Снова вздохнул:
— Уже легче. Пара дней относительного покоя обеспечена. Еще бы хозяйку куда-нибудь сплавить. А на досуге заняться материалами, конфискованными у частника. Надо же было ему вляпаться в эту фигню, да еще по самые уши.
Робкий вспомнил физиономию шефа, живописующего реакцию престижненских землевладельцев на служебное рвение некоего Ковальчука. А ведь сами нарвались! И парень как лучше хотел. Ну, потянул не за ту веревочку…
Но чтобы такой резонанс! Да эти «святоши» чуть не поубивали друг друга. А ведь казалось — тишь, гладь и все остальные компоненты райской жизни. Ан нет же — у кого хвостик прорезался, у кого копытца, у кого… Хотя, нет, с рожками в таких местах проблем не возникает. Вернее, даже с рогами. Одна моя Люсьен чего стоит! Моя… хорошо сказано и недалеко от истины. Тьфу-тьфу-тьфу… чур, меня!
Наброски. Люсьен
Каждая женщина имеет право на маленькие слабости — примерно так формулировала свой жизненный девиз хозяйка виллы «My Lu» Люсьен Лопатко. И неслась во времени и пространстве соответственно: легко и кокетливо, не грузясь житейскими неурядицами и косыми взглядами.
Ровно дышала на недостатки супруга, то и дело поплевывая с какой-нибудь Эйфелевой башни на его хронический левосторонний крен. Подумаешь, изменяет — да на здоровье, мы и сами не лыком шиты. И потом, адюльтер — такое притягательное слово. Только вслушайтесь: а-дюль-тер! Так и тянет поадюльтировать. А что? Не в монастырь же идти…
— Не дождетесь! — накручивала Люсьен кукиши в зеркале, адресуя их мнимым противникам своей легкой и ничем не обремененной жизни. — Не для того я столько сил вложила… Не дождетесь!
О, ей было за что бороться! Обыкновенная деревенская девочка, средних способностей и средних внешних данных явилась удивлять столицу в неполные семнадцать. Заранее рассчитала — с несовершеннолетней спросу меньше. За год можно осмотреться, пристроиться и обложить жертву со всех сторон. Потому и не стала напрягать школьных педагогов своим присутствием в десятом классе, подав документы в столичный колледж бизнеса и права.
— Пропадешь в том Минске, деточка! — заламывала руки мать, отправляя младшенькую кровинушку неведомо куда. — Осталась бы, школу окончила, замуж выскочила, дом мы бы вам справили, пока отец при делах…
— Знаю я ваше «замуж»! — стояла на своем норовистая кровинушка. — И дом ваш тоже знаю! Найдете какого пьяницу, состряпаете какой курятник — и живи. Очень нужна мне такая житуха! Сами радуйтесь, а я уж как-нибудь без этого обойдусь. Мне б только человечка найти подходящего, а там…
Поиски затянулись до новогодних праздников. К тому времени общежитие сменилось съемной однушкой, колледж — барной стойкой, а русая коса — экстремальной стрижкой.
— Без экстрима не попрет, — уверяла Люську ее новая подружка, Анна-Мари, соседка по съемной квартире и компаньонка в вечерних компаниях. — Мы ж с тобой до моделей не доросли, так?
— Так, — уныло кивала новоявленная минчанка, — прикидывая, какой высоты каблуки смогли бы обеспечить ей вожделенные модельные параметры.
Каблуков в двадцать пять сантиметров в те времена не выпускали. А родные сто пятьдесят пять позволяли быть заметной в толпе лишь в состоянии затяжного прыжка.
— Либо аккуратно поставленного ирокеза, — проникала в ее мысли на редкость проницательная Анна-Мари. — Ну-ну, не тушуйся, на крайние меры мы не пойдем, а вот с цветом поэкспериментировать можно. Думаю, под Новый год неплохо будет смотреться оранж — типа мандаринки. Да еще сразу две — не промахнемся!
В суете бара Анна-Мари сумела заарканить пригласительный на два лица на какую-то богемную вечеринку. Люська не уставала поражаться сноровке приятельницы. Сама она еще только приобретала охотничьи навыки. Макияж и солярий были успешно освоены, «секонд-хенд» прикормлен, фитнес-центр оплачен на полгода вперед (мамин кабанчик пришелся очень кстати, хотя и потребовал два дня для трансформации свеженины в конвертируемую валюту). Словом, красота набирала обороты. И требовала признания.
Коля Лопатко подвернулся под руку на четвертом круге. До боя Спасских курантов оставалось всего ничего, а Люська уже успела разочароваться в хваленом Анной-Мари суаре: сплошные пузаны и женатики. Подруга уже оседлала одного, а самой Люське терять девственность задаром не хотелось. Ей бы для начала сходить разок замуж. А там уж и на роль содержанки соглашаться.
Она станцевала медляк с каким-то папиком, получив три неприличных предложения в течение нескольких минут. Ага, прямо сейчас все три и приму, держи карман шире! Прикинулась дурочкой — благо, что настаивать папаша не имел привычки, переключившись на следующую искательницу приключений. Несостоявшаяся жертва богатенького буратино проскочила к столику, опрокинула бокал водочки с шампусиком — стресс следовало непременно снять до Нового года. Перекинулась парой малозначительных — все равно не сложится, вон как конкурентка прилипла — взглядов с симпатичным очкариком за барной стойкой. Заскучала: Новый год на носу, а мечты так и оставались мечтами.
