– За два дня грузины подтянут сюда свои части… Они могут догадаться, что мы что-то замышляем… Надо выгадать время и сегодня же ночью «пополняться» и идти наутек, – говорили одни.
Им возражали:
– А вдруг за эти два дня появится флот. Мы хоть с боем, а погрузимся. Попасть в Крым или опять на произвол судьбы уйти в горы – тут надо не промахнуться. Пусть себе подтягивают свои части… Шантрапу эту мы расчешем в два счета…
У нас все время идет перегруппировка: сводим вооруженных, выделяем, кто годен для конной атаки… В нашем лагере все время движение.
Замечают это грузины.
– В чем дело? Почему какие-то перегруппировки производите?..
– Ваш же приказ выполняем: к сдаче готовимся… Чтобы меньше возни было при передаче… Надо ведь рассортировать…
Кто-то даже шутит:
– Делим на группы: кого в первую очередь расстрелять, кого во вторую, кого в третью… Сами ведь говорите, что пункт пятый договора… Вот мы вам и помогаем договор выполнить… Чтобы большевики не были на вас в обиде…
Грузины сердятся. Видят, что над ними трунят. И впрямь, трунят зло. Казаки дышат ненавистью к грузинам и не скрывают этого.
Пронесся слух:
– Приехал Иванис…
Раздаются голоса:
– Попридержим его… Чай, ведь тоже казак… Пусть вместе с нами и делит казачью судьбу…
– Он знает, когда приехать… Как сдавать казаков большевикам, он тут как тут…
Сообщают, что атаман Иванис хочет побеседовать с начальниками.
Начальство собирается… Вдруг что-нибудь спасительное сообщит. Казаков он не собирает. Говорит, что с казаками у него будет отдельная беседа. Это вызывает ропот: что за разделение в этот «смертный час» повстанческой армии.
Ропот как-то сам стихает. Все равно ведь со всей громадой зараз невозможно говорить.
Речь атамана сводится к тому, что судьба армии решена: армия будет выдана большевикам. Казакам большевики обещают пощаду, в отношении же офицеров такого обещания они не дают, говоря, что офицеры будут преданы суду. Конечно, офицеры будут расстреляны.
– Мне жаль офицерство… Поэтому я вел переговоры с грузинским правительством, и оно готово разрешить офицерам бегство из лагеря… За списочный состав армии Грузия ответственности не несет… Мой совет так и сделать. Бегите в горы, скройтесь там, а через некоторое время можно будет добиться вашего возвращения в Грузию…
Иванису ответили, что офицеры не могут оставить своих боевых сподвижников-казаков в такую трагическую минуту.
– Вместе восстали, вместе и судьбу разделим…
Плана своего мы не открываем Иванису. Это для нас все же чужой человек. Но он и сам догадывается, что в наших надеждах на спасение немалую роль играет флот, к которому он, как к врангелевскому делу, относится нескрываемо враждебно.
– Надежды на флот, господа, бессмысленны, – говорит Иванис. – С флотом дело обстоит так: он показался здесь, но получил от грузин приказание уйти из грузинских вод. Есть сведения по радио, что флот вернулся в Крым.
Не верим этой версии. Каким-то краешком души держимся все же за этот факт. Не мог он уйти. Нас хотят просто лишить последней надежды. Разговор с Иванисом на этом закончился. То, что он предложил нам, было недостойно начальников. Мы говорили на разных языках. Молча разошлись. С казаками Иванис даже и не беседовал после этого. Говорить было не о чем, раз начальство отвергло «атаманский план». Да и что он мог предложить казакам: сдавайтесь без начальства? уговаривайте ваших офицеров оставить вас?
И, о счастье! Только мы вернулись в лагерь после разговоров с Иванисом, как лагерь огласился тысячами возгласов радости:
– Братцы, глянь-ка, дымки!.. Флот идет…
Все кинулось к берегу моря, до которого от нашего лагеря было не более версты. Действительно, эскадра… Пять или шесть дымков… Сейчас же на берег, вслед за казаками, кинулись и грузинские караулы, которые потребовали, чтобы мы немедленно вернулись в лагерь.
– Приказано не пускать на берег! – кричат грузинские караулы.
– Чёрта ли мне в твоем приказе… Мой приказ вон откуда идет…
– Назад, назад! – теснит нас цепь грузинских постов.
Наконец грузинский офицер, разыскав кого-то из наших старших начальников, начинает убеждать, что мы совершаем, быть может, непоправимую ошибку.
– Всю ночь шли переговоры нашего правительства с вашей эскадрой… Может быть, еще что-нибудь выйдет… Не показывайтесь только на берегу, потому что большевики наблюдают за побережьем. С Веселого все видно… Может быть, ночью будет посадка… Уговорите казаков уйти…
Трудно это. Но берег очищается. Мы помогаем грузинам водворить порядок.
Эскадра становится на якорь. Она чуть-чуть видна на горизонте.
Из Гагр направляется к ней катер. Мы видим, как он несется, оставляя за собою пенистую полоску.
Да, но как же нам связаться? Фостиков в Гаграх. Он, вероятно, что-нибудь предпринимает для этого.
