Корпус Крыжановского немедленно же предпринял шаги для связи с армией генерала Врангеля. К этому времени в Махошевском лесу появились первые смутные слухи о готовящемся десанте на Тамани. Крыжановский послал разведку на Тамань. Несколько казаков и офицеров отправились в нелегкий и ответственный путь.
Предстоящие операции полковник Крыжановский хотел начать, собрав предварительно вокруг себя разные мелкие отряды, оперировавшие в зоне его корпусного сектора. Мелкие отряды и сами стремились к какому-нибудь объединяющему центру, за исключением немногих «самостийных» отрядов (например, отряд есаула Тимченки, который никак не решался расстаться с импозантной ролью главковерха собственного отряда).
В период образования 1-го Отдельного кубанского корпуса в секторе его операций существовало три более или менее значительных отряда – отряды полковника Чаленки, есаула Иванова и полковника Фартукова.
Чаленко и Иванов знали, что полковнику Крыжановскому удалось объединить под своим командованием значительные силы; они и сами решили ему подчиниться.
Одновременно с отрядом Иванова и Чаленко собирался отряд полковника Фартукова.
Развернув свой отряд в целый пеший полк (около 400 казаков-пластунов), Фартуков прибыл с отрядом в распоряжение Крыжановского.
Вокруг Крыжановского собралась, таким образом, значительная сила. Такой громадой нельзя было бездеятельно отсиживаться в лесу. Тысячи ртов нуждались в регулярном получении довольствия, лошадям нужны были попасы. Да и обстановка на Кубани, в связи со слухами о готовящемся из Крыма десанте, требовала активности. Красных надо было все время тревожить, чтобы, приковывая их к себе, ослаблять этим возможный противодесантный фронт.
1-й Отдельный кубанский корпус бросил наконец вызов красным, и станица за станицей пали под ударами Крыжановского.
Одновременным ударом в разных направлениях взято было около двадцати станиц: Баговская, Бесленеевская, Баракаевская, Андруковская, Даховская, Переправная, Губская, Хамкетинская, Царская, Махошевская, Севастопольская, Абадзехская, Тульская, Свято-Михайловский монастырь, Кужорская, Ярославская, Ходский аул, Беноково, Мостовое, Лабинская и Засовская.
В середине июля корпус Крыжановского имел уже солидный район, очищенный от большевиков. Его корпус непосредственно угрожал Майкопу. И к походу на Майкоп уже делались приготовления.
Неравны были силы противников на этом фронте: красная 34-я дивизия, действовавшая против Крыжановского, была достаточно снабжена пулеметами и артиллерией. Крыжановский на это мог ответить только заржавленными винтовками своего корпуса, и то винтовками с таким ограниченным запасом патронов, что вести бой приходилось с большой выдержкой, бережно рассчитывая каждый патрон. Правда, бои обогащали корпус огнеприпасами, но запас их быстро таял при каждом новом бое, и впереди все время мерещилась трагедия в один далеко не прекрасный день, после жаркого боя, остаться совсем без патронов.
II
Штаб корпуса Крыжановского квартирует в станице Царской. Здесь же все тыловые учреждения корпуса – интендантство и лазарет.
Интендантство, конечно, своеобразное, повстанческое. Складов оно еще не имело, так как нечего было складывать в эти склады, но работа интендантства тем не менее была интенсивной. В двух интендантских сапожных мастерских дни и ночи (именно и ночи) работали сапожники, приводя в годность негодную обувь, для каковой цели бессапожные командировывались из передовой линии в Царскую. У интендантства, кроме того, была седельная мастерская, оружейная мастерская, была войсковая кузница и проектировалась портняжная для заготовки теплых вещей для зимней кампании.
В Царской же было и другое тыловое учреждение – корпусной лазарет. Лазарет был как лазарет. К счастью, в медикаментах не было нужды. В одном из боев удалось захватить большевицкую аптечную двуколку, и она выручала теперь корпус. В лазаретном белье тоже особой нужды не было: станицы, хотя и слабо, но помогали. Член Учредительного собрания эсер Петров разъезжал по станицам и не без успеха агитировал за бельевую помощь.
Оторванность повстанцев от всего окружающего мира была полная. Что делалось в Крыму, что творилось в РСФСР, есть ли восстания на Дону и на Тереке, что делается на Кубани, – обо всем этом мы ничего не знали. Газет не было. Разве в бою, у пленных, удавалось найти большевицкую газету. Тогда она являлась нашим осведомителем. Из нее мы хоть немного узнавали о том, что делается вокруг. Меж строк иногда вычитывали то, о чем большевики не хотели писать в своих газетах. Изредка перебегали к нам из Майкопа жители. От них мы узнавали местные новости.
Штаб корпуса был немногочислен. Крыжановский не любил штабной толпы. Весь штаб состоял из пяти-шести офицеров да полусотни конвоя, несшего ординарческую службу.
С населением Крыжановский жил в полном мире. Никаких самочинных действий не было. Все, что нужно было от станицы, получалось через атамана или через ревком. Станицам, конечно, нелегко было содержать корпус, но они делали это безропотно. Станицы испытали на себе красный режим и потому готовы были на многие жертвы, лишь бы уберечь себя от комиссаров, продкомиссий и прочих советских учреждений.
