— Унесла, подлюга. Из-под носу унесла… А какой бы рыбник был!
— Так, пожалуй, мы прозеваем и ту, кою она зарыла, — в разговор вступил паренек с проплешинкой и жидкими усами. — Может, нам ее того? А? Как вы на это?..
— Мы согласны…
Оба парня поднялись с земли. Они молча спустились с высокого берега на отмель, подошли к месту, где выдра зарыла рыбину, расковыряли ямку и оба пожали плечами:
— Зверек-то, дяденька, с хитрецой.
— Что там такое? — спросил я.
— Да рыбины-то в ямке нет, одна чешуя…
И действительно, на том месте, куда так старательно зарывала выдра на наших глазах, хариуса не было. Но где же он?
Может быть, кто подскажет?
Для нас это осталось загадкой.
ПРЕДВЕСТНИЦА БУРИ
Мы, старые охотники, компасами на охоте не пользовались, часов тоже не имели. Средства у нас в ту пору были скудные, так что приобрести такие штуки мы не могли. Бродили по лесу много, а блудили мало, всегда под ногами правильную тропу чувствовали. Страны света по приметам узнавали, а время по цветам-цветикам. Сейчас каждый охотник себе компас в ружье вмастерил, ему хоть что, не заблудится. Умеет и на часах свой путь определять. Однако неплохо и приметы знать. Север ищи на той сторонке, с которой старый пень больше обомшавел. По муравейнику тоже определение можно сделать. Муравьи всегда гнездят свои башенки с южной стороны дерева, с припечинки вход устраивают. Если в небе не видно солнца, гляди желтые лилии. Их у нас в ляговинах[1] прорва растет, а в речках да в озерах — того больше. Лилии время скажут. Желтая лилия всегда раскрывает свои лепестки и показывает желтый глазок вместе с восходом солнца, а белая лилия раскрывает бутон точно в девять часов утра. Желтые лилии закрывают свои глаза с заходом солнца, а белые перед заходом. Если придется вам быть в это время у озера, поглядите. Папоротник всю ночь бодрствует, а днем спит. С восходом солнца он свертывает свои листики в трубочки, а с заходом развертывает. Да так, будто разом вспыхивает.
Метеостанции раньше тоже не было, да мы и не знали о ней, а погоду всегда по приметам определяли. Золотая вечерняя заря предупреждала о хорошем завтрашнем дне. Круги вокруг солнца — к дождепаду, а если заиграет красная заря без алых красок, то знай — свертывай удочки и ступай домой, погода испортится. Серая пелена в небе расскажет о наступлении ненастья, а сильная роса на траве — к вёдру. Дым из печных труб рафинадовым столбом ввинчивается в небо — к морозу, а весной и летом — к вёдру. Дым от костра стелется по земле — к дождю-мороку. Коль кучевые облака вышли к вечеру на прогулку — будет дождь или снег. Зяблик заговорил: «Рю-пиньк-пинь» — к накрапу дождя, а если зарюпила целая стая зябликов и беспрестанно, значит, зачуяли ястреба. Ветерок дует в одну сторону, а облака плутают в другую — будет ненастный день, а перед грозой всегда парит, невыносимо душно и на земле тесно. Солнышко в тучу село — будет мелкий дождик. Ночью на небе многозвездие, а трава без росы — к ненастью. Пчелы? Они правильно предсказывают. Когда увидишь пчел роем на рябинке иль на черемушке, то знай, что завтра будет ясный день, а если облепили они акации и смородинник — не спеши в лес, большой польет дождь. Когда поглядишь вечером на солнце перед самым его закатом и увидишь, что у него ушки поигрывают — выходи утром смело на покос, целый день будет ведренная погода. Есть еще много и других примет, но они очень затейливы, поэтому я обожду о них рассказывать. Походите сами по лесу, понаблюдайте за его делами, вам скорей откроется тайна его прелести, неожиданностей, невероятностей и красоты.
Есть еще одна очень верная примета. Об ней следует рассказать подробнее. Это гагара. Знаете такую птичку-величку? Ее часто можно увидеть на озере, послушать повизгивание с кряканьем. Тем звуком она обещает хорошую погоду, а когда почнет заикаться да ухать сильным, надтреснутым голосом, выходи из леса, выезжай из озера, будет буря. По приметам гагары я хорошо с рыбой обряжался, но сначала ее побаивался. Сидишь у тростника на припечинке, ловишь окуньков иль плотву, а клев страшенный, частый, еле успеваешь рыбу с крючка снимать. Заглот у рыбы плотный, с крючка не сваживается. Весело. Удишь рыбу с лодчонки, любуешься водной гладью, будто в зеркало смотришься, и вдруг в такой-то веселый час как гагара заухает, как затявкает басом, а потом взахлеб причитать почнет и воду будет мутить, крыльями об нее биться: страшно! Тут боязно сидеть одному на озере. Но мы привыкшие люди, ее не опасаемся и не пугаемся, но на всякий случай, как только гагара пойдет взахлеб гавкать, мы к бережку причаливаем да под кусточки прячемся: не миновать бури.
Пробовал я эту птицу убить, да долго не доводилось. Видно, дырявая она, раз вся дробь через нее насквозь пролетает. Пришел я однажды на Малое Шултусское озеро, что не так уж далеко от города. Озеро что надо, красивое, заманчивое, а посреди озера островок маленький есть, на нем смешанный лес растет, густой лес, крепкий. На островке много черники и малины. Деревенские ребятишки там ягоды собирают, ну а мы, рыболовы да охотнички, туда на ночлег пристаем. Там есть где от непогоды укрыться, да и дров-сухостоя много, особенно ольшаника, а от него всегда пахнет щами из вяленой говядины.
