В лесах Сибири. Февраль-июль 2010 — страница 4 из 35

В книге «Что я здесь делаю?» Брюс Чатвин цитирует Юнгера, который в свою очередь цитирует Стендаля: «Искусство цивилизации представляет собой сочетание самых утонченных удовольствий и постоянно присутствующей опасности». Явное сходство с идеями Реклю! Главное — не потерять управления. Удержаться на стыке двух очень разных миров. Постоянно балансировать между удовольствием и опасностью, холодом русской зимы и жаром натопленной печи. Не останавливаться, а, как маятник, перемещаться из одной точки в другую.

Жизнь в лесу — это возвращение долгов. Мы дышим, едим фрукты, рвем цветы, купаемся в реке, а потом умираем, так и не расплатившись с собственной планетой. Как будто мы — мелкие жулики, убегающие из ресторана, не рассчитавшись за обед. Идеально было бы прожить жизнь как некое сверхъестественное существо, которое не оставляет следов даже на песке. По крайней мере, неплохо было бы соблюдать правило основателя скаутского движения Баден-Пауэлла: «Покидая место стоянки, нужно оставить две вещи. Первое — ничего. Второе — благодарность». Смысл? Не быть для природы тяжким бременем. Живущий в бревенчатой хижине отшельник не загрязняет планету. Он сидит на пороге своего жилища и мирно наблюдает за бесконечной сменой времен года. Занимается ручным трудом и ходит пешком. Лишенный всякого общения, учится понимать язык деревьев. У него нет телевизора, но есть окно, которое прозрачнее любого экрана. Избушка, служащая ему пристанищем, оживляет окрестный пейзаж. Когда-нибудь нам надоест разглагольствовать об ухудшении экологии и о любви к природе и мы начнем соотносить свои слова с поступками. Пора прекратить эти театральные речи, покинуть город и поселиться в лесу.

Лесная хижина, разве это не самый яркий символ простоты? Под этими соснами жизнь сохраняет свою естественность. Время, оставшееся после ежедневной физической работы, посвящено отдыху, созерцанию и маленьким удовольствиям. Список необходимых дел сокращается. Почитать, принести воды, нарубить дров, сделать запись в дневнике, приготовить чай — все это становится священным ритуалом. В городе каждое действие совершается в ущерб чему-либо. В лесу мы накапливаем, в городе — тратим.

19 февраля

Девять вечера. Сижу у окна. Робкая боязливая луна ищет и не находит в пустом небе родственную душу. Я, привыкший цепляться за каждую секунду и выжимать из нее все до капли, учусь созерцанию. Самый верный способ обрести философское спокойствие — это когда вам не остается ничего другого. Часами сидеть у окна с чашкой чая в руке, позволить пейзажу обрастать ранее незамеченными деталями, ни о чем не думать. Потом вдруг поймать и записать промелькнувшую мысль. Окно — источник красоты и вдохновения.

Два часа провожу в позе доктора Гаше с картины Ван Гога: ладонь подпирает щеку, глаза устремлены вдаль.

Вдруг в тишине раздается приближающийся звук моторов, и свет фар пронзает темноту. По льду на север едут машины. Достаю бинокль. Они движутся прямо по направлению к мысу Северный Кедровый. Минут двадцать спустя восемь внедорожников, украшенных рекламными щитами, выстраиваются на берегу. Оказывается, высокопоставленные иркутяне, члены партии «Единая Россия», совершают восьмидневную поездку по Байкалу. Они собираются провести ночь здесь, в палатках. Как я узнаю позже, среди них есть сотрудник ФСБ, несколько приближенных губернатора и директор заповедника. Берег теперь изрыт следами от колес. Кажется, этим типам нет никакого дела до свежевыпавшего снега. Девственный белый покров безнадежно испорчен. Откуда это неистребимое желание запятнать чистоту, избороздить нетронутые просторы, растоптать все, что только можно?

Моторы продолжают работать, из динамиков звучит голос французской певицы Надьи. Кумир подростков во всем мире, она любима и в русской провинции. Я удручен. Закрываю дверь и, пытаясь успокоиться, выпиваю 250 граммов водки «Кедровая». Слышу крики моих непрошеных гостей. Они сделали прорубь, расставили видеокамеры и, издавая громкие вопли, поочередно ныряют в ледяную воду. Это зрелище чем-то напоминает мне издевательства над новобранцами в чеченских казармах.

То, от чего я бежал, внезапно обрушивается на меня: шум, убожество, разгоряченное тестостероном стадо. Жалкий дурак, я рассуждаю об аскетизме и читаю Руссо. Меня ждет участь монахов-бенедиктинцев, когда-то затворившихся в монастырях, а теперь вынужденных проводить экскурсии и излагать устав святого Бенедикта толпе равнодушных туристов. В IV веке отцы-пустынники искали полного уединения и решили отгородиться от мира. Они удалялись в пустыню, прятались в пещерах. Подальше от разных грешников, на которых не распространялась их любовь. А если сегодня где-то на городских окраинах случается стрельба, об этом просто пишут в газетах, а виновных отправляют за решетку.

