Он и сам не прочь ночку-другую в тех апартаментах с русалкою провести. И купоны аккуратненько стрижет. То немцы к нему наведываются, то японцы. Прикиньте, Петрович, сколько подобное удовольствие стоит? Да еще в обход налоговой.
— И все равно мелковато для регионального ОБЭПа, — стоял на своем почуявший скорый финиш Коварный. — Этого на откуп налоговой отдадут. Как пить дать.
— И Ярослав поначалу так думал. По его версии, Василий Сидоров — мелкий уклонист, супруга — банальная взяточница. Но я тут еще одну сторону нарыл у этого естественного спутника нашей любимой планеты. Слишком уж тесно гражданин Сидоров с бригадирами хозяйств контачит. Не даром: он у них земли арендовал. Вместе с урожаем.
— Это как? — вяло поинтересовался полковник, поворачивая к выходу.
— Как-то так: хозяйство засевало поле. Затем случались заморозки. Приходилось пересевать. На самом деле никто ничего не пересевал. Просто поле, обозначенное на карте под травами, засевалось кукурузой, картофелем или свеклой. Скот пасся там, где бригадир указывал. А левый урожай Сидоров вместе со своим продавал. Делился с товарищами, конечно. Но и себя не обижал. Дружбу водил с пятью районами. С чего и имел. Великое дело дружба — и хлеба горбушку пополам, и технику за чужой счет отремонтировать можно. И химикатами запастись…
— Велик и могуч наш народ! — возвестил Эрнест Петрович, переварив выданную информацию. — Его бы энергию в мирное русло — любые Эмираты и Японии нашим успехам ох как удивлялись бы! О, а вот и еще картиночка! Ты только посмотри, Робкий, какие пышные у этого паршивца барышни получаются!
Барышни ничем не отличались от предыдущих. Зато настроение полковника резко потянулось вверх. Тертый калач сумел сделать главный вывод — с этими престижненскими заморочками ни одной серьезной службе до него не будет дела лет пять, не меньше. Наворотили местные фантазеры таких кренделей, что областным спецам впору столичных помощников вызывать. А если взять в расчет докладные Ярослава, то пенсия полковника откладывалась на неопределенный срок. С такими «потерпевшими» он и внуков в университете выучить успеет. На платном. Хоть всех сразу. Эрнест Петрович по-отечески — ну чем тебе не генерал — похлопал докладчика по плечу:
— Не дрейфь, парень, мы с тобой еще повоюем! Если все сложится по-моему, через пяток годков отдам тебе отдел в пользование. Вылижу, технику обновлю, компьютерами завалю под завязку — и отдам! Быть тебе, майор, генералом! Не сойти мне с места этого, быть!
— Спасибо на добром слове, Эрнест Петрович, — растрогался тот. — Я уж собирался в коммерческие службы податься.
— Успеется, — поморщился полковник, вспомнив о предстоящем заказе от «спонсоров», если так и дальше пойдет, вполне вероятно, не удержать ему перспективного сотрудника. — Но как запасный аэродром — вполне сгодится. Вместе отходить будем. Друг дружке тылы прикрывать. Так что не хмурься, дружок, нас голыми руками ни на какой мякине не проведешь!
— Да я не о том, — Робкий понял, что у шефа есть для него очередной «левак» и загрустил: романтические волны милицейской службы рассыпались мелкими брызгами по меркантильным полковничьим ожиданиям. — Некрасивая получилась история. И рай, и ад — и все в одном флаконе.
— А ты чего ждал? Закончилось все, как и положено: выдавая желаемое за действительное, мы получаем от жизни дивиденды нередко, увы, проблемные. Так что заказчики наши сами себя перехитрили. За что и отгребли. Нормально все — именно сей комплект у нас жизнью зовется. Третьего не дано. Так что привыкай, не раз еще с небес под землю спускаться придется. С нашей-то работенкой. Или уходить надумал?
— Да куда ж я от вас? Раз уж угораздило вляпаться… — рука нащупала в кармане визитку. Константин решил позвонить сразу после встречи. Предложение со стороны имело открытый и вполне однозначный характер. И никаких «леваков». Полковника, конечно, жалко. Но он не пропадет, найдет себе другого козла отпущения. У всех своя правда. Да и отдел пристального внимания и отеческой заботы требует.
Они простились у выхода. Заскучавшая полковничиха потянула супруга в ближайший ресторан. Константин, сославшись на срочные дела, предупредил приглашение составить компанию. Постояв немного, вернулся в зал. Что-то зацепило его. Не дало уйти. Немудрено — с такими-то диалогами. Впрочем, он был рад, что сумел выговориться. Давно следовало остудить кипящее в душе варево, волнующее, не дающее покоя ни днем ни ночью, не позволяющее в полной мере насладиться отдыхом, давящее на мозг и на сердце пудовыми свинцовыми гирями, царапающее душу, выворачивающее наизнанку, пульсирующее, ноющее…
— Молодой человек, не подскажите, как пройти к пасторалям?
Он словно вынырнул из кипучей смеси человеческих слабостей и подлостей. Обновленный, освобожденный, первозданно чистый. Да здравствует новая жизнь!
— Вы что-то спросили?
Девушка была мила и соблазнительна. Беленькая, чистенькая, с кружавчиками и кудряшками. Еще бы крылышки — и чисто ангел! Давненько Константин не знакомился с ангелами.
