами ослепила башнера, он вскрикнул и рухнул без сознания на пол, где Руслан слабеющей рукой нащупал огнетушитель и теперь пытался вывернуть запор, чтобы потушить тлеющий огонь. От густого черного дыма он хрипел, чувствуя, как по телу идут конвульсии, больно скручивая конечности. Он захрипел от боли в горле, пальцы соскользнули с круглого бока баллона, и Омаев отключился.
«Семерка» неслась все быстрее и быстрее, Бабенко, внимательный и чуткий к звукам двигателя, сейчас не обращал внимания на то, что мотор ревет на предельных оборотах, выжимая максимальную скорость. Мехвод в ужасе смотрел на «тигра», застывшего посреди дороги, его почти окружили «тройки», но не стреляли. Несколько человек выбирались из машин, осторожно поглядывая на тлеющий «тигр». Но тот молчал, его экипаж больше не открывал огонь. Гуля, которая увидела то же самое в обзор командирской башни, в ярости кинулась к пулемету:
– Получите, получите, твари! – длинные очереди одна за другой уложили на землю тех, кто выжил после выстрела Panzerkampfwagen VI.
Не дожидаясь, пока «семерка» остановится, отважная девушка кинулась к люку.
– Стой, стой, ты куда? Это опасно! Нельзя, может рвануть! – Бабенко пытался ее остановить, крутя головой, глядя то на дорогу, то на Гулины ноги в кирзовых сапогах, что стремительно исчезали в люке тэшки.
Он остановил танк, с трудом выбрался наверх, от долгих усилий над тугими рычагами ноги не слушались, подламывались на каждом шагу. Он спустился на землю, досадуя на свою медлительность:
– Стой, нельзя! Остановись!
Да только проворную девушку было не остановить. Ее фигурка уже возвышалась над башней «тигра». Гуля скинула громоздкие сапоги и наматывала теперь портянку на лицо, перед тем как нырнуть в металлическое кольцо, откуда удушливым столбом курился черный дым пожара. Бабенко снизу выкрикнул:
– Это опасно, стой! Ты не сможешь их вытащить наверх! Там боковой люк внизу, найди его, я помогу.
И сам бросился в обход длинного корпуса к небольшому аварийному люку, который устроили немцы для эвакуации и погрузки снарядов на небольшой высоте, почти над линией гусеничных траков.
Гуля набрала воздуха в легкие, задержала дыхание и нырнула в черную гарь, будто в воду. Не открывая глаз и не дыша, она стала ощупывать периметр помещения, чтобы найти танкистов. Рука наткнулась на чью-то голову, она отработанным жестом подхватила отяжелевшее тело, подтянула к себе. Оттолкнулась всем телом, поволокла свой груз. Одной рукой она поддерживала парня под спину, а второй водила по стенке танка. Пальцы больно ударялись о выступы, края приборов, но наконец нащупали тугие заглушки. Ей пришлось оставить раненого и навалиться всем весом хрупкого тела, чтобы сдвинуть тугие винты. Гуля жала так, что кожа на руках лопнула и по ним хлынула кровь, и все-таки тугие задвижки поддались ее яростному напору. Дверца люка качнулась и сдвинулась лишь на несколько миллиметров. Силы ее покидали, грудь разрывало от мучительного желания сделать вдох. Она ударила кулачком в безуспешной попытке открыть тугую дверь. Вдруг та распахнулась под крепкими пальцами Бабенко, и Гуля со стоном втянула свежий воздух, снова набрала полные легкие, изогнулась изо всех сил. Две тонкие руки вцепились что было силы в гимнастерку, потянули и подтащили к отверстию лейтенанта Соколова. Бабенко подхватил тяжелое тело командира и вытянул его из внутренностей «тигра». А девушка снова стала ползать по железному брюху, вытянув вперед руки, обследуя пространство внутри танка, и про себя звала: «Руслан! Руслан!» Вдруг справа раздался стон, она метнулась туда и в зазоре между сиденьями водителя и радиста наткнулась на спину парня, который лежал навзничь, застряв в проходе. Она дернула его туда-обратно, но не смогла сдвинуть из-за того, что нижняя часть туловища застряла в узком проеме. Тогда девушка наклонилась к самому уху и прошептала, теряя последние остатки вдоха: «Руслан, помоги мне, ты должен выбраться сам, я не смогу тебя поднять». И тот услышал родной голос через горький дурман дыма, через черноту, что почти его поглотила. Парень забил ногами со всей силы, вывернулся и рухнул на дно танка, освободившись из ловушки. Гуля перехватила его и двумя руками сдвинула тело к проему, где были видны руки Бабенко. Тот тянулся, чтобы помочь ребятам. Еще рывок! Голова сержанта свесилась, показавшись в отверстии. Бабенко рывком вытащил Омаева из черного смога, следом на землю рухнула Гуля, задыхаясь от усилий и дыма. Все лицо у нее было перемазано в саже, но глаза победно сияли – получилось!
