А недавно узнал: оказывается, у индийцев в древнем ведическом периоде почитался бог, которого они называли Варуна. Бог этот был у них верховным и полагал начало всем остальным богам. Варуна — единственный, к кому они обращались с покаянными псалмами. Во искупление дурных поступков этот бог требовал от человека только одного — искреннего сердечного покаяния. Грешник каялся и у них с верховным божеством вновь устанавливались добрые доверительные отношения.
Одновременно с Варуной индийцы почитали и второстепенного бога Индру — беспощадного, чувственного бога-пьяницу, размахивающего дубиной налево и направо. Этой дубиной Индра даже убил собственного отца за то, что тот не дал ему вовремя опохмелиться «сомой». Для того, чтобы задобрить Индру — достаточно было на его жертвенник полить этой самой древней водочки, «сомы», и отношения возвращались в норму.
Прошло несколько веков и почитание Варуны у индусов практически снизошло на нет, а вот Индра превратился чуть ли не в верховное божество…
Оно и понятно, наша греховная суть не меняется, зачем каяться, трудиться над душой, куда как проще: распил с богом поллитру и плыви себе по течению!
Батюшка из Вятской епархии рассказывал мне весьма поучительную историю о почитании в их местах так называемых «огненных младенцев»…
Ещё в конце XIX века в деревушке недалеко от городка Белый Холунец (или по-другому называют: Белая Холуница, Белые Холуницы) жила семья. У них было шесть человек детей. Легенда мало что говорит о матери, но известно, что отец у детей был. Семья жила крайне бедно, старшие дети постоянно побирались. И вот то ли год тогда был голодный, то ли соседи, устав от побирушек, перестали подавать, но однажды отец, видимо отчаявшись свести концы с концами, помутился рассудком и зарубил трёх самых маленьких ребятишек. Зарубил и их останки пытался сжечь в печи своего дома. Соседи потом свидетельствовали, что видели как из печи вылетели три белых голубя.
После того, как случилось такая беда, тамошний батюшка собрал потрясённых жителей и обличил народ в равнодушии к судьбе голодающих детей, или, попросту говоря, в нашем человеческом немилосердии. И чтобы память об этом грехе у людей не затихала, он и стал проводить в тех местах ежегодный покаянный крестный ход. Со всех мест собирался народ и шёл в ту деревню, к месту трагедии. Служили панихиды в память о невинноубиенных младенцах и каялись, что попустили свершиться такому. Тогда же была написана икона святых, в честь которых крестили тех детей, она сохранилась и до сего дня.
В советские годы хождения в память о младенцах не прекращались, и люди, несмотря на противодействие властей, собирались и шли к месту гибели «огненных младенцев». Тогда начальство распорядилось снести сам домик, где жили дети, и даже печь, в которой обезумевший отец сжигал своих чад. Но люди поставили на месте дома крест и продолжали ходить.
В наше время крестные ходы возобновились, к назначенному дню в Великий Холунец из многих мест собираются тысячи людей и во главе с батюшкой три дня идут к тому заветному месту.
— Только, вот что замечательно, — рассказывает мой собеседник, священник с академическим образованием, — в сознании людей меняется легенда того страшного события. В сегодняшнем изложении можно даже услышать, что семья та была вовсе и небедная. А отец убил детей, чтобы таким кардинальным способом обеспечить себе более комфортную жизнь. В современных пересказах он уже рисуется извергом, который и в психлечебнице не покаялся. В глазах людей это, чуть ли не первый во всей России родитель, занявшийся планированием семьи. Ну и плюс ко всему, своим преступлением ещё и оправдавший аборты. Мол, чем потом убивать детей, лучше это сделать до их рождения. Отец из потерпевшего от нелюбви и равнодушия окружающих, превратился в главного злодея, которому эти же окружающие выражают своё гневное осуждение.
Теперь этот крестный ход совершается как протест против абортов, духовники отправляют участвовать в нём женщин, совершивших такой грех. Составлена молитва убиенным отроком, в сознании людей они уже стали святыми, им молятся, чтобы Господь простил непутёвых родителей, а так же и те, у кого не получается зачать детей.
Я разговаривал с участниками крестного хода. Помню, как одна женщина (за свою жизнь она сделала пять абортов) мне сказала:
— В трёх крестных ходах я уже участвовала, осталось ещё два. Пройду, и грех с меня спишется.
Какое искушение — внешними делами подменить внутренний покаянный плач души. Очень тонкая грань:
Одно дело, когда человек дополняет этот плачь участием в крестном ходе, а другое — когда подменяет. И тогда крестный ход превращается в некую индульгенцию, или ещё хуже — просто в языческую мистерию.
И ещё, смотри отче, как происходит подмена.
Да, аборт — грех тяжёлый, но это грех всё-таки личный, вот этого человека, или мужа и жены, решивших избавиться от дитяти. Главное — напрочь исчезает покаяние во всеобщем грехе равнодушия и нелюбви.
«Вот сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу», — не просто так Христос говорит апостолу Петру эти слова. Обвиняя во всех грехах несчастного отца, мы оправдываемся, и вновь всем нам есть дело только до самих себя.