— Ах, пасторали! Пройдемте! Я и сам питаю к ним некоторую слабость…
У поворота он оглянулся. Вот оно! И милая девушка не имела к его восклицанию никакого отношения. То, что предстало перед глазами, удивительно напоминало уже неоднократно виденное и пропущенное сквозь себя. Но как же иначе оно читалось теперь! Как ясна и жизнеутверждающа оказалась версия сына! Исчезновение порой оборачивается вполне благоприятным боком для главного действующего лица. Долой иллюзии! Реальность стоит нашего внимания не менее, чем заоблачные чудеса и сказки.
— Голливуд отдыхает! — восхитился Коварный, презрительно рассматривая скромный любовный треугольник на первой попавшейся картине. — Это вам не танго втроем — целая Санта-Барбара в белорусской трактовке! И ты, Брут…
Последнее относилось к Константину. Полковник вернулся за зонтиком супруги. Не мудрено забыть — на улице-то солнце сияет и птички поют, даром, что лето кончается. Но мадам Коварная уперлась, что называется, рогом: ей нестерпимо хотелось вынести в люди свое парижское приобретение.
При всех своих ангельских качествах Эрнест Петрович и себя не обижал. Аванс за престижненское дело он употребил на тур по Европе. У самого не получилось: дело выдалось тревожное, требующее непосредственного участия. Отдохнуть он предпочел в Сибири, не захотел светиться. А вот дочка с мужем прокатились. Подарков навезли на радость генеральше.
И дался ей этот зонтик! Эрнест Петрович прошелся взад-вперед по главным залам. Заглянул в подсобное помещение. Пропажа обнаружилась на банкетке, рядом с картиной, изображающей семейную идиллию. Многочисленная семья пила чай на просторной веранде. Почти как у самого Коварного на уик-энд! Дети, внуки, племянники, тетушки… У всех свои радости. Свои проблемы.
Не хуже упомянутого сериала. Хотя налево Коварные почти не ходят. В определенном смысле. Зато некоторые…
На глаза попался Константин с очаровательной блондинкой под мышкой. Лукавинки в ясных глазах майора свидетельствовали о выходе интересов за границы изобразительного искусства. Очередная жертва майорского обаяния. Это какая ж по счету?
— Как ни крути, а целая Санта-Барбара… — повторил полковник, торопясь к выходу.
Он и не подозревал, насколько смысл только что высказанной фразы был приближен к ситуации.
Свадебные пастели. Эпилог
Нынешняя осень в Престижном больше походила на лето. Сочная, яркая. Томительно ароматная и теплая. В аллеях и парках буйно цвели георгины и флоксы. Вдоль дорожек раскинули свои пушистые соцветия хризантемы. Оптимистично золотилась на фоне пронзительной небесной сини листва берез и ясеней. Красные оттенки лишь слегка опалили контуры кленовых купин да виноградные лозы. Сквозь затейливый ажур просвечивались темно-синие гроздья, напоминающие о Крыме.
— Красиво-то как… — прошептала Агнешка, прижимаясь щекой к колючей шерсти свитера.
Нет, свитер тут был совершенно ни при чем, просто в его остро пахнущих осенью, мхом и мятой недрах скрывалась самая любимая Агнешкина грудь. Даже не Агнешкина, ее нежная кожа не переносила грубой шерсти, Франека. Самого любимого и дорогого человека на свете. Оттого и хотелось прижиматься все чаще. И оставить возражения собственного организма до лучших времен.
— Хорошо-то как… — тонкий носик не уставал вдыхать приятные запахи, щеки пылали от непосредственного контакта с аллергеном и объектом хозяйских капризов. — Здорово…
Последнее уже не относилось ни к осени, ни к раздражающей кожу шерсти, ни, по большому счету, к самому Франеку. Агнешка не уставала восхищаться выплывающим из-под его кисти пятнам и линиям, чудесным образом перевоплощающимся в забор, колодец, все те же хризантемы вдоль все тех же дорожек.
Она парила в облаках неугасающего восхищения уже два месяца. Скатывалась по радуге ослепительно ярких впечатлений. Неслась сквозь толщу неба в стаях ласточек и журавлиных клинах. Гасла с тысячами августовских леонид в ночном мраке. Зажигалась вместе с первыми лучами заката. Рассыпалась пестрыми фейерверками. Струилась холодными ключами по зеленым атласным водорослям. Растворялась в нежности и любви. И восставала вновь, чтобы любить и дарить нежность…
Первый в ее жизни отпуск. Первая в ее жизни настоящая любовь. Кто бы мог подумать, что она бывает! Такая, что не описать, не придумать! И какой идиот выдумал, что любовь только в книжках бывает? Чушь собачья! Это стихия, взрыв, затяжной парашютный прыжок. Это вообще ни в какие слова и сравнения не укладывается! И укладываться не собирается.
Она почти два месяца жила в особняке Франека. В свой почти не наведывалась. Да какой там свой! Упросила Констанцию прибираться, отписала хозяевам, что съезжает. Больше никакой фикции! Никаких фальшивых амбиций и автобиографий.
Ей нечего стыдиться своего имени. Да, не из графьев. Но торговая марка «Коханая» известна по причине хорошего качества и стиля. А работа на дому приносит ей вполне достаточную финансовую независимость.