— Я, я ничего, — прошептал берлинец. Бреннер вырвал лист из его рук.
— Дайте сюда, ефрейтор! — Он держал лист перед глазами, его очки поблескивали.
— Послушайте, герр оберст!
Томас почувствовал, как ледяная лапа схватила его за сердце, когда он услышал то, что читал Бреннер:
«Мы просим об операции сообщить генералу де Голлю и довести до него сведения о наиболее мужественных и храбрых из нас. Поощрения и награды укрепляют наш боевой дух. Главная заслуга во взрыве моста принадлежит бургомистру Газе и Эмилю Роу из Гаргилезе. Кроме них, в операции отличились…»
Шлумбергер отупело, смотрел в свой блокнот.
— Принимайте дальше, — закричал Бреннер и повернулся к Томасу — Герр зондерфюрер, вы говорили, что мы ничего не можем предпринять против партизан, так как они скрываются под псевдонимами. — В голосе капитана звенел металл. — Сейчас мы будем знать их подлинные фамилии.
В Томасе все перевернулось. «Эти болваны, круглые идиоты. Я всегда думал, что только мы, немцы, такие, но французы тоже не лучше. Напрасно, все рухнуло!» Оберст Верте, поджав губы, тихо приказал:
— Покиньте комнату, герр Ливен!
— Герр оберст, я прошу, — Томас оборвал фразу, так как по глазам полковника понял, что ничто не может на него повлиять, пропало, все пропало из-за дураков, которые хотят после войны покрасоваться с бляшками на груди.
Через пять минут ефрейторы окончили сеанс и вышли в холл, где их ожидал Томас. У Шлумбергера было такое выражение лица, как будто он хотел заплакать.
— Этот дурак не останавливается, он назвал уже 27 фамилий, — сказал ефрейтор.
— Из этих 27 выудят фамилии и остальных, — продолжил Томас. «Надо ехать к Генри», — мелькнула у него мысль.
В маленький ресторанчик на авеню Клемента Томас пришел вместе с Шлумбергером и Радацем. Хозяин подошел к столу и сердечно с ними поздоровался. Каждый раз, когда он видел Томаса, его глаза делались слезливыми. У Генри была невестка-еврейка. Ее с фальшивыми документами отправили в деревню. Документы ей передал Томас. В отеле «Лютеция» были прекрасные возможности получить бланки необходимых документов. Томас их использовал. Оберст Верте знал об этом и молчал.
— Что-нибудь полегче, Генри, — попросил Томас.
Хозяин исчез. Тишина воцарилась между тремя друзьями. Только когда принесли жаркое из почек, венец проговорил:
— Бреннер звонил в Берлин. Самое позднее завтра утром в Гаргилезе начнется карательная экспедиция.
Томас думал: «Профессор Дебо, прекрасная Ивонне, лейтенант, многие и многие другие. Они еще живут, дышат. Скоро их арестуют, скоро их убьют».
— Ребята, — сказал Радац, — я прослужил четыре года и не убил ни одного человека. Сейчас я чувствую себя виновным в том, что утром прольется кровь.
— Мы в этом не повинны, — произнес Томас, а про себя подумал: «Не вы виновны, а я, я, погрязший во лжи, обмане, мошенничестве».
— Герр Ливен, теперь исключено, что мы поможем партизанам, которые утром будут убивать наших товарищей, — проговорил Шлумбергер.
— Карли прав, — сказал Радац. — Я не нацист, но положа руку на сердце, если я попаду к ним, поверят ли они, что я не фашист?
— Они начнут стрелять и убивать. Для них немец есть немец, — Томас задумчиво ковырял в тарелке, потом внезапно встал. — Есть единственная возможность, и ее надо использовать, чтобы остаться порядочным человеком. — Он подошел к телефону, вызвал отель «Лютеция» и попросил соединить его с оберстом Верте. Услышав голос Томаса, полковник занервничал. В трубке Томас различал голоса, должно быть, полковник проводил совещание. Пот градом катился по лицу Томаса.
— Герр оберст, докладывает Ливен. Я должен сделать предложение огромной важности. Принять его вы не имеете полномочий. Я прошу выслушать меня и тотчас же доложить адмиралу Канарису.
— Что вы несете чушь!
— Герр оберст, во сколько начнется операция?
— Рано утром, а что?
— Я прошу поставить меня во главе операции.
— Ливен, я не настроен на шутки. Мое терпение истощилось.
— Выслушайте меня, герр оберст, — кричал Томас в трубку, — пожалуйста, выслушайте мое предложение.
Было 4 часа 45 минут 6 августа 1943 года, когда оригинальный британский самолет взял курс на Клермон-Ферран. Из коричневой массы тумана выкатывалось солнце. Пилот, отделенный от пассажира, передал по бортовому телефону: «Посадка через 20 минут, зондерфюрер». «Спасибо», — ответил Томас и защелкнул в клеммы рядом с собой телефон. Он неподвижно сидел в маленькой кабине и смотрел на голубое чистое небо, на бело-серые шлейфы тумана, которые закрывали грязную землю с ее войной, интригами и глупостью. Томас выглядел измученным: осунувшееся лицо, глаза, очерченные запавшей синевой. Самая тяжелая ночь в его жизни была позади, самый тяжелый день впереди. Через 10 минут самолет стал снижаться и пробил облачность. Под ним лежал Клермон-Ферран, еще спящий, с пустыми улицами. В 5 часов 15 минут Томас пил горячий кофе в кабинете капитана Эленгера. Плотный, небольшого роста командир батальона альпийских стрелков, расквартированного в окрестностях Клермон-Феррана, внимательно изучал удостоверение личности абвера, которое вручил ему Томас. Затем сказал:
— Я получил от оберста Верте телеграмму, а час назад разговаривал с ним по телефону. Зондерфюрер, мои люди находятся в вашем распоряжении.
