В шесть часов утра в поселок вошел потрепанный взвод НКВД, присланный для охраны штаба из расположения 329-й дивизии. Тела убитых красноармейцев уже сгрузили в кузов «полуторки», но еще не увезли. Прибывшие бойцы мрачно смотрели на торчащие из кузова конечности и обреченно переглядывались. Кто-то мрачно шутил: «Не все ли равно, братцы, где умирать?» Жизнь восстанавливалась, штаб возвращался к работе. Куда-то умчались на «полуторке» связисты с катушками телефонного провода. На линии соприкосновения крупных потрясений не было – немцы вели обстрелы, но в атаку не лезли.
К обеду артобстрелы усилились – противник получил данные о гибели своего спецназа.
В три часа пополудни к лейтенанту Шубину прибыл посыльный: генерал Ефремов желал его видеть. В заварухе командарм не пострадал, об этом сообщили сразу.
– Товарищ генерал-лейтенант, лейтенант Шубин по вашему приказанию…
– Проходи, к черту формальности. – Командарм поднялся из-за стола, подошел, пожал Шубину руку. Он был бледен, жилка за глазом подрагивала, но глаза блестели, и он был идеально выбрит. – Ты отличился сегодня, Шубин.
– Виноват, товарищ генерал-лейтенант, но мы физически не могли среагировать раньше – так вышло, что «Бранденбург» вошел в поселок раньше нас. Погибли люди, много людей…
– Знаю, Шубин, случись такая возможность – ты бы ею воспользовался. Но даже то, что ты сделал, дорогого стоит. Ты сберег штаб, с горсткой бойцов уничтожил такую банду! Извини, что сразу тебя не поблагодарил – дела закрутили, обязанности командарма никто не отменял… Представляешь, один патрон в ТТ себе оставил, чтобы врагу не достаться. – Ефремов засмеялся. – Уже приготовились обороняться, начальник политуправления погиб, его заместитель тоже, начальника разведки Тихомирова пуля срезала, и тут ты со своими орлами! Видно, правильно я сделал, что не дал тебя расстрелять. – Ефремов добродушно прищурился. – И молва о тебе оказалась не враньем. Прими благодарность, Шубин, от лица всех выживших и от меня лично.
– Служу Советскому Союзу, товарищ генерал-лейтенант!
– Послужишь еще… Почему, кстати, ты до сих пор лейтенант?
– Это не ко мне, товарищ командующий…
– Решим вопрос. Негоже – десять месяцев на фронте, и только лейтенант. Завтра же инициирую соответствующее представление… Ты мне вот что скажи, – командарм сменил тему, – тебя ничего не смущает?
– Вы о «Бранденбурге», товарищ генерал-лейтенант?
– Именно.
– Смущает. Но не моего уровня сомнения, товарищ командующий.
– И все-таки хотелось бы послушать, что думает человек, далекий от штабной суеты.
– Диверсанты знали, куда шли. Их целью были вы – живой или мертвый… Прошу прощения. Лучше живой, хотя в этом случае не вполне понятно, как они собирались вернуться к своим после выполнения задания. Им могли подготовить коридор. Немцы знали, что вы вывели из Горного батальон капитана Климова, в противном случае они бы не напали малыми силами. Немцы знали, как обойти минные поля – слишком быстро одолели расстояние от леса до поселка. Иначе говоря, они получили сведения. А мины ведь установили только вчера.
– Это говорит о том, что в моем штабе окопался «крот», – задумчиво пробормотал Ефремов. – Признаться, Шубин, подобные мысли уже витали в голове. Хреновая ситуация со связью, постоянные обрывы и несвоевременное подключение. Противник узнает о наших планах, любые наши действия встречают противодействие. Намечаем прорыв, а тут выясняется, что противник уже стянул туда войска. Непростая ситуация, лейтенант. Этого субъекта нужно вычислить быстро, иначе он такого еще натворит! – Командарм в задумчивости блуждал по кабинету. – Это кто-то из посвященных в принятие решений. Но людей, близких ко мне, я знаю и всецело им доверяю. Начальник штаба генерал-майор Петров, начальники строевой части, оперативного управления, разведывательного управления…
– Это может быть и кто-то из их заместителей, товарищ генерал-лейтенант. Этот человек под пули не полезет. Вспомните, кто отстреливался от диверсантов вместе с вами, кто проявил хладнокровие и ничего не боялся, и можете смело их исключить. «Крот» мог погибнуть от шальной пули, но я бы на это не ставил. Такие люди стараются не рисковать, они не смертники.
– Трудно сказать. – Командарм скрипнул зубами. – Можно провести щепетильное расследование, выяснить, кто где был, кто отлучался из штаба в последние сутки. На это уйдет уйма времени, нервов, сил, а нам сейчас не до этого. Штаб и без того обескровлен, людей осталось мало, две трети начальственного состава легли в землю или разъехались по госпиталям. Начнем копать, и работа штаба будет парализована.
– Не знаю, вправе ли вам советовать, товарищ генерал-лейтенант…
– Советуй. Моей головы уже не хватает. Так получилось, что в данной ситуации ты единственный, кому я могу стопроцентно доверять.
– «Крот» не знает, на какие действия вы пойдете и до чего вас доведет отчаяние. Пустите слух, что высшему руководству армии о нем известно и что в ближайшее время вы намерены его схватить и наказать. Не помешает слух и о грядущих повальных задержаниях. Например, ваши люди якобы собираются изолировать всех, кто имеет доступ к картам минных полей. «Крот» занервничает и попытается смыться. Не думаю, что его дальнейшее присутствие при штабе крайне важно, он свою задачу уже выполнил.
