ндерсон, невысокий, плотный мужчина с ясными голубыми глазами и похожей на хризантему кудрявой черной шевелюрой – его бесчисленные приятели сомневались в аутентичности как кудрей, так и цвета – производил впечатление нарочитой вульгарности, каковой способствовала безвкусная яркость его клетчатого пальто с двумя шлицами сзади. Держась за локоть Эрла, сонно плелась Перпетуя Кирк – тоненькая, очень красивая девушка со светлыми волосами, такими густыми и пушистыми, что их можно было принять за хорошо ухоженную тисовую изгородь, фигурно выстриженную в прическу-боб, как у мальчишек-газетчиков. Эрл предложил зайти и взглянуть на эту дурацкую выставку – Эксмут хотела показать ему, что он должен будет сделать с каким-то переключателем во время спектакля. Что ж, можно и зайти: ей ничуть не интересно, но почему бы и нет.
– Вон твоя дорогая Изабель, – сказала она, указывая на группу людей за софитами, глядящих вверх на башню.
– Точно, – сказал Эрл. И повысил голос: – Привет, Иезавель! Привет, миссис Эксмут! Привет, мистер Порт!
Новый парень с ними – это, видимо, тот самый голландец, про которого Изабель ему все уши прожужжала.
– Привет, Эрл, – отозвалась Изабель. – Прекрати называть меня Иезавелью! Меня это бесит. Привет, Пеппи.
Перпетуя одарила их вежливой безрадостной улыбкой. Отказываясь принимать ее улыбку, Брайан Бриан отвернулся. Он подумал: она совершенно пустая, как выброшенная на берег морская раковина. Удивительно, что Джонни всем своим юным сердцем полюбил эту оболочку с изогнутыми губами и тоскливыми серыми глазами. Но он помнил, как расписывал ее в письмах Джонни. Черт бы ее побрал! И это была не просто фигура речи – Брайан действительно желал ее душе гореть в аду.
Сьюзан Сволок тоже пожелала душе Перпетуи отправиться в ад. После того что случилось с Джонни, продолжает гулять с Андерсоном, смеет приходить сюда и встречаться с ними со всеми…
Перпетуя, из-за которой Джонни Вайз покончил с собой, которая фактически его убила. Изабель Дрю и Эрл Андерсон, помощники убийцы. Эдгар Порт, Сьюзан Сволок и Двойной Брайан, так любивший Джонни. Нескладный Джордж Эксмут, влюбленный в Перпетую. Две жертвы, убийца и актеры второго плана. И до начала спектакля осталось недолго…
Тесно сгрудившись, они обсуждали ход представления с Чарити Эксмут (когда свершится убийство, для которого Чарити сейчас так невинно подготавливает сцену, она будет далеко отсюда, в Эдинбурге, увивать плющом очередные декорации). Чарити взмахами костлявых рук обрисовывала последовательность театральных событий.
– Фанфары взревут – это будет потрясающе! – софиты осветят арочный проход, посетители обернутся посмотреть, что происходит, подойдут сюда и соберутся возле сцены. Снова фанфары – верхом на конях на сцену выезжают рыцари; их бархатные плащи развеваются, серебряные знамена реют на древках! Рыцари объезжают сцену по кругу, перестраиваются, формируют фигуры и, наконец, исполняют «большую цепь»[4], лошади пускаются рысью, упряжь звенит! Всадники выстраиваются под башней, рыцари поднимают головы и смотрят на балкон, где эффектно появляется королева Англии – дома и красы![5] Луч света медленно движется вверх, барабанная дробь – и она выходит на балкон в серебряном платье, в высокой остроконечной шляпке с развевающейся вуалью…
От красоты воображаемой картины у Чарити перехватило дыхание, и она умолкла.
– Что это все символизирует? – спросила Сьюзан Сволок, обладавшая чересчур прагматичным умом.
Никто не имел ни малейшего представления о том, что это все может символизировать.
– Ну, просто… э-э… просто рыцари отдают дань уважения «Англии, дому родному и красе», – сказал мистер Порт, неопределенно взмахивая короткой толстой рукой. Или славить «Англию – дом и красу» должна дорогая Изабель? Он пока не решил.
