– Все понятно, – вздохнул Шубин. – Сочинитель доноса – майор Гуньков? Он ваш дружок? Хороший знакомый? Истосковались руки по фабрикации расстрельных дел? Что-то подсказывает мне, товарищ капитан госбезопасности, что в глубине души вы вменяемый человек и можете отличить чушь от правды, но вам это неинтересно, вы же не так привыкли работать…
Закончить гневную отповедь Шубин не успел. Возможно, он перегнул палку, но как не высказать то, что вертится на языке? Громила на входе дождался своего часа. Он незаметно приблизился сбоку, больно ударил лейтенанта по почкам. Дыхание перехватило, Шубин закашлялся. Следующий удар прилетел в затылок, сбросил его с табурета. Ума хватило не сопротивляться, поэтому избиение было недолгим. Цербер несколько раз ударил его в живот, затем прервал экзекуцию, среагировав на резкий окрик следователя. Боль душила, Шубин приходил в чувство, свернувшись в позе зародыша.
– Поднимайтесь, присаживайтесь, – бросил Латкис. – Нечего изображать из себя страдальца.
Даже в этом состоянии он мог бы вырубить обоих – пусть не насмерть, его бы все равно отключили, но моральное удовлетворение он бы получил. От боли мутило, но Шубин поднялся и тяжело опустился на табурет. Громила с невозмутимой миной висел над душой, поигрывая кулаком.
– Строптивая вы личность, Шубин, – посетовал Латкис, вставая из-за стола, чтобы размять ноги. – Нормальные люди в подобных ситуациях ведут себя не так. Впрочем, я и не рассчитывал, что вы будете сотрудничать со следствием. Допустим, сговор с фашистами – это чересчур. Вы не имели возможности договориться заранее. Но преступная халатность, повлекшая за собой массовую гибель командиров Красной Армии, налицо. Сюда же плюсуем сдачу в плен – это очень нехорошо, Шубин, даже не знаю, как вам помочь. – Иезуитская ухмылка исказила маловыразительное лицо следователя. – Изобличающие факты перед глазами!.. Ну хорошо, не будем вас мучить. Ваше дело передадут в трибунал армии. Решение, думаю, не задержится. В исключительных случаях присутствие обвиняемого необязательно. Шабанов, уведи его.
Громила забросил лейтенанта обратно в камеру – благо дорога была недальней. Второй конвоир запер замок. Они с громилой встали неподалеку, закурили и принялись беседовать на отвлеченные темы.
Состояние было скверным. Лейтенант разведки у сержанта Шабанова явно был не первым – он знал, как и куда бить. Острая боль во внутренних органах не проходила, мешала собраться с мыслями. Он влип в историю, майор Гуньков его переиграл, а особым органам только и надо, чтобы в кого-нибудь вцепиться. История шита белыми нитками, это видно невооруженным глазом. Но все дела против врагов народа шили белыми нитками, и никого это не смущало. И все же то, что случилось с Шубиным, было вершиной абсурда, такого просто не могло быть. Где майор Малахов? Где капитан Фокин? Неужели стерпят и оботрутся? Ведь нормальные люди, все понимают!
Он забылся на жестких нарах, впервые в жизни чувствуя себя настолько беспомощным. Но нервы, скрученные узлом, заставили очнуться. За решеткой стоял майор Гуньков собственной персоной и улыбался подленькой улыбочкой. Это явно был не сон. Голова трещала, но Шубин быстро скинул ноги на пол и со скрипом поднялся. Гуньков поколебался и на всякий случай отошел от решетки.
– Ах ты, сука… – Глеб навалился грудью на прутья и высунул руку, чтобы схватить майора за грудки. Но тот уже был вне зоны досягаемости и плотоядно скалился.
– Спокойно, лейтенант, спокойно, – говорил он приглушенно и вкрадчиво. – Допрыгался, гаденыш?
– И что ты этим добился, сволочь? – скрипел зубами Глеб. – Думаешь, Настя теперь бросится тебе на шею? Да она тебя прирежет! И правильно сделает, ведь ежу понятно, кто это дело закрутил!
– А вот это, гражданин Шубин, вас уже не касается. – Гуньков получал колоссальное удовольствие от того, что они находятся по разные стороны решетки. – Не ваше дело, как будут развиваться наши отношения с красноармейцем Томилиной. Подумайте о своих деяниях, покайтесь перед Родиной и перед партией. Преступная халатность и плен – это тяжелые прегрешения, вы должны это признать. Очистите душу, Шубин, лишним не будет.
Циничная улыбочка цвела и пахла. Ярость от бессилия что-либо сделать ударила в голову. Этот тип был хуже фашистских захватчиков. Это была та самая гниль и плесень, которая разъела страну сверху донизу. Ни о каких морально-этических нормах речь не шла. Совесть не присутствовала даже в минимальном объеме. А майор наслаждался его беспомощностью.
– Ну все, Шубин, до новых, как говорится, встреч! Весьма рад был вас навестить… напоследок. В следующей жизни не совершайте таких ошибок, договорились? – Гуньков подмигнул и направился к выходу.
– Я убью тебя, Гуньков… – прошептал Глеб.
Майор услышал, остановился. Он повернул голову и обратил к заключенному долгий и внимательный взгляд. Что-то не понравилось майору в глазах узника, тень легла ему на лоб, но быстро рассеялась. Гуньков усмехнулся и бодро зашагал по коридору.