– Ты деликатен, Шубин, – улыбнулся Ефремов. – Говори уж прямо: немцы уже не нуждаются в услугах «засланного казачка», чтобы добить нашу армию. Они и сами это сделают. Не смущайся, ты прав. Вот только не боишься ли ты, что после такого слушка разбегутся даже невиновные?
– Не думаю, что здесь остались люди, слабые духом. Все малодушные и трусы давно уже разбежались. Здесь остались люди, верные присяге. За исключением, разумеется, лазутчика. Охрану штаба усиливать не надо – у шпиона должна быть возможность его покинуть. Но количество военных в поселке надо увеличить. Снимите с фронта пару взводов НКВД, пусть перекроют все выезды, кроме северного. Лазутчик об этом узнает, занервничает и попытается уйти единственной оставшейся дорогой. О своих планах лучше никому не говорить. У «крота» могут быть сообщники. Для убедительности арестуйте пару человек и впоследствии отпустите их со всеми объяснениями. Усильте слух, что аресты будут продолжаться.
– Думаешь, сработает, лейтенант? – Ефремов озадаченно почесал затылок.
– Сработает, товарищ генерал-лейтенант. «Крот» должен почувствовать, что к нему подобрались вплотную и вот-вот его возьмут. У нас есть день и вечер, нужно создать видимость суетливой работы. Аресты должны проводиться при массовом скоплении работников штаба. Но берите, разумеется, надежных людей, тех, кто не может оказаться «кротом». Иначе окажемся в смешной ситуации. Пусть их заранее предупредят, что это фарс… Не знаю, товарищ командующий, времени катастрофически нет вести толковое следствие, и это единственное, что приходит в голову.
– Каким маршрутом он попытается скрыться?
– Почти не сомневаюсь, что через болота на севере, товарищ генерал-лейтенант. Если перекрыть дороги, он попытается вырваться пешком. Участок узкий, в холмы он не полезет – там недолго шею свернуть. Пойдет через седловину. Там два озера с илистым дном и заросли камышей. Я размещу там своих людей. Ночи нынче не такие уже холодные, выдержат. Не знаю, захочет ли этот тип пробраться через линию фронта, может просто отсидеться в болотах, но для этого возьмет с собой все необходимое – еду, теплую одежду.
– Хорошо, лейтенант, давай попробуем.
Командарм не мог долго сидеть на месте. Он снова вскочил и забегал по кабинету.
Глава восьмая
Задумка сработала, а Шубин, признаться, слабо в это верил.
Поспать на разложенной плащ-палатке удалось два часа. Потом активизировался Никита Костромин, подполз, стал будить командира легкими тычками, бормоча, что он-де все понимает, но пора бы товарищу лейтенанту и честь знать. До рассвета оставался час с хвостиком – самое сонное время. На ясном небе еще мерцали звезды, дул прохладный ветерок, теребил камыши и осоку. Трава еще не доросла до высоты человеческого роста, но дни и ночи стояли теплые, растительность оживала, подрастала. Живность в этих местах не водилась – еще не время. Тихо плескалась озерная вода. Шубин сел на колени, протер глаза. Никита Костромин уже свернулся бубликом, сладко чмокая во сне. Из синеватой темноты выплывали очертания тальниковых зарослей, в разрывах виднелась водная гладь. Пригодная для пешей ходьбы тропа тянулась вдоль озера и втягивалась в лесистое понижение между холмами. С обратной стороны за редкими кустами проходила проселочная дорога. Еще дальше, за поворотом, у выезда из района, расположился стационарный пост. В покатой балке на западе стоял штабной «газик», в котором дремал откомандированный Ефремовым майор Шилов. Об этом человеке генерал отзывался положительно, да и не владел майор особыми тайнами – в частности, карту минных полей он видеть никак не мог.
Сон еще витал в голове. Глеб добрался на корточках до непересыхающей лужи, смочил лицо. От курения решил воздержаться. На данном участке сидели только он и Костромин. Остальные разместились восточнее и западнее – там тоже имелись тропы.
Стояла нереальная тишина. Обстрелы прекратились еще вечером – немцы решили взять паузу. Что это значило, никто не знал. В памяти всплыла вчерашняя суета в штабе – разнос, устроенный командармом подчиненным, прибытие подразделения НКВД, «арест» подполковника Тимакова и майора Еременко, тревожные слухи о том, что это только начало…
Что-то вмешалось в царящую над озером тишину. Легкий гул становился громче, отчетливее. По проселочной дороге шла машина. Далеко она уйти не могла – за поворотом в шестистах метрах находился пост, где несли службу пять автоматчиков. Глеб приподнялся, напряженно всмотрелся, но фары не горели. Гул нарастал, и сердце начало аритмично подрагивать. Близился рассвет.
Он различил машину, когда она оказалась уже практически рядом. Судя по очертаниям, это был легкий штабной джип. Машина сбросила скорость, стала съезжать с дороги, прошла кювет и остановилась в кустах. В горле пересохло, возникло сильное желание прокашляться. Хотелось надеяться, что товарищи на соседних постах уже не спят. Он подполз на корточках к спящему Костромину и пихнул его в плечо, зажав ему рот.