— Дайте мне сначала автомашину проехать в город.
— Возьмите 10 человек с собой.
— Спасибо, не надо, то, что я должен сделать, я сделаю один. Возьмите этот пакет. Если до 10 часов не услышите обо мне, то откройте его. В нем содержатся указания от оберста Верте о дальнейших ваших действиях. Будьте здоровы.
— До свидания.
— Да, — ответил Томас, стуча по дереву, — надеюсь.
«Ситроен», без немецких номеров, мчался по безлюдной площади Паскаля. Томас сидел рядом с заспанным молчаливым водителем. На Томасе был комбинезон поверх серого фланелевого костюма и белой рубашки. Он хотел разыскать профессора Дебо — духовного руководителя движения Сопротивления в Средней Франции, который проживал на служебной квартире университета. Перед главным подъездом на авеню Карно Томас вылез из автомашины и приказал шоферу ждать его за углом, а сам вошел в ворота университетского городка. «Боже, помоги мне, Боже, помоги всем нам!»
Это длилось вечно, но Томас стучал все настойчивее, пока не показался старый швейцар в шлепанцах и ночной рубашке.
— Мой Боже, вы что, сошли с ума? Что вам угодно?
— Мне надо поговорить с профессором Дебо.
— Сейчас? Послушайте… — швейцар прервал фразу. Банкнота в 5 тысяч франков сменила владельца.
— Ну, если это так срочно, как доложить о вас профессору?
— Есть ли у вас в квартире телефон?
— Да, месье.
— Я сам поговорю с ним.
В затемненной квартире швейцара Томас набрал номер профессора. К трубке подошел Дебо.
— Говорит Эверт, — сказал Томас. Он слышал, как профессор глубоко вздохнул.
— Эверт? Где вы?
— Я в университете. В квартире швейцара.
— Пусть он немедленно проводит вас ко мне!
Томас повесил трубку.
— Пойдемте, месье, — при выходе он кивнул жене. Это Томас заметил, но он не видел, как бледная женщина подошла к телефону и сняла трубку…
— Какая воля небес заставила вас приехать сюда, капитан Эверт? — знаменитый физик, похожий на Эйнштейна, стоял напротив Томаса в своей библиотеке.
— Господин профессор, «Макки Грозан» взорвали мост у Гаргилезе. Вы видели после взрыва этих людей?
— Нет. Я уже больше недели нахожусь здесь с моей ассистенткой. Я должен читать лекции.
— Знаете ли вы, что операцией руководили бургомистр Газе и горшечник Роу?
— Отличные, бравые люди!
— Глупые, безответственные люди, — горько сказал Томас.
— Мой капитан, прекратите…
— Вчера вечером они передали по радио фамилии и адреса более тридцати человек. Они набивали себе цену для того, чтобы генерал де Голль не обошел их высокими орденами.
Старый человек долго смотрел на Томаса, потом сказал:
— Было определенно ошибкой передавать фамилии, но разве это преступление? Поставило ли это Лондон перед опасностью? Вряд ли. Что послужило причиной вашего появления здесь с риском для жизни? — профессор совсем близко подошел к Томасу. Его глаза стали большими. — Капитан Эверт?
Томас с трудом перевел дыхание:
— Я здесь, потому что я не Эверт, а Томас Ливен, — сказал он. — Потому, что я работаю не на Лондон, а на немецкий Абвер. И потому, что «Макки Грозан» все эти месяцы поддерживали радиообмен не с Лондоном, а с немцами.
В библиотеке наступила тишина. Оба стояли друг перед другом. Наконец Дебо прошептал:
— Это было бы страшно. Я не верю этому, нет, я не верю!
В этот момент дверь в библиотеку открылась и на пороге появилась Ивонне. Она не дышала, на ней был накинут плащ. Светлые волосы свободно раскинулись по плечам, глаза цвета морской волны широко раскрыты, губы дрожали:
— Это правда, капитан Эверт, вы действительно… — Она сделала три шага к Томасу и смотрела на него. — Жена швейцара позвонила мне. Я тоже здесь живу. Что случилось, капитан Эверт, что произошло?
Томас молчал, сжав губы. Внезапно она схватила его руку и сжала своими обеими руками. И только сейчас она увидела, что профессор Дебо сломлен.
— Что произошло, профессор? — крикнула Ивонне в страшной панике.
— Мое дитя, человек, руку которого ты сжимаешь, является немецким агентом.
Медленно, медленно отступила Ивонне от Томаса. Она, шатаясь, как пьяная, упала в кресло. Дебо поведал ей, о чем рассказал ему Томас. Она слушала, не отрывая взгляда от Томаса. Ее зеленые глаза становились все темнее и темнее. Ее губы почти не шевелились, когда она заговорила:
— Я думаю, что нет никого подлее вас, герр Ливен. Вы заслуживаете только ненависти и презрения.
— Мне все равно, что вы обо мне думаете, — проговорил Томас. — Я не виновен в том, что не только у нас, но и у вас есть самовлюбленные идиоты, такие, как Газе и Роу. Ведь до сих пор все шло хорошо.