Его глаза встретились с глазами Брайана Бриана и Сьюзан Сволок, и режиссер опустил взгляд к мыскам своих ботинок. Какой смысл пытаться объяснить людям, которые все равно не поймут, что значили эти слова для тех, кто три года прожил в «Малайски» под нежным руководством Сынов Неба.
– Так. Кто будет главным рыцарем? – спросила Чарити Эксмут, снова переходя к делу. Она с нежностью взглянула на своего сына. – Джордж исполнит роль одного из рыцарей – просто ради веселья. Правда, Джордж?
– Да, мамадорогая, – пробормотал Джордж, который исполнял эту роль лишь потому, что мать на этом настаивала, и ни по какой иной причине.
– Так. Кто же будет главным рыцарем? – повторила миссис Эксмут.
– Двойной Брайан, – предложила Изабель.
Поскольку режиссером был мистер Порт, слово Изабель было законом.
– Ладно, – кисло сказала мать Джорджа. – А мистер Эрл Андерсон должен быть вторым рыцарем, потому что я уже договорилась с ним насчет переключателя. Тогда Джордж будет третьим. У главного рыцаря – белый плащ и белая лошадь. Все остальные лошади черные. Второй рыцарь – в красном плаще, третий – в синем. Давайте для краткости называть их Белым Рыцарем, Красным Рыцарем и Синим Рыцарем. Мистер Бриан – Белый, мистер Андерсон – Красный, Джордж – Синий.
Всех, казалось, вполне устроило столь удобное нововведение.
– Белый Рыцарь, вы первым выезжаете на сцену через арку, – продолжала Чарити, ловко именуя Брайана Бриана новым прозвищем. – Остальные – за вами. Вы объезжаете сцену один или два раза и занимаете свои позиции в открытом каре. Белый Рыцарь в центре…
– Не выйдет, – вмешалась Изабель. – Если поставить одного в центр, останется нечетное число.
– У нас одиннадцать рыцарей, – напомнила Чарити.
– А рыцарских доспехов – двенадцать! – сказала Изабель. Ее скупой душе была неприятна мысль о напрасно потраченных деньгах на костюм, который не будет использоваться – пусть даже это деньги устроителей выставки.
– Ну теперь уже поздно раздумывать. Будем рассматривать оставшийся костюм как запасной. Я разработала все построения, и менять ничего нельзя, – заявила миссис Эксмут, воинственно сдвигая треуголку набок. – Итак, открытое каре, Белый Рыцарь – в центре. Рыцари меняются местами: Белый сюда, Красный вот сюда, Желтый и Зеленый вон туда… – Она объяснила одно или два простых построения и, поскольку никто ничего не понял, вырвала из своего блокнота несколько листков и принялась рисовать на них маленьких человечков. – Так, Красный здесь, Синий вот здесь… Нет, что я говорю? Синий здесь, а Красный в центре… Нет, не так… Вы меня совсем запутали! Синий стоит на месте и ничего не делает, а Красный едет налево…
К тому времени как они добрались до «большой цепи», пол был усеян обрывками бумаги.
Изабель с нетерпением ждала, когда приступят к ее части представления. Она сразу же побежала к шаткой лестнице, поднялась и кокетливо окликнула собравшихся с балкона.
– Значит, после «большой цепи» Брайан, Эрл и Джордж занимают свои позиции, а восемь остальных формируют полукруг по краю сцены лицом к зрителям, – сказала она. – А может, лучше они все будут смотреть на королеву?
– Нет, – отрезала Чарити.
Изабель решила не спорить.
– Итак, я в окне, вся в тени, потому что свет направлен на сцену. Эрл смотрит на меня слева, Джордж – справа, а Двойной Брайан стоит лицом к арке, задом лошади к публике, и тоже смотрит наверх. Луч софита медленно поднимается и как только освещает окно и балкон, я выхожу в серебряном платье и высокой остроконечной шляпке и начинаю речь.
