Получалась картина такая, будто повстанцы завоевали округ и установили здесь свою повстанческую власть.
Эта же комендатура занялась реквизициями. Под предлогом розыска оружия и спрятанных пулеметов у жителей отбирались сапоги, шинели, брюки, френчи…
Затем начались реквизиции кукурузы, разных продуктов… Точно нарочно делалось все то, что могло довести население до открытого бунта против нас.
Комендатура действовала самочинно, на свой страх и риск. Старицкий отдал приказ о расформировании комендатуры, но комендатура не подчинилась. Это было государство в государстве.
В хуторе Веселом я провел ночь у местного агронома, бывшего до революции управляющим какого-то громадного имения. Агроном жил в этих краях много лет, отлично знал все, что делается в округе, и, не принимая непосредственного участия ни в одном из движений Черноморской губернии, в то же время был в курсе всех событий и настроений.
Он говорил мне:
– Наши крестьяне настолько враждебно относятся к вам, что не исключена возможность восстания против вас. Несмотря на полугодовое пребывание здесь большевиков, старая зеленоармейская организация крестьян не уничтожена здесь. Если народный штаб, а он существует еще, завтра кликнет клич, завтра же вашим повстанцам придется иметь дело с двумя противниками – с красными и с местным крестьянством. Как ни тяжело было для крестьян иго большевицкое, но иго пришлых людей, бездомных, голодных, затравленных, это иго во сто крат несноснее.
– Но почему крестьяне так враждебны к нам? Ведь мы пришли сюда не для того, чтобы насиловать население. Мы здесь временно, случайно, мы сами мечтаем поскорее уйти отсюда. Если мы пробьемся к Туапсе, мы опять уйдем на Кубань. И если нам крестьяне помогут, то они этим самым помогут и себе, они избавятся от нас.
Собеседник улыбнулся и ответил:
– В этом-то и зарыта собака. Вы объедите всю местность эту, оставите людей без куска хлеба на зиму, а сами – поминай как звали. Пробьетесь – уйдете на Кубань, не пробьетесь – будете ликвидированы большевиками. И в том, и в другом случае местное население будет после вашего похода голодать. Нет, здесь вы друзей не найдете. Армяне – да. Но много ли их? Их, бедных, и так наполовину уничтожили крестьяне и большевики за поддержку Деникина…
VIII
В армянских горных хуторах скрывалось немало казаков. Узнав, что с гор спустилась казачья армия, они поспешили «на подмогу».
«На выстрелы» прибыл со своим отрядом (около 150 человек) и полковник Улагай, ютившийся в Грузии. Собственно, не в Грузии, а в так называемой Нейтральной зоне, полосе пограничной между Совдепией и Грузией. Эта полоса по договору между Москвой и Тифлисом не должна была заниматься ни большевиками, ни грузинами. Население Нейтральной зоны составляли зажиточные эстонцы-садоводы и армяне-землевладельцы. И эстонцы, и армяне враждебно были настроены к большевикам и потому сочли возможным дать приют повстанческому отряду Улагая. Отряд этот проживал нелегально. Большевики не знали о его существовании у себя под носом, а грузины… грузины делали вид, что не знают. Грузины сами все время ожидали войны с большевиками и потому ничего предосудительного не видели в «мирном существовании» улагаевского отряда, который мог при «оказии» пригодиться самим грузинам. Улагаевцы работали у эстонцев и армян, и этим каждый содержал самого себя. Население Нейтральной зоны почти поголовно было вооружено и, несомненно, дало бы отпор большевикам, если бы они вздумали нарушить нейтралитет их богоспасаемой зоны. Большевиков Нейтральная зона не хотела; отсюда видели, что делалось в хуторах и деревнях, отстоящих всего на три версты, где хозяйничали комиссары. За их рубежом, на красной территории, крестьяне несли советские повинности, подвергались реквизициям, мобилизовались в Красную армию, несли подводную повинность, имели дело с чрезвычайками, несли постой красноармейцев… В Нейтральной зоне был рай в сравнении с тем, что творилось у красных соседей.
IX
На фронте не смолкала энергичная перестрелка.
Позиция шла по реке Мзынте.
Ни мы, ни красные не могли сдвинуться с этой мертвой линии.
Для нас такая долгая остановка была смерти подобна; мы с каждым часом боя становились все слабее и слабее. Наши скудные остатки патронов были уже на исходе. Противник же, наоборот, с каждым днем креп. К нему шли подкрепления со всего побережья. Кроме того, Красная Поляна почти опустела, пришли с нее станицы в надежде проскочить грузинскую границу, стали прибывать с Поляны и раненые, среди которых был кем-то пущен слух, что Грузия пропускает раненых. Единственный хутор Веселый (армянские хутора не в счет – они были в горах, да и вдали от манящей грузинской границы) был забит повстанцами…
Так долго продолжаться не могло. В Веселом было созвано экстренное военное совещание, на заседание которого прибыл из Гагр генерального штаба полковник Валуев, принимавшей участие в организация крестьянских восстаний в Черноморской губернии и близкий к крымскому штабу генерала Врангеля.
