Вот всадники почти приблизились, я стал различать их лица и понял, что все они дети не старше десяти-двенадцати лет. Они смеялись над моей растерянностью и махали мне руками, а умные лошади, выстроившись в две колонны, подобно волнам обтекали меня с обеих сторон. Из-под копыт летел снег, и было загадкой, откуда он взялся, казалось, что кони летели, не касаясь земли. Я застыл словно очарованный, и вдруг мне тоже захотелось радоваться как ребёнку и тоже махать им в ответ руками. Наверно, я бы так и поступил, если бы не резкий окрик и удар хлыстом по плечу.
Чуть было не упав от неожиданности, но в последний миг, удержавшись на ногах, я увидел, как замыкающий всадник — а это был взрослый мужчина — предостерегающе погрозил мне зажатым в руку хлыстом и что-то крикнул. И всё равно, даже этот удар, а он был совсем и несильный, не испортил мне настроения, и я, ликуя, продолжил путь навстречу солнцу.
Когда на следующий день на работе я рассказал о своей встрече в лесу, мой собеседник в ответ улыбнулся: «Это Марк Флегинских, тренер детской конноспортивной школы, это он тебя хлестнул. И правильно сделал, не разевай варежку, лошади — это опасно. Хорошо, что ты не засуетился, а то ещё неизвестно, как бы они себя повели, и что бы могло случиться с детьми».
Потом ещё не раз во время прогулок по округе мне встречались дети верхом на лошадях. А каждый год у нас весной проводились соревнования среди конников. Ребята демонстрировали выездку и мастерство в преодолении препятствий. Но мне почему-то всегда было жалко лошадей. Смотреть, как бьются они ногами о жерди, как от напряжения у них на губах появляется пена и набухают вены на животе. С Флегинских мне не пришлось больше пересекаться, хотя я и видел его пару раз тогда же на соревнованиях. Рассказывали, что он безумно любил лошадей и относился к ним словно к детям, хотя по натуре был человеком достаточно жёстким. Слышал, что конники как правило все люди жёсткие, но достоверно не знаю — у меня не было среди них знакомых.
В начале 1990-х лошадей, как говорят в нашей местности, «порушили». Наступило такое время, что человеку стало не до красоты. Кого-то продали, кого-то отдавали просто за бесценок, чтобы не отправлять на мясокомбинат. Бывшие воспитанники секции спасали животных как могли, но могли они немного. После разгрома секции Флегинских умер. Он был ещё сравнительно молод, но, видимо, не перенёс того, что люди сделали с лошадьми.
Я тогда уже ходил в церковь, вовсю причащался и даже читал Апостол. И однажды во сне увидел всадников. Тех самых всадников на тех же самых лошадях солнечным январским утром 8… го года. Они так же скакали рысью, дети свысока улыбались мне и в знак приветствия поднимали руки, и точно так же Флегинских ударил меня по плечу хлыстом. Ударил и закричал, вот только кричал он явно дольше, чем тогда, когда наша встреча произошла наяву. Но что он кричал, я не расслышал. Может, он просил молитв? Кто знает, молится ли о нём кто-нибудь? Фамилия для наших мест редкая, похоже, польская, где его родные? Но, говорят, раз человек пришёл во сне, значит, просит молитв, и я стал его поминать.
1990-е годы — эпоха нестабильная, но и захватывающая, в нее вместилось множество событий, и во всех этих событиях ты вольно или невольно становился их участником. На наших глазах творилась история, и мы творили её вместе со всеми. Свободного времени постоянно не хватало. Я тогда одновременно работал и учился, а ещё мы постоянно пропадали в церкви. Вспоминаются те годы хорошо, после них осталось послевкусие надежды.
Тогда многие стали заниматься предпринимательством: у кого-то получалось, кто-то прогорал, а кого и вообще находили мёртвым с пулей в голове. В это время начала заниматься бизнесом и Марина. Она приехала в Москву откуда-то из провинции и, несмотря на то, что девушка была абсолютно одинока (у неё не было ни семьи, ни даже родственников), смогла заработать первичный капитал. Прочно став на ноги, она выгодно вложилась в какое-то дело и стала зарабатывать уже неплохие деньги. Купила в Москве квартиру и обстановку.
Однажды Марина где-то, то ли в гостях, то ли в кафе, я не стал выяснять, познакомилась с коренной москвичкой, своей ровесницей. А эта москвичка в летние месяцы, выезжая на дачу, становилась нашей прихожанкой. Человек она сама по себе интересный и, как это бывает среди женщин, разговорчивый. Нам, верующим, только дай поговорить — правда, скажем в наше оправдание, мы и разговариваем чаще всего на важные для нас темы спасения. Так что будем считать, что и тот раз разговор между двумя женщинами состоялся во спасение души. Познакомившись с нашей прихожанкой и записав её телефон, Марина обещала позвонить и продолжить знакомство. Правда, в следующий раз она позвонила только через два года и сразу же попросила о встрече.