Лейтенант Соколов открыл глаза, но ничего вокруг не увидел. Перед глазами плавала чернота, все вокруг раскачивалось от тряски, привычно лязгал металл тэшки. Очертания чьих-то рук мелькнули перед лицом, и к губам прижалось горлышко фляжки:
– Пейте, – он узнал голос Гули. – Пейте, надо много пить, у вас отравление угарным газом. Но сейчас все хорошо, все в порядке.
Он сделал глоток, горло ужасно саднило, изнутри поднялась волна тошноты, его вырвало.
– Это ничего, так и должно быть. Пару дней, и придете в себя.
Лейтенант почувствовал, как девушка заботливо вытерла ему лицо влажной ветошью, а сильные ладони приподняли голову. Он снова открыл глаза, очертания стали четче, Алексей смог разглядеть Руслана, бледного, но с широкой улыбкой. И Гулю, которая замерла над ним, раскачиваясь всем телом в такт движениям Т-34.
– Пожар, в танке был пожар, – горло и губы не слушались, выдавая хриплое сипение вместо слов.
Но Бабенко на сиденье водителя его сразу понял:
– Да уж, товарищ командир, чуть не угорели вы. Вот девчонка молодец, спасла вас, вытащила.
Соколову хотелось сказать спасибо, но язык не повиновался, прилипнув к гортани. Зато получилось улыбнуться, так они и ехали до границы фронтов в звучно рыкающей «семерке». Улыбались друг другу, будто говоря беззвучно: «Все закончилось, мы живы!» А за бортом танка сверкали первые лучи солнца.
На нейтральной полосе Бабенко воскликнул:
– Ждут! Смотрите! – и указал на вереницу из танков и БТР, которые мчались по дороге.
Едущий навстречу в танке Логунов облегченно выдохнул – вот она «семерка», живая, вернулась!
Уже через десять минут десятки рук помогали им вылезти из тэшки. Спасенные пленные, танкисты да просто незнакомые люди радостно хлопали бледного лейтенанта по плечу, пожимали руки и благодарили. Вдруг толпа расступилась, и генерал Котов в шинели нараспашку сделал несколько шагов к молодому командиру. Соколов, бледный после нескольких минут удушья в горящем танке, еле держался на ногах, он попытался выпрямиться, в голове уже звучали слова оправдания, ведь свои обещания он не выполнил. Прошло уже больше двенадцати часов с тех пор, когда они выдвинулись на поиски беглецов. Поэтому теперь Котов может выполнить свое обещание, отправить их всех под трибунал. Пускай, раз виноваты, то надо быть готовым понести наказание. Штрафная рота, лишение звания, военно-полевой суд – пускай все это будет, главное, что пятьсот человек живы, главное, что Руслан вернул свою невесту. Вон они стоят рука об руку, оба белые после переживаний, с полосами сажи по всему лицу, но живые.
Комдив вдруг протянул руку и крепко пожал танкисту руку:
– Товарищ Соколов!
Все члены экипажа «семерки» в ужасе замерли, сейчас их отправят под замок, потом суд и окопы штрафников. Но Котов только сильнее сжал руку:
– От имени командования Красной армии объявляю вам благодарность за освобождение из лап Гитлера пленных советских граждан, – и, наклонившись чуть ближе к уху, вполголоса произнес уже строгим тоном: – Я о твоем геройстве в штаб докладывать не буду, пойду навстречу. Орденов теперь не жди, лейтенант, считай, что обменял их на то, что в штрафбат не попал.
Соколов смог лишь кивнуть в ответ, язык и горло неимоверно болели, не давая сказать и слова. Да и генерал не услышал бы его ответ из-за криков толпы вокруг. Освобожденные пленные и танкисты кричали во все горло, наконец не боясь, что их услышит враг: «Ура! Победа! Ура!»