Сижу я один раз у «черной курьи», а поряду со мной густой очерет шумит. Клев рыбы заманчивый. Окунь проголодался, на крючок стал попадаться, да и подъязки не отступались, поклевку съедали. Вдруг рядом со мной, около кусточка, тростник закачался, потом оторвался кусочек его и на середку озера поплыл. Что за диво дивное? — думаю я и веду наблюдение. Потом вижу — из кустика тростникового черный кончик торчит — это хвост виляет из стороны в сторону, будто руль поворота. Что за чертовщина? Опускаю удочки на воду. Поднимаю грузило, что лодку придерживало и, этого-того, за кусточком на своей лодке плыву. Близко к кусточку подъехал и вижу — из кусточка гагара выплыла и все шипит, гогочет, ухает. Я к ней ближе. Ружье нацелил. Гагара рот открывает. Спуск курка нажал, грохот раздался, дымок пошел, а как поглядел — никого. Гагары на воде нет. Куда делась? Почал по сторонам высматривать. Вправо нет и влево нет, спереди тоже гладко, а сзади зеркало блестит, а она недалеко от моей лодки справа вынырнула, а под крылышками две головушки торчат, будто два мотора на самолете поставлены. Я опять на нее нос лодки направил, а как ближе стал подъезжать, увидел, что под крыльями у нее спрятаны детеныши-недоростки. Вот, думаю, какая ты смышленая. То ей не говорю, а так про себя думаю. Потом ближе к кусточку тростника подчалил. Увидел там гнездо, справное гнездо. Пух, мошок, мелкие веточки и скорлупа яичная, серая. Вокруг тоже рыбьи головы валяются, — видно, детишек кормила. Все сделано умильно, заботливо.
И, несмотря на это, захотелось мне все ж гагару убить, перехитрить, чтоб людей она больше на нашем озере не пугала да бурю не кликала. Ездил я за ней целый вечер и утром гонялся. Восемь раз бабахнул из ружья, а все мимо. Почему? Долго об этом думал, а потом порешил, что это умное водоплавающее живое существо, его не убьешь. Случалось, что подъеду к ней шагов на тридцать, а как выстрелю — гагары нет, и выныривает с другого бока и все хохочет: «Га-га-га…» Было и так. Нажимаю спусковой крючок: цель на мушке точно обозначена, а как дым рассеется — цели нет, под воду упряталась, а как выныр сделает, засмеется: «Осел ты, а не охотничек. Где ж тебе меня картечиной взять? Меня снаряд в войну лупанул, снаряд утонул, а я все живу». Ну, думаю я, теперь-то ты мне так надоела, что изобретательством займусь, умом навострюсь и тебя ухлопаю. Тогда гоготать перестанешь.
Но она, прорва, все гогочет и гогочет и переставать никак не хочет, а перед бурей — так просто бессердечно ругается. Хотел я бросить эту затею, да совесть не позволила. Если принял команду — не изменяй, выполняй.
Погоня за гагарой изнурила меня. Выехал на бережок, костерик разжег, уху сварил. После ухи чайком побаловался, да тут меня и сон одолел. Притулился к березке и задремал. В такой дреме слышится мне чей-то голос: «Ты, Кирька, гагары не убьешь, она тебя зрячей. Ты починаешь нажимать спуск у ружья, а гагара уже приметила, когда выстрел, ее на воде нет, она уже нырнула. Ну, где тебе ее убить?» Проснулся, глаза открыл, вокруг огляделся, никого, везде тишина, только ветки ивняка промеж собой шепчутся.
И надумал я после этого прицел в гагару делать через зеркало. Оно всегда со мной, в охотничьих шмотках его таскаю для всякого случая, но особливо для приведения в порядок лица и волос на голове. Весь день я занимался изобретательством, а к вечеру смастерил. Ружье на нос лодки в развилки приладил, шкворень закрепил, да на корме маленькое зеркальце установил, а потом поставил нос лодки, на цель навел и стал практикой заниматься. Отмерил порядочное убойное расстояние и к очерету березовую губку положил, вроде бы цель на воде. Отъехал от нее, сам в лодку лег, чтоб не видно было, и в зеркальце стал поглядывать да тихо веслами подгребаться. Из лодки через зеркало мне хорошо видна цель. Так прицелился несколько раз, из ружья хлестанул. Добро. Ружье не покачнулось. Цель вдребезги.
Вечером выехал на охоту за гагарой. Ее нашел на старом перешейке у впадины малой речушки. Там плавала одна и помалу гоготала, будто опять хохотала, а как меня завидела, то удирать стала. Я опять в лодку лег, ее направляю, а сам в зеркальце поглядываю. Славно придумано. Патент бы тогда надо было взять, да леший из лесу ушел и сказали, что не вернется. Вижу — гагара на ближний перешеек подпустила, я наводку ниткой сделал и, этого-того, хлестнул по ней картечью. Выстрел треснул. Дым рассеялся, а гагара… Распустила оба крылышка, будто к взлету приготовилась, да не смогла, подбиты крылышки, размозжена головушка. Тут я ее и подобрал. У, как пухаста, малобрюхаста, но совсем несъедобна. От нее тиной пахнет.
Таким же побытом я освободил от гагар еще много других озер. Мне ребятишки спасибо сказали. Многие этому могут не поверить, но каждый из охотников по-своему похлебку варит, по-своем