Как-то задержали наши разъезды в лесу женщину. Блондинка, молодая, интересная. Отлично одета. На ногах лакированные туфельки на французском каблучке. И даже шелковые чулки. Это было создание не нашего зеленого мира. Красивая блондинка задала нам задачу своим появлением.
Разъезд доставил ее в штаб. На допросе она дала сумбурные объяснения.
Первое ее заявление было в том смысле, что она бежала от красных из Майкопа.
– А давно вы в лесу?
– Больше месяца…
– Где же вы все это время скрывались?..
– В лесу…
– Так-таки в лесу? Нигде в станице не были?
– Не была…
– И вот так, в туфельках, без всего…
– Нет, была еще шаль… Потеряла…
Чистенькая, завитая, пахнущая еще духами и пудрой, в лакированных туфельках без единой царапины – трудно провести в лесу месяц и сохранить так внешнюю опрятность. И духи уж очень свежи… Было что-то неблагополучное в рассказе лесной блондинки. При этом на допросе она уж очень прозрачно кокетничала.
Глазки, пудра и духи все же не подействовали. Старик Крыжановский приказал арестовать блондинку и произвести следствие.
Следствие очень быстро опровергло показания блондинки. Она это знала. И когда ей на одном из допросов было брошено открытое обвинение в шпионаже, она довольно спокойно созналась в этом:
– Да, я шпионка…
Начался новый допрос. Сейчас она, вероятно, правдиво говорила о том, что ее за 50 000 рублей наняли в Майкопе для контрразведки, что она не русская, а латышка и что ей вменялось в обязанность завести знакомства с офицерами Крыжановского и, пользуясь этими знакомствами, информировать майкопскую чеку о наших зеленых делах и планах. Она уверяла, что командирована сюда одна, без помощников, и что по окончании разведки должна была бежать в Майкоп.
Блондинку ждал расстрел. Но полковник Крыжановский медлил с приговором.
– Черт знает что такое… Не могу же я расстрелять женщину, на самом деле. Этого еще недоставало на старости лет…
Решено было о появлении блондинки на нашем горизонте довести до сведения «соседа», генерала Фостикова. Может быть, «продолжение блондинки» идет у него. Написали Фостикову. Фостиков вызвал блондинку к себе в штаб. Дальнейшая ее судьба мне неизвестна. Думаю, что «церемониться» с нею Фостиков не стал. Человек это был крутой.
Шпионка нас насторожила. Мы знали, что большевики – большие мастера разведки, и потому, когда однажды нам греки-табачники донесли, что по лесу шатается какой-то старик, прячущийся от всех встречных, мы сейчас же послали разъезд на розыски таинственного отшельника. Розыски продолжались недолго. Отшельник был пойман. Это был оборванный старик, без шапки, взлохмаченный, с безумным, острым взглядом. Он, видно, давно ничего не ел, одичал. После некоторых справок сумасшедший лесной бродяга оказался генералом Курбатовым. Сам он своей фамилии назвать не мог.
– Кто вы такой?
– Я большевик… Я белый комиссар… Вы только не режьте меня… Я не был в армии… – бессвязно бормотал он в ответ на расспросы.
– Вы генерал Курбатов?
– Нет, нет… Его расстреляли… Я сам видел… Я в армии не был… Я писарь… Я на хуторе… У меня пчелы…
Но многие наши казаки знали генерала Курбатова: он был майкопец.
В первых числах августа разъезд поймал в лесу двух девушек. Одна была голубоглазая блондинка, другая – черная, как вороново крыло, брюнетка. Подруги. Обе хорошенькие, совсем еще юные. Обе они были босы, растрепаны и одеты настолько необычно, что когда мы в штабе допрашивали их, то делали это не без некоторого конфуза. На блондинке была ночная рубашка с прошивочками и голубыми ленточками, перетянутыми через плечики, и нижняя юбка. На брюнетке была кофточка, но не было юбки, ни верхней, ни нижней; их заменял подол ночной рубахи.
Обе они майкопские гимназистки. У обеих были братья – офицеры. Их замучили большевики в Ростовской чрезвычайке. Девушки поклялись отомстить большевикам. «Месть» выражалась в том, что они кокетством «брали в плен» нужных им комиссаров и, пользуясь затем знакомством с ними, помогали пленным офицерам, прятавшимся в Майкопе. Не раз им удавалось выкрадывать комиссарские бланки и печати, с помощью которых пленным офицерам удавалось ускальзывать от красных лап.
– Мы знали, что рано или поздно мы кончили бы жизнь самоубийством… К этому шло… Долго нельзя было играть в эту игру… Слишком на многое надо было идти… Но, пока силы были, мы хотели спасти хоть тех, кого знали, с кем были знакомы и близки…
Комиссары в свою очередь «прибирали к рукам» девушек и все настойчивее и определеннее стали требовать от них не только поцелуев… И как-то ночью пьяные комиссары решили завладеть белогвардейками…
Девушкам пришлось ночью, прямо с квартир своих, с девичьих постелей, в чем попало бежать под защиту ночной темноты в лес…