— Николай! Прекрати паясничать!
Скрипучий женский голос заставил ее вздрогнуть. И переключиться на объект чьего-то негодования. И заинтересоваться: объект был так себе — серединка на половинку. Лысоват, пузоват, но в целом практически свободен. В том смысле, что негодующая дама имела к нему отношение косвенное. А именно являлась барменшей при исполнении. Зато сам Николай оказался самым настоящим клиентом заведения, явившимся на званый вечер абсолютно автономно.
Последнее, как выяснилось минут за десять до боя курантов, заключалось в личном авто престижной марки и отсутствии спутницы. Временном, к счастью. Люська своего не упустила.
Машкин оранж оказался кстати — хорошо подогретому «Абсолютом» Николаю уже не бросались в глаза ни рискованные декольте, ни тщательно прорисованные губы, ни туго обтянутые атласом тела присутствующих красавиц.
— О, апельсинчик! Иди ко мне, мы из тебя коктейльчик сделаем!
Люська сказочной Сивкой-Буркой явилась не запылилась в сей же судьбоносный момент. Инициировала брудершафт, потом еще один. И уже на выходе, так и не дождавшись выступления Президента, шепнула Анне-Мари по телефону:
— Будь на связи.
Отчалила в шикарном, по ее меркам, джипе, помолившись в звездное новогоднее небо:
— Ну, мамуля, хоть бы не сорвалось!
Уже потом, несколькими неделями позже, она не уставала креститься. Чтобы так сразу и повезло! А она-то, дура, чуть не погубила то, ради чего пустилась во все тяжкие.
— Свят-свят-свят, — повторяла она бабушкину приговорку, — да ведь сто раз обидеть мог и наизнанку вывернуть! На рожон ведь лезла, идиотка! Да еще на какой!
Но то ли мама у Люськи была святая, то ли Бог сжалился над бестолковой девчонкой, но план ее удался по всем позициям. И по ночной, которой она больше всего боялась (дурочка — она и в Африке дурочка — нашла чего бояться), и по утренней. И по перспективной.
Ночью Николай ее не тронул. Хоть и собирался. Кажется. Ну да, точно собирался: музыку включил, бутылку из прикольного буфета вытянул. В душ направился. Не дошел: рухнул прямо на ковер перед камином (все как в лучших домах!). И отрубился.
Люська перекрестилась, не зная, радоваться или огорчаться. Хлебнула для храбрости из заветной бутылочки. Разделась. И прилегла рядом, соображая, как бы это выставить их совместную ночевку в выгодном свете. Так и не придумала ничего путного, уснула — смесь всевозможных горячительных и ей нелегко далась.
Утром проснулась раньше кавалера. Отзвонилась подруге, приняла подходящую позу и встретила пробуждение партнера в полной боевой готовности:
— Ты ведь меня теперь не бросишь, Коля? Мама узнает, убьет. А брат…
Влетевшая в квартиру (дверь Люська отперла заранее, как и планировалось) Анна-Мари усугубила ситуацию:
— Люсьен! А мы тебя всю ночь ищем! Отец в панике, брат я ярости! Что теперь будет, не представляю!
Николай не подвел. Так Люська превратилась в Люсьен, обрела сестру. А заодно гипотетических родственников (тут же благополучно укативших за кордон). Их вмешательства не потребовалось: Николай, как порядочный джентльмен, настоял на переезде своей несовершеннолетней (как тут же и выяснилось) любовницы (Анна-Мари постаралась до статуса дожать) в свои апартаменты. На время.
— До выяснения обстоятельств.
А дальше… Дальше все было делом техники. Под чутким руководством опытной в такого рода делах подруги Люсьен сумела не только отодвинуть то самое выяснение на неопределенный срок, но и окольцевать голубка. Милая, нежная, восторженно ловящая мудрые слова и мысли возлюбленного, не испорченная цивилизацией… В списке ее новых достоинств значилось три десятка пунктов.
— На все случаи жизни, — удовлетворенно потирала руки авторша меморандума, ставшая свидетельницей на свадьбе. — Что б уж наверняка. И наповал. Но ежели что, обращайся.
И Люсьен обращалась. Не раз. Анна-Мари знала толк в супружеских проблемах. А потому семейная жизнь новоиспеченной мадам Лопатко мирно струилась вдоль пологих берегов, не причиняя особых страданий ни ей, ни мужу.
Не омрачило ее течения и рождение сына. Николай, как и положено молодому папаше, порадовался с год, задарил супругу дорогими подарками, открыл на имя сына солидный счет в солидном европейском банке. И погрузился в любимый бизнес, вернувшись к привычному ритму, старым привычкам и новым увлечениям.
Люсьен особенно не страдала ни по первому, ни по последнему поводу. Подумаешь, увлечения! Лишь бы ее не трогали. А ребенок… Ребенка можно отдать маме. Милое дело — деревня, кругом леса и поля, чистый воздух, экологически чистые продукты. Смирившийся с настоящим статусом родственников жены Николай давно махнул рукой на капризы и прибамбахи своей половинки. Потому и переезд Коли-маленького (на имени муж настоял, Люсьен хотелось чего-то актуального, пришлось ограничиться Ником, хотя для бабушек и дедушек внучок был Николенькой или Николкой-сорванцом) в сельскую глушь остался почти незамеченным.