Тут же, не дожидаясь приглашения, она разразилась речью…
Вокруг них в ослепляющей пыли и в оглушающем грохоте выставка «Дома для Героев» проходила медленный и болезненный этап своего рождения. Дай-ка мне молоток… Притащи вон ту доску… Примерь-ка одну из наших сеток для волос… Просто кладешь курицу вот сюда… Серая саранча продолжала взметать пыль и ждать, пока она осядет, хозяева павильонов прыгали вокруг молодых девушек и тщетно молили их произносить слова правильно. Изабель декламировала речь, а Перпетуя Кирк невыносимо скучала, поэтому повернулась к Сьюзан и спросила с обычным своим безразличием:
– А вы принимаете участие в представлении, мисс Сволоч? Похоже, участвуют почти все друзья Изабель.
– Я не друг мисс Дрю, – резко ответила Сьюзан. – И зовут меня мисс Сволок, с «к» на конце.
А поскольку Перпетуя лишь посмотрела на нее недоуменно, Сьюзан добавила, что да, она знакома с Изабель Дрю, однако они не друзья.
– Вот как? – рассеянно проговорила Перпетуя. Какая разница? Ее вопрос – обыкновенная вежливость.
– Конечно, она устроила меня на эту работу, – признала Сьюзан, желая быть справедливой. – Я потеряла все, что имела в Малайе, и мне довольно трудно найти работу в Англии. Как и сохранить ее.
Малайя. Откуда приехал Джонни.
– Ах, вот как? – сказала Перпетуя, отбрасывая воспоминание, словно паутину, коснувшуюся ее мыслей.
– Предполагается, что я должна быть смотрительницей гардероба, – продолжала мисс Сволок. – Все, за чем я смотрю, – это двенадцать фальшивых доспехов и платье Изабель Дрю. А еще я должна стоять на страже у двери в задней комнате, чтобы во время представления никто не вошел.
– А почему никто не должен входить? – спросила Перпетуя – просто чтобы сказать что-нибудь.
– По той простой причине, что дверь находится прямо напротив арки и хорошо видна зрителям. Конечно, мы планируем повесить поперек арки занавеску из бус, но лучше на всякий случай присмотреть…
«Да какое мне дело?» – подумала Перпетуя. Она жалела, что завязала этот дурацкий разговор. Привычка быть вежливой вечно впутывала ее в подобные ситуации. Вот к чему приводит обучение в монастыре. Может, ты не научишься играть в хоккей или лакросс, но инстинкт говорить и вести себя правильно в тебя вдолбят. Другие умения умерли – для Перпетуи почти все умерло одной лунной ночью семь лет назад, – но эта привычка осталась с ней до сих пор. Она одарила мисс Сволок рассеянной, милой, ничего не значащей улыбкой и медленно побрела прочь, глядя невидящим взглядом на недостроенные домики, скелеты павильонов, о чем-то говорящих и жестикулирующих мужчин и девушек. Почему эта женщина такая злая? Я лишь любезно спросила, какое у нее здесь занятие… Однако карие глаза смотрели на нее с выражением, похожим на ненависть. Наверное, это из-за Джонни. Они все – давние друзья Джонни. Все смотрят на меня так, словно готовы убить… Словно они могут убить ее из-за того, что одной очень давней ночью глупая, польщенная вниманием, растерянная девочка позволила Изабель и Эрлу напоить себя и стала для Эрла «доступной»… С того времени в ее душе не осталось жизни, она продолжала равнодушно идти по пути, по которому ее вели, сначала пытаясь, а потом даже не пытаясь стереть из памяти выражение лица Джонни в тот краткий момент перед тем, как он развернулся и навсегда ушел в бесконечную ночь. Собственная судьба ей была безразлична; ничто больше не могло ее взволновать – ни сомнительная преданность Эрла, ни завидный энтузиазм Изабель, с которым та пыталась пробить ее безразличие, ни отвращение, симпатии, понимание или тупость их друзей… Джонни мертв и покоится с миром, думала она, а я мертва, но нет мне покоя. Только в этом и разница. Той ночью мы оба совершили самоубийство. Идя с опущенной головой по шумному проходу, Перпетуя сунула руки в карманы своего легкого плаща.