«Мирсуснэхум идет по земле и видит всюду одно и то же: горе народов. Поднимается в Верхний мир, к создателю Вселенной — Нуми-Торуму. Слушает Торум печальный рассказ отыра и за страдания и лишения обещает счастье народам. В Нижнем мире, в царстве мертвых, только обещает он им счастье.
«Что им радость в царстве мертвых? Что им поздняя награда? Ты дай им иную долю, если дать ее ты можешь», — говорит Мирсуснэхум».
— Молились люди всем злым и добрым духам земли. Но все было напрасно.
И вот произошло чудо: кто-то услышал молитвы людей! Кто-то исполнил мечту людей! Свершилось чудо!
Кто это сделал?!
«Ленин! Большевики! Революца!» — говорят люди.
Так я услыхал впервые о Ленине. Может быть, тогда я и задумался о своем батрацком детстве.
«Неужели, — думал я, — мои братишки и сестренки больше не будут платить ясак?» Тогда, наверное, я и решил, с кем мне идти.
«Едет Мирсуснэхум, видит: гора. Высокая гора, заснеженная. Долго ли, коротко ли поднимался по склону, наконец достиг вершины.
Там по белому снегу рыжими лисятами бродят стада звезд, на волнах облаков легкой лодочкой плавает месяц. И вдруг видит: какой-то старец запрягает в маленькую нарту собаку и едет к нему.
«О, Мирсуснэхум, внучек! Крылатой ли птицей принесен ты сюда, летающим ли зверем ты сюда доставлен?» — заговорил старец, подъехав поближе.
А борода у него белая-белая.
«Растущий человек разве ездит по одним и тем же местам, разве плавает по одним и тем же водам?» — отвечает Мирсуснэхум, не сводя глаз с удивительной нарты, где сияет солнце.
Сидит солнце в нарте, а собака его возит.
«Погоди, внучек! Ступай ко мне в дом. Будешь гостем. А я скоро вернусь».
Открыл старик двери, крикнул:
«Люди, не обижайте моего дитяти! Кормите, поите его!»
Старик уехал, а он остался.
Вошел Мирсуснэхум в дом. Ни души. Сел на лавку, думая: «Он сказал: не обижайте его… Кто меня может обидеть? Здесь никого нет!» И зоркие глаза его замечают в заднем углу кусок шелковой занавески. Шелк зашевелился. Стало невыносимо жарко.
«Умереть можно от такой жары!» — молвил Мирсуснэхум.
Шелк зашевелился опять. Стало прохладнее.
«Теперь хорошо!»
Шелк зашевелился в третий раз. Вышла девушка, поздоровалась и пошла на улицу. Принесла с улицы оленьей грудины, разрезала мясо и в котел кипящий опустила. И вот дымится душистое оленье мясо на блюде. На один край блюда кладет она женский нож, на другой — мужской со словами:
«Если думаешь обо мне — ешь!»
Как может Мирсуснэхум не отведать?
Ночью старик приехал домой, а наутро Мирсуснэхум говорит старцу: «Разреши мне, отец, повозить солнце!»
«Съезди, только в дела людские не вмешивайся. Солнце погаснет».
Запряг собаку, посадил в нарту солнце и поехал. Ездил, ездил, в одном месте посмотрел вниз. Видит, люди дерутся, отнимают друг у друга рыболовные угодья, охотничьи угодья. Думает: «Спуститься бы вниз, бедным помочь». Да вспомнил наказ старика, тяжело на душе стало, а что поделаешь: солнце-то одно. Подъехал к дому. Убрал солнце, сразу стемнело.
Утром старец спрашивает:
«Как съездил, сынок?»
«Так себе съездил. Бедных людей обижают, а помочь нельзя».
«Если бы и я так думал, не было бы на свете ни солнца, ни людей. Народ что делает, так и должно быть: он сам себе хозяин».
«Разные хозяева бывают и люди разные», — сказал Мирсуснэхум и вернулся на землю».
— Почему я стал коммунистом? — задумчиво говорит отец.
Есть у меня об этом своя дума. Может, потому я стал коммунистом, что оказался очень «соленым». Трудно было меня, упрямого, шаманам переварить. Они хотели, чтобы повиновался им, не думая. Хотя и грезил уже духами, но кое-что хотел понять.
А главное — я им не был «родня». Уж очень близко рядом стояло батрачье детство. Вспомню, как я гнул спину, как Яныг-пуки с шаманом хлебали из одной чашки, которую я подавал к столу, и во мне словно зверь какой-то просыпается. Становлюсь похожим на медведя, не вовремя разбуженного в берлоге. Неравным чувствую я себя с ними. И мне больно. Не по пути, значит.
Коммунисты… Далеко было мне до них. Ведь я хозяином мечтал быть. К тому же в нашей деревне коммунистов не было, как и грамотных. Но когда из района приезжали уполномоченные, они не только кричали до хрипоты в «мир-коле» — собрании, подобном митингу, но и тихо говорили с каждым и со мной тоже. Я мало что понимал в таинственных словах «колхоз», «коммунизм», но чувствовал, что эти люди по мне. Они такие же «соленые» и упрямые. И слова у них такие же огненные, как у шамана, но не усыпляющие. От этих слов мерещилась какая-то неясная еще жизнь, но ко сну не тянуло. Потому что коммунисты звали к деятельности, какой еще не знавали манси. А мне этого и хотелось. И закрутился я… И не жалею!