Спускаюсь к Байкалу, чтобы освежиться. Русские катаются на лыжах, прицепленных к машинам. Прохожу два километра в направлении Бурятии, ложусь на лед. Этому озеру двадцать пять с лишним миллионов лет. Звездам в небе в сотню раз больше. Мне тридцать семь, и я возвращаюсь в свою хижину, так как на улице минус 34 °C.

20 февраля

Люди уходят, звери возвращаются.

Сегодня я совершенно счастлив. Шумная компания уехала в восемь утра, а несколько минут спустя синица с характерной черной шапочкой на голове прилетела к моему окну.

Голова трещит с похмелья. Вчера я пил, чтобы забыться. Кормлю синицу, разжигаю печь. Комната быстро нагревается. Устанавливаю солнечные панели на деревянных подставках, которые соорудил вчера. Этим панелям повезло, с утра до вечера они будут окружены необыкновенной красотой.

Множество мыслей рождается за чашкой дымящегося чая. Я думаю о моей младшей сестре. Я даже не знаю, родила ли она и как прошли роды. Никаких новостей. Компьютер умер позавчера — не выдержал перепада температур. Спутниковый телефон не ловит сеть. Покупка гаджетов оказалась пустой тратой времени и денег. Мне следовало обратиться к опыту Дерсу Узала и помнить, что в тайге нужны только топор, нож и спички. Без ноутбука я остаюсь наедине с собственными мыслями. Память — это тоже электрический заряд.

21 февраля

32 °C ниже ноля. Кристально чистое небо. Как в «Ледяном замке» у Тарьея Весоса — холод и безмолвие.

Позавчерашние налетчики все разворотили. Сугробы осели, повсюду видны следы нашествия. Скорее бы уж выпал снег и скрыл это безобразие.

В пятидесяти метрах к югу от моего дома расположена баня. Володя построил ее в прошлом году. Чтобы температура достигла 80 °C, нужно топить четыре часа. Баня прекрасно иллюстрирует, насколько русским чужда умеренность: прямо из парилки они прыгают в сугроб. Окутанный паром, выдерживаю двадцать минут и выхожу. На улице тело стремительно охлаждается. Голова начинает слегка кружиться, нужно вернуться в помещение. Такова наша жизнь — постоянные поиски чего-то другого. Мы надеемся, что за закрытой дверью нас ждет счастье, но, войдя, очень быстро начинаем тяготиться и хотим выйти. И так до бесконечности.

Раз или два в неделю люди здесь ходят в баню — для очищения тела и души. Жара выжимает вас как лимон. Все обиды исчезают. Лишний жир, грязь и алкоголь выводятся из организма.

В шесть вечера поднимается снежная буря. Голый, в валенках и с керосиновой лампой в руке направляюсь к избушке. Вспоминаю рассказ из жизни узников ГУЛАГа: ночью в метель два заключенных вышли в туалет и заблудились. Наутро их нашли мертвыми в пятидесяти метрах от бараков, до которых они так и не смогли добраться.

Проглатываю литр обжигающе горячего чая. Баня — абсолютная роскошь. Я чувствую себя новым человеком. Если мне дадут лопату и красный платок, я построю социализм.

Вечером съедаю чашку риса с соусом табаско и большим ломтем копченой колбасы. Выпиваю пятьсот граммов водки. На десерт — полная грусти луна, повисшая над горными хребтами. Выхожу поприветствовать ее, наблюдающую за сном живых существ с материнской нежностью. Затем ложусь спать, жалея всех тех, у кого нет ни избушки, ни бани, ни даже норы.

22 февраля

Что такое жизнь в лесу? Бегство? Погрязшие в болоте повседневности люди готовы считать бегством любой жизненный порыв. Или игра? Точно! Как еще можно назвать это добровольное заточение у черта на куличках наедине с ящиком книг и снегоступами? Духовные искания? Слишком громко сказано. Опыт? Да, в научном смысле слова. Хижина в лесу — это лаборатория, экспериментальное пространство для свободы, тишины и одиночества. Место, где изобретается неторопливая жизнь.

Сейчас много говорят о необходимости снижать темпы экономического роста. В мире ограниченных ресурсов невозможно бесконечно наращивать объемы производства. Поэтому мы должны сбавить скорость, упростить наше существование и научиться довольствоваться малым. Можно меняться в эту сторону по собственной воле. Завтра нас заставят сделать это грядущие экономические кризисы.

Но сокращение производства и потребления никогда не станет доминирующей политической повесткой. Для этого нам нужен деспотичный правитель, отличающийся дальновидностью. Кто еще отважится навязать подобный курс своему народу? Как убедить массы в преимуществах аскезы? Можно ли объяснить миллиардам людей, населяющих Землю, что читать Сенеку лучше, чем поедать гамбургеры? Экологическая утопия: рецепт спасения для тех немногих, кто настроен на лирический лад и стремится правильно питаться.

Лесная хижина представляет собой идеальное место для того, чтобы построить жизнь, основанную на умеренности. Отшельнику не нужно обременять себя лишними вещами и многочисленными знакомствами. Ему легче избавиться от старых привычек. Он принадлежит к тем редким счастливчикам, которые могут наслаждаться великолепием природы. Куда бы он ни посмотрел, его взгляду открывается изумительная красота. Течение времени никогда не прерывается (за исключением случаев, подобных позавчерашнему). У лесного отшельника нет шансов стать жертвой цифровой зависимости.