— Бать, сворачивай обедню, пацанов уже колбасит.
Колбасит? Что значит «колбасит»? И только тогда решаюсь посмотреть в их лица, обычно у нас не принято, что во время службы, что — проповеди, на людей смотреть, это чтобы никого не смущать. А тут глянул и вновь ужаснулся. Передо мной стояло множество людей без глаз, одни белые яблоки. Только несколько человек нормального вида. Да и тем, чувствовалось, было глубоко безразлично, что я там пытался сказать. Люди откровенно скучали, то и дело поглядывая на часы.
С того памятного отпевания прошло недели три и приносят мне еженедельник «Аргументы и факты» со вкладышем, распространяемым в пределах нашей области.
— Посмотри, батюшка, часом не про тебя?
Беру и читаю взволнованное письмо в газету, написанное от лица родственников того самого отпеваемого. «В такую трудную для всех нас минуту священник вместо того, чтобы поддержать нас молитвой, устроил отвратительное представление. Он кричал, обзывал родных усопшего непотребными словами, и вообще вёл себя недостойно столь высокого сана. Думаем, он был просто пьян. Куда только смотрит патриархия? Требуем наказать этого горе священника, а лучше и вовсе выгнать его из церкви».
Письмо большое, на половину листа, и всё в том же духе. Цитировалась прямая речь свидетелей происшествия, возмущенных недостойных поведением батюшки: «Ну, никак не ожидали», и всё повторяющееся требование: «Наказать» Конечно, я допускал, что эти люди, несмотря на своё молчание в храме попытаются как-то поставить меня на место. Потому и ожидал получить от них «чёрную метку».
Бывший морской пехотинец Костя, узнав о моей проповеди, почти неделю провожал меня вечерами из храма домой. Я ожидал чего угодно, но только не письма в газету. На моё счастье в нём были допущены три принципиальные неточности. Во-первых, полностью переврали моё имя. Затем, неправильно указали название храма, и вдобавок ко всему, ещё и умудрились ошибиться в наименование города. Мой ангел хранитель сделал невозможное, ведь под письмом значилось имя человека, который никак не мог ошибиться. Может, наборщики батюшку пожалели, ну выпил, с кем не бывает? Не знаю, во всяком случае, моя проповедь осталась для меня без видимых последствий. Уже одиннадцать лет прошло с тех пор, я служу на другом приходе, и кроме редких Костиных звонков мне ничто не напоминает о том страшном времени. Если конечно не считать ребят из Средней Азии, Вьетнама и Китая, что в последние годы прочно осели в наших местах, но к ним я не в претензии, и понимаю, должен же кто-то работать вместо тех, кого мы тогда отпели.
Время пошло
Молодая женщина, лет тридцати, обращается ко мне, доверительно, и немного волнуясь:
— Батюшка, я выхожу замуж и мы с моим мужем хотим венчаться.
— А знаете ли, голубушка, — поучаю привычно, — что венчание — шаг ответственный, и, решаясь на него, вам нужно взвесить серьёзность ваших чувств и намерений?
— Да, батюшка, мы всё взвесили и решили сперва расписаться, и в тот же день повенчаться. И, потом, сколько ещё испытывать эти самые чувства? Я от него уже третьего ребёнка рожаю, а всё никак не решусь, сколько же можно!? — убеждает себя молодая женщина.
Говорят, сейчас стало модным венчаться, не знаю. Мы в своём храме много крестим, ещё больше отпеваем, а вот венчаем крайне редко. Да ещё и просим за венчание самое большое пожертвование. И делаем так специально, чтобы люди, прежде чем решиться на такой шаг подумали даже не семь, а семьдесят раз. Но всё равно не помогает, и разводов среди венчанных браков хватает. Я здесь как-то поинтересовался у священника, который принимает в епархии просителей о церковном разводе, и выходит, что в среднем за год по области мы имеем около трёхсот таких семейных катастроф. Человек надеется, что после церковной молитвы, словно по мановению волшебной палочки, в его семье наступит идиллия, а она не наступает. Нет понимания, что венчание — это благословение на начало трудного жертвенного пути двух любящих сердец по созданию семьи, как малой домашней церкви, а не уже готовый конечный счастливый результат.
Начинаешь объяснять невесте, что в браке она должна подчиняться мужу, и оставлять за ним принятие всех главных решений. Девушка смотрит на меня и улыбается. Спрашиваю:
— Ты чего улыбаешься?
— Батюшка, неужто мне придётся ему во всём подчиняться, а если он неправ? А если он вообще, человек неумный?
— Так зачем за него идти, если он неумный?
Никогда не забуду, находят меня двое, он и она. Она выше мужа чуть ли не на полголовы, да и остальными формами покрупнее будет. Он (жена его называет «Дусик», причём именно называет, к нему не обращаясь, и постоянно говоря о муже в третьем лице) постоянно молчит, зато она говорит не умолкая.
— Мы с Дусиком решили повенчаться, — смотрит в сторону супруга, тот обречённо вздыхает и соглашается: «Угу». — Батюшка, это так ответственно, так ответственно. Мне же снова придётся подвенечное платье покупать.
— А вы давно вместе?
— Да у нас ребёнку уже семь лет.