Прошел весь день. Наступает вечер. Никаких вестей. От Фостикова пришла коротенькая записка:
– Ведутся переговоры. Эскадра требует, чтобы грузины не чинили препятствий к посадке. Грузины в нерешимости. Ночью будут привезены с эскадры продукты. Я думаю, что наши дела сейчас примут другой оборот…
Так приблизительно сообщал генерал.
К вечеру и от грузин пришло распоряжение: к 9 часам вечера выслать на берег команду в 30 человек для разгрузки продуктов, которые с эскадры будут доставлены на берег.
На берег высыпало, конечно, не 30 человек, и не 300, и, думаю, не 3000, а значительно больше. Никакие угрозы и крики грузин, разумеется, не действуют. Повидать кого-нибудь живого с «того берега» так хочется, что, если для этого нужно совершить какое-нибудь преступление, оно будет совершено… Ведь есть предел человеческой сдержке…
Но вот наконец прибыл балиндер, плоскодонная баржа. Вмиг все ящики с консервами разгружены. Не обходится, конечно, без того, что несколько ящиков тут же разбиваются. Штаб имел это в виду, выставил к грузу особый караул, но голодного так трудно удержать в порядке, когда есть возможность тут же, сейчас же, не мучая себя ожиданием, утолить многодневный голод… Пострадало два-три ящика… Это было еще полбеды…
Балиндеру давался приказ немедленно по сдаче груза отходить к эскадре… Но не тут-то было. Не прошло и пяти минут, как балиндер был набит казаками до отказа. Облеплены были все борта, люди карабкались даже на коротенькую мачту… Грузины кричали, грозили, что откроют стрельбу, но все их усилия помешать погрузке оказались бесплодными. Балиндер отчалил. Кто-то заметил канат, которым балиндер был пришвартован к берегу. Казаки вцепились и в канат. Канат втянулся в море и они за ним…
Около 300 человек плыли уже к эскадре… Счастливцы.
Но эту ночь и мы провели по-царски… Все были сыты… Хорошо спали… Многим, вероятно, снились блаженные сны…
XIV
Утро… По существу это последнее утро, на которое предназначена была передача нас большевикам. И, действительно, кругом не все благополучно. Посты, по крайней мере, утроены. На рассвете было слышно, как мимо лагеря прогромыхала батарея. Она где-то поблизости стала. Видели мы, что за оградой имения ночью был поставлен батальон пехоты. Грузины принимали меры для утренней операции.
Но все это не тревожило сейчас, ибо дымки нашей эскадры продолжали сулить нам помощь. Оттуда ведь наблюдают в подзорную трубу. Там свои… Там не предадут…
Смотрим в море… А море тихое-тихое. Ласкающее… Манящее…
Узнали утром новость: два казака этой ночью разделись, перекрестились и поплыли к эскадре…
Доплыли ли? Путь ведь неблизкий.
– Эти доплывут… Пловцы… Они Кубань туда и обратно без передышки переплывают…
Смотрим в море… Доброе, славное море…
Что это? Точка… Вот она растет, растет… Катер… Катер с эскадры… К нам…
– Братцы, катер, катер…
Опять многотысячная толпа на берегу. К берегу причалил катер. На корме во весь рост стоит морской офицер. Белый китель, кортик, на голове нахимовская фуражка.
– Есть здесь представитель грузинского командования?
– Послано доложить… Сейчас прибудет…
В руках у офицера свернутый в трубочку лист бумаги. Он очень картинен в эту минуту. Офицер не сходит с кормы катера. Он ждет представителя Грузии.
Наконец на коне приезжает какой-то грузин. Это представитель правительства. Оба держат под козырек. Морской офицер что-то энергично говорит и передает грузину свернутый в трубочку лист бумаги. Вновь приветствуют друг друга, и морской офицер возвращается на катер, а грузин садится на коня и галопом скачет в Гагры. К моряку кидается несколько офицеров с вопросами:
– Что? Как? Что решено?
– Я привез ультиматум. К двенадцати часам дня грузины или должны дать согласие на посадку вас на корабли, или генерал Врангель объявляет Грузии войну, и мы с боем вас отсюда вывезем… Но я парламентер, и мне нельзя с вами разговаривать… Надо выдержать этикет…
Но тут же он не выдерживает «тона» и, беря под руку первых двух попавшихся ему на глаза офицеров, усаживает их в катер.
– Едемте, – тихо говорит он им. – Там нужны офицеры…
Из этих двух – один я. Катер отчаливает… Грузины заметили похищение двух пленников, что-то кричат вслед катеру, но катер, задрав кверху нос, гордо несется к эскадре. Не достанешь!
Через час мы на борту миноносца. Мичман-парламентер пошел с докладом к командующему эскадрой. Нас пока что приветствуют с освобождением в кают-компании. Как давно я не пил такого вкусного кофе! Печенье… Есть даже ликер.
– И что бы вам на пять дней раньше пожаловать к этим берегам… Всего на пять дней…
– Раньше никак нельзя было… Надо ведь было собрать для вас артиллерию, пулеметы, патроны, снаряды, обмундирование, продукты… Все это в Крыму в разных местах… Переписка, запросы… Конечно, канцелярщина задержала… Это ясно… Ну, ничего… Слава Богу, что удастся вас вызволить из неволи…
Из расспросов узнаю, что наша разведывательная лодка нашла все же эскадру и форсировала события. Ибо, опоздай эскадра и сейчас со своим ультиматумом, к вечеру дела приняли бы совсем иной оборот.