Спасибо! Я узнал такую жизнь, что вы мне еще не раз позавидуете!
В борьбе за лучшую жизнь для людей, а не только для себя есть сладость. Ее невозможно высказать словами. Почувствовать надо ее самому…
Отец надолго умолкает. А я думаю о великом человеке, с именем которого началась новая жизнь на Крайнем Севере.
Что такое Революция, кто такой Революция — понять неграмотным манси и ханты было трудно. А вот что есть такой человек по имени Ленин, который прогнал самого царя, прогнал купцов и попов, — было понятно: добрые богатыри всегда сражались за народное счастье. Только то было в сказках и легендах. А тут в жизни.
Песни о Ленине, сказки и легенды. Они звучат на необъятных просторах Крайнего Севера — на всех наречиях жителей тайги и тундры. У народов Севера есть легенды, в которых говорится, что Владимир Ильич побывал в их краю, заходил в чумы и юрты, беседовал с рыбаками, охотниками, оленеводами. Он создавал первые колхозы, зажигал электрический свет в дымных жилищах, строил больницы и школы. А детям советовал: учиться, учиться и еще раз учиться!.. «Ленин на Чукотке». «Ленин на Таймыре». «Ленин на Ямале»… Так звучат названия легенд, стихов, рассказов, картин, произведений мастеров-косторезов и резчиков по дереву. В Салехардском краеведческом музее можно увидеть картину «Ленин на Ямале», написанную старейшим художником и писателем Севера И. Г. Истоминым. На ней Ильич изображен одетым в меховую малицу оленевода-ненца.
А чукотский художник Вуквол резцом по моржовому клыку поведал о том, как Владимир Ильич вместе с охотниками и оленеводами на суровом арктическом побережье начал строить новую жизнь. Эта своеобразная запись народной легенды в виде картинок, выгравированных на полированном моржовом клыке, хранится в Музее В. И. Ленина в Москве.
Известно, что Ленин не бывал на Севере. Отчего же тогда создается полное впечатление физического присутствия Владимира Ильича в краю полярного сияния? Может, это действие всепобеждающих ленинских идей, которые перевернули, всколыхнули жизнь, застывшую, казалось бы, вечной мерзлотой на уровне каменного века?
Читая Ленина, знакомясь с его идеями преобразования Крайнего Севера, снова и снова чувствуешь, что так мог думать человек, который очень близко к сердцу принимал нужды и дела северян, который верил в светлое будущее этого края.
Говоря о Севере Сибири, отмечая, что «…на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость», Владимир Ильич задавал вопрос: «Мыслимо ли осуществление непосредственного перехода от этого, преобладающего в России, состояния к социализму?»[6] и отвечал на него утвердительно, указывая при этом, что условиями для перехода докапиталистических отношений к социализму являются Советская власть и индустриальное развитие окраин, электрификация.
В речи на II конгрессе Коминтерна 26 июля 1920 года Владимир Ильич обосновал пути перехода отсталых стран и народов к социализму.
«Какие средства для этого необходимы, — заранее указать невозможно. Нам подскажет это практический опыт, — говорил он. — Но установлено определенно, что всем трудящимся массам среди наиболее отдаленных народов близка идея Советов, что эти организации, Советы, должны быть приспособлены к условиям докапиталистического общественного строя и что работа коммунистической партии в этом направлении должна начаться немедленно…»[7].
И партия начала эту работу с первых же дней Советской власти. Только приходится удивляться, как в трудные годы гражданской войны Владимир Ильич находил время для таких вопросов, как освоение Северного морского пути, организация Ямальской экспедиции, начало строительства ряда портов, развитие рыбозверобойного промысла, изыскание нефти на Севере, где теперь открыты запасы черного золота!
Академик А. Е. Ферсман писал:
«Не только сама природа и ее промышленное использование были объектом изучения экспедиции — сами обитатели Севера во всем сложном многообразии их характера должны были явиться предметом исследования и охраны… Изучая уклад их жизни, организацию и обычаи, Северная экспедиция видела в народах Севера одну из производительных сил страны, на которую должно опереться новое хозяйство…»[8].
Владимира Ильича глубоко волновали судьбы малых народов Крайнего Севера. И примеров тому немало. В декабре 1921 года в разговоре с одним из членов экспедиции Внешторга Н. Н. Накоряковым (по партийной кличке Назар Уральский) Владимир Ильич придирчиво расспрашивал об условиях жизни манси, среди которых побывал Назар Уральский, об их трудоустройстве, неполадках и о том, что предпринимается Советской властью для разрешения сложных проблем их быта и труда. Назар Уральский, изучавший условия охотничьего хозяйства Сибири, побывал в районах рек Конды, Пелыма, Сосьвы, где живут манси.
«А когда В. И. Ленину стало известно, что ретивые молодые администраторы, опасаясь, чтобы оружием населения не воспользовались колчаковцы, отобрали его даже у всех местных охотников, что в корне подрывало экономическую основу их существования и угрожало голодной смертью, Владимир Ильич резко поставил вопрос: «А что вы-то смотрели, что делали для защиты людей, почему не жаловались местным властям, ну и даже в Москву?»