Полковник Старицкий нарисовал безотрадную картину состояния повстанческого фронта: есть нечего, раненые гибнут, не получая никакой врачебной помощи, казаки деморализованы, приказов никто не исполняет, патроны на исходе, противник усиливается, краснополянская застава все время ведет бой с наседающими большевиками, Грузия не желает даже говорить с повстанческим штабом…
Всем было ясно, что повстанцы агонизируют и что без помощи извне спасения нет. Спасти повстанцев может только Крым.
Полковник Валуев сообщил, что он донес уже генералу Врангелю о выходе к морю казачьей армии, пошлет еще дополнительное донесение и помощь из Крыма, несомненно, будет подана.
– Надо продержаться казакам несколько дней. Через неделю у нас будет все: и артиллерия, и пулеметы, и продовольствие. Главнокомандующий поддержит повстанцев и создаст здесь новый черноморский фронт.
Полковник Улагай, присутствовавший на совещании, сообщил, что к нам на помощь идет сильный, хорошо вооруженный и с артиллерией отряд хана Гирея. Он идет из Абхазии.
Тут же полковник Старицкий предложил полковнику Валуеву, как офицеру генерального штаба, вступить в исполнение обязанностей начальника штаба Армии Возрождения России. Валуев принял предложение.
Слухи о помощи дошли до Мзынты. И здесь стали дышать воздухом надежд, а когда вдруг с песнями подошел к Мзынте улагаевский отряд донцов, повстанцы с криком «ура», без приказа, бросились через реку, атаковали большевиков и ворвались в Молдавку, продолжая одной колонной преследовать красных на Адлер, а другой – совершать обход на Хосту. Это было 24 сентября. Красные хотя и отступили, но глубоко не дали нам продвинуться. Броневики держали нас в «повиновении». Только ночами повстанцы прокрадывались вперед. Два дня потребовалось нам, чтобы с боем, под неистовое сопротивление бронеавтомобилей, дойти до Адлера. 26 сентября Адлер был взят.
Красные отошли к Сочи. Хутор Веселый обратился теперь в наш «глубокий тыл». Адлер стал прифронтовым тылом. Сюда перекочевали все штабы.
Казаки шли на Сочи; на Хосту посылалось подкрепление.
Слышны стали речи:
– Только заговорили о Врангеле, так бить стали краснопупых, а что же будет, как он сюда пришлет ящики с консервами, муку, пушки, снаряды, патроны… Фу-фу-фу, братцы, живем опять!..
X
Первый вздох радости, в связи с вестью о вероятной помощи Врангеля, омрачился вновь трагической действительностью. Патроны совершенно иссякли. Когда становилось «невтерпеж» стоять под огнем красных пулеметов, казаки, очертя голову, кидались в атаку на пулеметы, броневые автомобили и артиллерию. Но это был жест отчаяния. Повстанцы бросались на верную смерть, предпочитая ее мукам голода, ожиданию неминуемого плена и расстрела.
О нашем появлении у грузинской границы узнало бывшее кубанское правительство, имевшее своей резиденцией после весенней катастрофы Тифлис. Когда кубанская армия, прижатая большевиками к Грузии, сдалась большевикам, грузинское правительство разрешило кубанскому правительству и Раде перейти границу. «Державные кубанцы» продолжали делать вид, что они еще власть. Председатель кубанского правительства Иванис, он же и атаман, унаследовавший кубанскую булаву от Букретова, и председатель Верховного Круга Дона, Кубани и Терека Тимошенко заключали с грузинами какие-то договоры от лица Кубани, о чем-то совещались, обменивались нотами. Когда мы докатились из-под Майкопа и Лабинской до Красной Поляны и казаки достреливали свои последние патроны за Адлером, Иванис и Тимошенко пожаловали к восставшему казачеству. Скромно переехав мост через реку Псоу, проследовали мимо хутора Веселого верхом на каких-то лошадках два штатских человека – это и были Иванис и Тимошенко. Они направлялись в Адлер. Полковник Старицкий, Валуев, да и большинство командного состава не было знакомо с бывшими вершителями кубанских судеб, и потому Тимошенко и Иванис стали разыскивать «знакомцев». Их нашлось здесь немало среди фостиковского «летучего правительства». Этих политических покойников Иванис и Тимошенко стали гальванизировать проектами и планами возможных союзов с Грузией и Черноморьем.
– Вряд ли что выйдет, – говорили скептики из фостиковского «правительства». – Черноморские мужики волком на нас смотрят. Какой тут союз, не помогли бы здешние мужички комиссарским мужичкам…
Но Тимошенко с Иванисом утверждали, что для союза есть подготовленная почва. Черноморская губерния еще в августе 1919 года подняла вопрос о союзе с Кубанью, в январе 1920 года Комитет освобождения Черноморья вторично начал переговоры с группой Макаренки, весной, перед самой сдачей казаков 30 марта, опять велись переговоры о союзе, и заключению его помешали только большевики…
Уговорили…
Вскоре на территории, занятой повстанцами, наспех образовался «маргариновый» Кубанско-Черноморский комитет, долженствовавший выработать «конституцию союза Кубани и Черноморья» и в то же время представлявший собой «повстанческое временное правительство».