Путь подмены, занявший у индийцев несколько веков, мы прошли за несколько десятилетий.
Мы удивительные существа, и как часто наш ум направляется на преодоление непреодолимого. Казалось бы, ясно сказано: «Какой выкуп даст человек за душу свою»? Оно и понятно, там, на Небесах, совсем другие ценности, чем у нас, живущих здесь на земле. И то, что драгоценно здесь, там может не иметь никакого значения. И пока тебя не призвали в вечность, спеши «запастись маслом для твоего светильника», перековывай страсти в добродетели.
Так нет же, узнаю о новом способе обойти все эти проблемы, не заморачиваясь никакой духовной жизнью. Читаю инструкцию «по спасению и преодолению родового греха», мне её мои семинаристы подарили, говорят, ходят теперь у нас в городе агитаторы, возле храмов распространяют. Оказывается, ещё здесь, пока жив, нужно открыть «личный расчетный счёт на небесах». Поскольку никакие деньги в том мире не котируются, их нужно конвертировать в молитву, и лучше всего, если это будут молебны. В год нужно заказывать как можно больше молебнов, хорошо бы не меньше ста, но лучше двести. И так каждый год. Ни один разумный человек такого количества молебнов не заказывает, а ты заказывай впрок, на будущее. Потом они тебя очень даже выручат.
Господи, помилуй, снова индульгенция!
Займись исправлением родового греха, у буддистов это что-то наподобие родовой кармы. Весьма предусмотрительно: лучше этим заняться здесь и сейчас, чем родовой грех потащит тебя там в место мучений. С этой целью подавай нищим, но (и здесь в инструкции стоит восклицательный знак) не больше десяти рублей одному человеку в день. И ещё, очень желательно заказывать заупокойные сорокоусты за прямых предков, но (и снова тот же восклицательный знак) не чаще одного раза в квартал. К инструкции прилагаются образцы записочек для молебнов, список образов Пресвятой Богородицы, которым следует заказывать такие молебны, и такой же список святых. Я, было, подумал, что эта инструкция — плод творчества каких-нибудь сектантов, — так нет же: в образце заказа первым значится имя патриарха, а, следовательно — эти люди причисляют себя к Русской Православной Церкви.
Трудно сказать кто они, зато вновь налицо подмена.
— Эй, не тормози! Проявляй изобретательность, облегчи своё бытие здесь, и зарезервируй себе местечко там..
Перед исповедью у себя в храме произношу как-то краткую проповедь:
— Прежде чем христианин придёт на исповедь, он уже должен найти, увидеть в себе грех, и возненавидеть его всей душой. Видишь, что грех перерос в страсть, — плачь перед Богом, проси Его помощи избавиться тебе от этой зависимости. А потом уже спеши сюда в храм, подходи к Евангелию с Крестом и кайся.
Хорошо так сказал, прочувствованно. Ещё находясь под впечатлением собственных слов, подхожу к месту исповеди и приглашаю людей:
— Пожалуйста, подходите. Смотрю, из толпы исповедников навстречу мне выдвигается незнакомая бабушка в цветастом деревенском платке и душегрейке из чёрного искусственного меха. Несмотря на внушительные габариты она юрко, опережая других, оказывается рядом со мной.
Подойдя ко мне, она со знанием дела положила передо мной на аналой свечу, так поступают почему-то те, кто приезжает к нам из одной нашей бывшей братской республики. Я их по этому признаку сразу и отличаю. Слышал, будто тамошние отцы таким образом учат свою паству жертвовать, прежде чем идти на исповедь. Положила и молчит, спрашиваю:
— Матушка, вы хотите покаяться?
В ответ она кивнула, и снова молчит.
— Много грехов-то, а, мать? — пытаюсь настроить бабушку на нужный лад.
— А до фига! — кричит старушка, и словно заядлый картёжник, азартно, широким замахом, швыряет мне на Евангелие десятку. Швырнула, и, наклонив голову, расчувствовавшись, со слезою в голосе произнесла:
— Давай, уже, накрывай.
Тогда я и вспомнил моего отца Нифонта, как он предъявил нам ту маленькую благообразную старушку и, похлопав ладошкой ей по голове, произнёс: «Вот, пожалуйста, полюбуйтесь, друзья мои. Перед вами живой труп».
Пытаюсь сообразить, мне-то что делать, может, последовав примеру отца игумена, развернуть её к народу, и так же, похлопав ей по голове, задумчиво произнести: «Вот вам, пожалуйста»!
Но не стал, его-то бабушка была маленькой и кроткой, а у меня вон какая боевая, такая и в ответ нахлопать может. Да и какие к ней претензии: свеча на месте, десятка уплачена, всё чин по чину. От греха подальше, прочитаю-ка лучше разрешительную молитву.
Накинул ей на голову епитрахиль, и вдруг, всё это вышло как-то само собою, вместо того, чтобы читать молитву, закачал головой: и, словно тот батюшка индонезиец выдохнул горестно и протяжно:
— О-ё-ё-ё-ёй!