Общее собрание домовладельцев проходило под вечер на пляже Льва Львовича. Из десяти ответственных домовладельцев (три дома не входили в расчет — в одном до последнего времени проживал пропавший Франц Собесский, два других пока не обрели владельцев) на оперативный сейшн явились восьмеро. Владельцы виллы «Славянка» находились в долгосрочной зарубежной командировке, а залетевшего в поселок несколько лет назад из соседней страны генерала-отставника Озкаускаса найти не удалось.
По периметру пляжа нарезала круги вездесущая баба Клава.
— Именно, что придушить… Это ж надо так все испортить!
Восемь пар глаз практически одновременно уткнулись в обтянутый спортивными штанами тугой Клавин зад.
— И ведь не факт, что этот бездельник через день-другой не вернется, — пробасила со своего шезлонга Барбара Ягеллоновна, в кулуарных диалогах аборигенов Баба-Яга, директриса престижной частной гимназии и по досадному недоразумению супруга скромного местечкового фермера Васи Сидорова.
— С этого станется, — поддержал ее Павел Петрович Ангел, ответственный социальный работник республиканского масштаба.
Остальные ограничились кивками и вздохами. Трикотажный тыл возмутительницы спокойствия был оставлен на некоторое время в покое. Счастливая его обладательница устроилась в ближайшем отдалении, настороженно внимая доносившимся с пляжа репликам.
Предложение священнослужителя Александра Шумского, последовавшее за рядом ничего не значащих глупостей, было встречено глубокомысленным молчанием. Хорошая мысль — что тут скажешь. Но столь категорическое вмешательство в жизнь поселка требовалось осмыслить. Лишь баба Клава мгновенно сориентировалась в обновляющемся на глазах жизненном пространстве, громко икнув и приблизившись к сильным мира сего на несколько метров:
— Конечно, лучше! Этого я на себя возьму — хоть какая копейка к пенсии будет. Не сумневайтесь.
Сомневающиеся ответили единым залпом возмущенных взглядов. Но баба Клава привыкла к борьбе. Дернула скукоженным плечиком, шмыгнула сморщенным носиком и стрельнула в обратном направлении скрюченным не первой свежести указательным пальцем:
— А, спугалися, проходимцы? Ладно, можете дух перевести: не буду я ему о ваших планах докладывать. Так и быть, сжалюсь.
— Вы о чем, милейшая? — напрочь проигнорировав ставшее привычным обращение, уточнил у старой сплетницы отец Александр.
— Это как о чем? О готовящемся преступлении. Вы ж тока шо меня придушить собирались. Можно подумать, такие вопросы быстро решаются! Детский сад, прямо!
— А вы полегче, полегче на поворотах, уважаемая, — подала хорошо поставленный голос директриса Сидорова. — До удушения дело не дойдет, можете быть спокойны, но, кто знает, с чем вам придется встретиться на жизненном пути в ближайшие двадцать четыре часа… Автомобиль с испорченными тормозами, утечка газа или скользкие мостки на речке. Так что думайте, когда говорите, милая моя. Жизнь — штука коварная. Особенно, если так назойливо на это коварство набиваться.
— Ну, бой-баба! — восхитился Павел Петрович, давно подбивавший клинья к соседке. — Не говорит — пишет. И сразу поэмами!
— Не про тебя она эти поэмы пишет, — стиснув зубы, процедил появившийся ниоткуда супруг ораторши. — А будешь клеиться, я твой пластырь на другие цели употреблю, есть у меня идейка.
— Вася, прекрати молоть ерунду! — энергия Барбары Ягеллоновны переключилась на супруга.
Агнешка в который раз зареклась называть домашних питомцев человеческими именами. Но кто мог подумать, что в чуть ли не сельской глуши встретится на Санта-Барбарином пути еще одна носительница столь редкого имени. Да какая! Послевкусие от встречи с Бабой-Ягой омрачало последующий за ней день или вечер. Заодно и пушистая тезка несправедливо изгонялась из гамака или постели до лучших времен.
Коханая не могла понять, отчего ей так несимпатична соседка. Но у сердца свои предпочтения, а посему и сегодняшний вечер бедная Варька проведет в старом плетеном кресле, сердито наблюдая за манипуляциями хозяйки со стороны.
Собравшиеся еще немного подискуссировали, обменялись десятком едких замечаний и сомнительных комплиментов и вынесли вердикт: милицию в исчезновение Собесского пока не впутывать, но для подстраховки пригласить из города частного детектива средней руки. Пусть покружит по окрестностям, поспрашивает жителей. В общем, создаст видимость активной гражданской позиции обитателей Престижного. А там уж, как Бог даст.
Поначалу хотели сброситься, но неожиданно вмешался молчавший до сих пор шоумен и писаный красавец Ян Донской:
— Позвольте оплатить это удовольствие в гордом одиночестве. Никогда в жизни не приходилось играть роль спонсора.
Ему позволили, наказав выбрать что-то среднее между полным отсутствием и редким присутствием сыщика.
— Есть у меня такой на примете, — подсказал начинающему спонсору Ник Семашко. — Ни рыба ни мясо. Нос у него короткий, зрение никакущее, ноги заплетаются даже на городских тротуарах. Любовников годами выслеживает, собак десятилетиями ищет. В общем, подойдет.