Когда женщины встретились, то Марина выглядела осунувшейся и заметно постаревшей. «Я захотела с тобой встретиться, — начала она, — потому что ты единственный верующий человек из числа всех моих знакомых. Я одинока, у меня нет родных, но у меня есть небольшое состояние. Дело в том, что я неизлечимо больна. Мои дни практически сочтены, а меня и похоронить некому. Ты, пожалуйста, не отказывайся — я тебе доверяю и делаю тебя своим душеприказчиком. Вот здесь — и она стала выкладывать из сумки пачки долларов — вся моя наличность. Я уже продала квартиру, покупатель любезно обещал подождать, — она улыбнулась, — пока я умру, потом въедет. Здесь и золото, украшения, ты тоже преврати их в деньги». Потом Марина достала список с указанием, какие суммы и в какие храмы должны быть пожертвованы в упокоении её души. «А вот этими деньгами, — она взяла в руки увесистую пачку, — ты на своё усмотрение должна будешь помочь нуждающимся семьям с детьми».
«Сначала мне пришлось отпевать и хоронить Марину, — рассказывала наша прихожанка, — потом ездить по Москве, исполняя её завещание, а теперь осталось самое для меня трудное, решить в какие семьи я должна отдать оставшиеся деньги. Батюшка, помогай, давай вместе думать. У вас есть на примете, кому необходима помощь?»
В то время я уже несколько лет как служил у себя в деревне. Молодых семей среди верующих у нас не было и таких, кто бы очень нуждался, тоже, и мы стали справляться по другим приходам.
Я тогда ездил по верующим, много видел людей нуждающихся, но неунывающих. И нередко замечал в их глазах радость и надежду на Господа и когда привозил деньги, то никто этому не удивлялся, а принимал как должное, словно кто-то им заранее сделал почтовый перевод и предупредил, что почтальон зайдёт со дня на день. Люди смирились и привыкли жить в совершеннейшей нужде, а я, уже столько лет сталкиваясь с человеческой бедой, никак не могу к ней привыкнуть.
Тогда же в одну из ночей, быть может, мне в утешение, я вновь увидел во сне всадников. Всё тоже чудесное солнечное зимнее утро, радостные смеющиеся лица детей и, словно в замедленной съёмке, парящие над землёй совершенные в движении ахалтекинцы. Господи, как было хорошо! я вновь реально ощутил уже позабывшееся чувство ликующего счастья, из которого меня вывел стремительно приближающийся Флегинских.
В отличие от прошлого раза, он стал что-то кричать ещё до того момента, как поравняться со мною. Но я его не понимал, слышать слышал, но разобрать не мог. И он, в отчаянии от моего непонимания, изо всех сил вновь ударил меня хлыстом. Было так больно, что я немедленно проснулся и сел в кровати. Плечо болело, словно по нему действительно ударили. «Что же это такое, этак в следующий раз он мне вообще голову снесёт!» Наверно, я вскрикнул, потому что матушка тоже проснулась и с тревогой спросила: «Что с тобой? Почему ты кричишь?» И мне словно маме в детстве пришлось сказать, что видел страшный сон. Я пересказал ей сон, что в первый раз видел чуть ли не десять лет назад, и который почему-то приснился вновь. «Какой же ты выдумщик. Судорогой свело тебе руку, а в твоём подсознании боль в плече уже связалась с тем давним ударом хлыста. Слишком уж ты впечатлительный, батюшка, спи».
К этому времени мы распределили уже почти все деньги, и оставались средства на то, чтобы помочь ещё одной семье. Но у меня уже не было вариантов. И, как всегда, на помощь пришла моя матушка. Она как раз вернулась от парикмахера, где стала невольным свидетелем разговора двух женщин. Они говорили об одной молодой семье, из которой ушёл муж «Представляешь, — рассказывает мне моя половина, — у них сперва родились мальчики-близнецы, а потом через три года ещё и девочка. И только спустя год педиатр установил, что у ребёнка вывихнуты обе ножки в тазобедренных суставах. Мать кинулись к врачам, ездила к специалисту в Москву, тот взялся было лечить. Но оказалось, что всё это время лечил неправильно, и теперь, если не сделать срочную операцию в петербургской клинике, дитя на всю жизнь останется инвалидом. А пока мать занималась ребёнком, муж встретил другую женщину. Трое маленьких детей, один из которых инвалид, а отец их бросает, потому что наконец-то его посетила настоящая любовь». «Это ты о ком рассказываешь, кто эти люди?» «Их фамилия Сорокины, и они живут…», — она назвала мне адрес. В храме я их не видел, потому и не смог их себе представить.
Мы навели справки, и матушкин рассказ подтвердился. Сорокины в то время держали маленький магазинчик. Когда семья жила вместе, то дело потихоньку шло и давало пускай небольшой, но стабильный доход. Глава семьи работал ещё где-то на стороне, и им хватало. А сейчас, когда он их бросил, и нужно было спасать ребёнка, то если бы не самоотверженная помощь бабушки, практически взвалившей магазинчик на свои плечи, они бы просто не выжили.
Взяв оставшиеся Маринины деньги, я отправился по известному мне адресу. И, набрав на домофоне нужный номер двери, услышал:
— Кто там?
— Это батюшка, открывайте.
— Кто-кто? — удивлённо переспросил женский голос. — Батюшка?
Но дверь уже открылась, и я вошёл внутрь. Не переставая удивляться, бабушка, ещё нестарая женщина, впустила меня в квартиру. Усадив гостя на кухне за стол, она молча смотрела на меня и ждала.