— Тогда вам нет смысла покупать такое дорогое платье, вы просто оденьтесь чистенько по-церковному.
Женщина, задыхаясь от возмущения:
— Что значит «чистенько»!? Я, что же, не могу для такого случая позволить себе новое платье?
Я немедленно соглашаюсь с её требованием о новом платье, она успокаивается, и мы договариваемся о сроках венчания. У «молодых» до назначенного мною дня оставалось ещё месяца полтора. Надеясь за это время хоть немного воцерковить ребят, я предложил им походить на воскресные службы, и разрешил звонить мне, соглашаясь ответить на все интересующие их вопросы. И она звонила чуть ли не каждый день. — Можно венчаться в фате? — А, может, вместо фаты мне ленточку повязать? — А если коленочку открыть, будет ли это «по-церковному»? Я стал бояться её звонков, я же не Юдашкин, откуда мне знать, что такое оборки и фонарики на рукавах?
Недели через три, в сопровождении Дусика, она приехала продемонстрировать свой наряд на предмет соответствия его требованиям «церковности». Маленький мужичок покорно стоял передо мной в простеньком костюмчике, и почему-то зелёного цвета. Не удивлюсь, если он в нём ещё в школе аттестат зрелости получал. Зато супруга поражала оригинальностью и эксцентричностью одежд. Не стану их описывать, всё равно не смогу, но априори соглашаюсь на всё. Женщина задумчиво смотрит в сторону супруга. — Батюшка, последнее время меня волнует несоответствие идеи моего платья цвету его костюма, я боюсь, что нарушается гармония. «Невеста» мельтешит на фоне зелёного супруга, а я, понимая всю нелепость происходящего, но боясь обидеть людей, только молча развожу руками. Вечером она вновь позвонила и сообщила, что решила заказывать новое платье.
Зато венчание прошло великолепно. Зрителей понаехало множество, правда «невеста» слегка паникуя, часа за два до прибытия к храму эскорта автомобилей, спрашивала меня о какой-то очерёдности входа в храм, но все недоумения к счастью удалось разрешить.
Потом, уже выходя из храма, она бросала в толпящихся сзади незамужних девушек свой букет. А те, подобно волейболисткам, визжа и смеясь, выпрыгивали ему навстречу. Довольный действом народ, устремился вслед за королевой бала к машинам, а сзади, не поспевая за всеми, и видимо, боясь потеряться, смешно семеня ножками, спешил Дусик в нелепом костюмчике зелёного цвета.
Но, всё-таки, таинство, даже если люди и забывают о его сути, остаётся Таинством, и наблюдаешь порой, как человеческая слабая плоть не выдерживает присутствия благодати.
Во время венчания девушки нередко теряют сознание. Мамочки жалуются на спёртый воздух в храме и на жар от горящих свечей, хотя мы никогда не венчаем прилюдно, и такого рода объяснения мною не принимаются. Причина скорее в том, что всё чаще широкие юбки белоснежных подвенечных платьев невест скрывают уже значительные сроки беременности. Помню, венчал юную девочку шестнадцати лет и мужчину лет тридцати пяти. На его фоне она выглядела совершенным ребёнком, и в тоже время этот ребёнок сама уже готовилась стать мамой. Тонкая высокая шейка, такие же худенькие ручки. Во время венчания девочка вдруг медленно, словно свечечка, начала оплывать на пол. Потом, заметив вдоль стены стоящую лавку, улеглась на неё вместе с ногами.
Я неспешно продолжаю читать молитвы, сродники, в том числе и жених, в растерянности обступают молодую. Та лежит и в прострации улыбается своим видениям. Но через минуту жених уже стоит на положенном месте с юной супругой на руках. Он держит её, точно бездыханное тело, с запрокинутой головой и безжизненно свисающими вниз руками. Однако мужчина твёрд в своём намерении продолжить венчание, и всем видом старается мне это показать. Спрашиваю:
— И что будем делать?
— Венчаем дальше, батюшка.
— Так венец не фуражка, как мы его на её головку крепить станем?
Благо, мои помощницы подсуетились и прохладной святой водичкой привели девочку в чувство. Правда, до последней минуты её приходилось поддерживать под руки, а венчальную свечу передали свидетельнице.
Если теряют сознание молоденькие девчонки, то это в порядке вещей, но когда на пол храма опрокидывается большой сильный мужчина, то здесь на беременность уже не спишешь. Идёт венчание. Поворачиваюсь лицом к открытым царским вратам и, воздев вверх руки, готовлюсь произнести венчальный возглас: «Славою и честию венчай их», как слышу звук рухнувшего тела. Оборачиваюсь и вижу жениха распростёршимся на полу. Невеста отскочила в сторону, на её лице недоумение и испуг. Общими усилиями приводим незадачливого жениха в чувство. Он не совсем понимает, чего от него хотят, но потом всё-таки встаёт на место. Вновь воздеваю руки, произношу возглас, и молодой человек опрокидывается навзничь, да так резко, что чуть было не увлекает за собой свидетеля. Жених падает, а его ноги в ботинках сорок четвёртого размера с новыми кожаными подошвами по инерции взлетают вверх. Его вновь поднимают и усаживают на табурет. Он сидит, прислонившись головой к невесте, так и венчаем.