Снова последовали долгие часы забытья. Узник стонал, метался в бреду, потом очнулся, сел на шконку. Зверски хотелось курить и есть. Кормить его, судя по всему, не собирались – значит, не заслужил. Канонада превратилась в привычный фон. Подрагивала земля, сыпалась штукатурка с потолка. За стенами смеялись люди – в этом заведении, судя по всему, обитали исключительно весельчаки. Кого-то били – бедняга стонал и матерился. «Ты не одинок», – обреченно подумал разведчик.
Послышались голоса – кто-то шел по коридору. «Дальше я сам, возвращайтесь к службе», – бросил знакомый голос. Шубин поднялся, держась за стену. К камере подошел комполка Малахов, начал растерянно мяться. Лучик надежды сверкнул в мозгу. Ведь не поленился майор, приехал в штаб дивизии за три километра! Шубин бросился к решетке и вцепился в прутья.
– Товарищ майор, здравия желаю!
– Да мое-то здравие со мной, а вот тебе, лейтенант, оно точно не помешает… – неловко пошутил Малахов. Он был бледен, глаза запали в черепную коробку, от майора исходил слабый запашок спиртного – тяпнул, стало быть, с горя. – Прости, лейтенант, неудачная шутка… Они что, били тебя?
– Товарищ майор, что происходит? Все эти вздорные обвинения… Вы же понимаете, что я ни в чем не виноват? Майор Гуньков накатал «телегу» в особый отдел – догадайтесь, что его сподвигло! – а эти с радостью схватились, нашли себе жертву!
– Я все понимаю, Шубин. – Комполка натянуто усмехнулся. – Меня самого корежит от этой мрази в наших рядах. Ни разу не бывали под пулями, а мнят себя вершителями судеб… Как же не вовремя, черт возьми! – Отчетливо скрипнули зубы. – Дело высосали из пальца, а сейчас ты мне нужен, как никогда, и отнюдь не за решеткой.
– Так сделайте что-нибудь, товарищ майор, вы же командир полка, имеете влияние!
– На этих людей никто не имеет влияния, – с досадой отмахнулся Малахов. – Даже маршалы стараются обходить их стороной. Не знаю, что можно сделать, лейтенант. Паршиво на душе, последней сволочью себя чувствую… Твои ребята бузят, отказываются идти на задание без тебя, требуют освободить их командира. Но это они сгоряча, пойдут как миленькие. Боец Томилина ходит вся черная, ко мне дважды пробивалась, умоляла что-нибудь сделать… Самое противное, что формально основания у них есть: задание ты запорол, командиры погибли, да еще и этот плен. Думаешь, кто-то будет разбираться, правильно ли вы поступили, обойдя трясину? С секундомером проверять будут? Опять же, они не станут считать, сколько минут ты пробыл в плену, и вычислять, как ты туда попал. Но на деле это, конечно, форменная фикция. Ты повел себя правильно, и это подтверждают все твои ребята.
– Прошу вас, товарищ майор, примите меры! Я не боюсь смерти, но хочу умереть в бою, а не по милости негодяев, с клеймом труса и предателя!
– Я все понимаю, лейтенант, поэтому и пришел к тебе. – У майора был откровенно бледный вид. – Постараюсь сделать все, что от меня зависит… Ладно, извини, мне надо ехать в полк – мы на совещание в штаб приезжали.
– Хорошо, товарищ майор. Прощайте, не поминайте лихом. – Руки опустились, Шубин отошел от решетки.
– Да чтоб тебя! – Малахов резко матюкнулся, пунцовая сыпь высыпала на лицо. – Что мы пресмыкаемся и лебезим?! Ты прав, Шубин, с этим нельзя мириться, это дело принципиальное! – Комполка расправил плечи, в его голосе зазвенели решительные нотки. – Я возвращаюсь в штаб дивизии, буду разговаривать с комдивом. Пусть уймет своих волков из спецотдела – уж больно распоясались! У тебя отличный послужной список, ты практически герой, как они могут разбрасываться такими фигурами? Обязательно приму меры, жди! И плевать, что мне тоже прилетит по шапке! А майору Гунькову устрою веселую жизнь, он у меня с передовой не вылезет!
– Спасибо, товарищ майор, буду ждать!
Шубин облегченно выдохнул. Какая-никакая, а надежда появилась!
Майор еще немного помялся и ушел. Надежда висела на волоске, но чем черт не шутит? Если товарищ майор действительно разозлился… Шубин метался из угла в угол и вспоминал молитвы. Да какое там, черт возьми, вспоминал – просто выдумывал! Опять разболелась голова, стали подкашиваться ноги. Почему его не пригласили на очередной допрос? Все решили без него?
Начался обстрел – немцы забрасывали снарядами дивизионный штаб. Ухали взрывы, глухо отдаваясь в подвале. Штукатурка падала так, что пришлось встать в угол. В подвале остро пахло плесенью, он только сейчас это почувствовал. Вообще у него обострились все чувства. Обстрел прекратился, наступила продолжительная тишина. Ноги онемели, пришлось прилечь. Навалились яркие видения – он снова провалился в беспамятство.
Загремели засовы. Шубин очнулся, встал. В голове плавала муть. На пороге стоял капитан Латкис с каменной физиономией, за его спиной мерцали автоматчики.
– Приготовьтесь, Шубин, – сухо сказал следователь. – Выездной коллегией трибунала 33-й армии вы приговариваетесь к расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, будет приведен в исполнение немедленно.