— Десятилетиями — это хорошо, — мечтательно прошептала баба Клава, определяясь с размером аренды пустующей половины дома. — Это нам очень даже подойдет. За хорошую идею надо будет Николеньке занесть яиц свеженьких. Десятка два. И уборку на пустой половине устроить. Генеральную.
На том и разошлись. Агнешка ушла первой. Если бы не директриса, можно и в пляс пуститься. Денег с нее не затребовали, чего она так боялась. И милицию пока не вызывали, чего тоже не хотелось бы. А Франек… А что Франек? Погуляет и вернется. Ведь возвращался всегда.
И лишь проходя мимо знакомой калитки она почувствовала легкий озноб: «А что, если правда? Вдруг Собесского убили…»
— Нет, не может быть! Откуда в Престижном убийцам взяться? Я вас умоляю! — шептала она в сгущающуюся темноту, стараясь держаться подальше от кустов черемухи, плотно стоявших вдоль тропинки.
Подвергшаяся-таки остракизму Варька недоуменно наблюдала за перемещением хозяйских спальных принадлежностей из гамака в душную спальню на втором этаже. С чего бы? Лето только началось, и обычно большую его часть они предпочитали ночевать под открытым небом.
Кошка недовольно прочихалась, демонстративно повздыхала, получив в ответ язвительную характеристику на себя любимую. И перешла на свой страх и риск в гамак. Кто их поймет, этих женщин? Не стоит и морочиться. А раз место освободилось, можно позволить себе не изменять традициям…
Все наладилось само собой. Казалось бы, все было удачно схвачено и обеспечено. И кто бы мог подумать, что мира и покоя Престижному хватит на неделю? А слепой, глухой и колченогий сыщик вынудит предусмотрительных жителей обратиться-таки к соответствующим ситуации органам.
Наброски. Константин
— Идиотский поселок! Никто ничего не видит, никто ничего не слышит, никто ничего не знает. Тишь и божья благодать, если не считать исчезнувших трупов и пальбы по оперуполномоченным. Средь бела дня, между прочим, пальбы! А кто-то утверждал, что здесь места девственно чистые от уголовщины.
— Ладно вам, Константин Алексеевич! Место как место! — конопатый нос Ярослава нервно двигался навстречу доносящимся из кухни запахам.
— Сядь на место! — рявкнул Константин Алексеевич. — Не то дверь вышибешь! Поимел бы совесть!
— А я что? Я ничего, — Ярослав вернулся в свое кресло и обиженно всхлипнул. — Сами знаете, что в этом доме готовят божественно. М-м-м-м, наверное, голубцы…
— Голубцы, — согласился шеф. — Но не про тебя.
— Вот так всегда! Кому-то домашние изыски, а кому-то колбаса из сельского продмага.
— А че ж ты у бабы Клавы яишенки не выпросишь? — язвительно поинтересовался Константин Алекссевич, неловко приподнимаясь с постели.
— У нее выпросишь… как же… Только платить придется по иному тарифу. Бабка жадна до денег — впору в следственный изолятор садить для профилактики — того и гляди, убьет за миллион. И почему вы мне у этой девушки на окраине поселиться не позволили? Я бы мог поднажать…
Константин Алексеевич нахмурился:
— Девушка эта не про тебя. К тому же по делу проходит непонятно кем. Сиди уж, охмуряй свою бабку.
— Охмуришь ее, как же, — горестно вздохнул Ярослав. — А что, если она нашего пропавшего сама и того, за миллион-то? А что, могла бы…
— Иди уж, Шерлок Холмс, и не вздумай там пургу гнать. Завяжи свою фантазию в узелок до поры до времени. Учти: на тебе только сбор информации. Имеющей отношение к делу. Никаких оргвыводов. Два дня продержись, браток, а там и я встану.
— Да не волнуйтесь вы, Константин Алексеевич. Указания получил, намек понял. На указания вы мастер, тут никаких поползновений в стороны быть не может. Просто гуляю, просто интересуюсь. На абсолютных добровольных началах.
— Вот именно, что на абсолютно. Ты уж, браток, полегче на поворотах — все-таки люди здесь непростые проживают. С деньгами и связями. Ежели что…
— Обижаете, Константин Алексеевич! Я ваши указания выполняю от точки до точки, — пукелевские веснушки утонули в ярком, на все лицо, румянце — признаке чрезвычайного смущения, волнения либо служебного рвения. — В общем, болейте на здоровье! А я — служу Радзіме!
— Служи, — проворчал майор, склоняясь к последней причине покраснения помощника, — только не перестарайся…
Он не стал заканчивать, поскольку лейтенант уже захлопнул калитку в конце двора. К радости, к беде ли, но на этот раз майору попался чересчур ретивый напарник. И чересчур молодой. Ни первое, ни, тем более, второе, не радовало. Выбирать не приходилось — вынужденный перерыв в расследовании не предусмотрен. Отгулов в отделе дали всего ничего. А начальник категорически настаивал на автономности процесса:
— Пойми, Робкий, я слово дал. Важной персоне. Там и так шухеру навели — туши свет. Продержись на тет-а-тете. Будь другом, возьми на себя дело.
И Костя взял бы, если бы не досадный случай на задворках Престижного, выбивший его из седла на несколько дней.