Теперь он выглядел смущенным подростком лет пятнадцати. Меня разбирал смех. Взглянуть на Кэсси я не решался.
– То есть всю ночь? – злорадно переспросил я.
– Ага.
– Во дворе? Небось сильно продрогли?
– Мы вернулись в дом часа в три. И дальше сидели у меня в комнате. До восьми. В восемь у нас подъем.
– Так-так-так, – умилился я. – Такое трогательное алиби нечасто встретишь.
Марк смерил меня ненавидящим взглядом.
– В понедельник ночью, – сказала Кэсси, – пока вы находились в лесу, вы не видели и не слышали ничего странного?
– Нет. Но там темно, так темно, как бывает в деревне, а не в городе. Никаких фонарей и прочего. В десяти футах я уже никого и не разглядел бы. И не услышал бы, потому что там полно всяких посторонних звуков.
Темнота и звуки леса – по спине у меня снова побежали мурашки.
– Необязательно в лесу, – сказала Кэсси, – на раскопках или, возможно, на дороге. Вы там никого не видели, ну, скажем, после половины седьмого?
– Погодите-ка, – словно нехотя ответил Марк, – на раскопках. Там кто-то ходил.
Ни я, ни Кэсси и глазом не моргнули, но сквозь нас точно электрический разряд прошел.
Мы почти махнули на Марка рукой, проверили его алиби, поставили напротив его имени знак вопроса и уже собирались отправить его обратно к мотыге – по крайней мере, на некоторое время. В первые дни расследования работы столько, что занимаешься только самым важным. Однако сейчас он полностью завладел нашим вниманием.
– Можете описать их? – спросил я.
Он неприязненно взглянул на меня.
– Ага. Они выглядели как фонарь. В темноте-то.
– Марк, – проговорила Кэсси, – а если с самого начала?
– Кто-то с фонарем прошел через нашу территорию, от деревни к дороге. Вот и все. Я видел только луч от фонаря.
– Во сколько?
– Я на часы не смотрел. Может, в час. Или чуть раньше.
– Постарайтесь вспомнить. Хоть что-то заметили – возможно, рост, если судить по тому, где находился фонарь?
Он прищурился и задумался.
– Не-а. Довольно низко от земли, но в темноте перспективу видишь искаженно, так ведь? И двигался луч света медленно, но вы же помните раскопки, там сплошные канавы и остатки стены.
– Большой фонарь или маленький?
– Луч тонкий, не особо яркий. Значит, фонарь не из этих здоровенных, с ручкой. Обычный маленький фонарик.
– Вы заметили его, – продолжала Кэсси, – около стены, которая отделяет раскопки от поселка. Где именно – у того конца, что дальше всего от дороги?
– Примерно там, ага. Я решил, что они вошли через дальний вход или, может, через стену перелезли.
Улица, на которой живут Девлины, как раз упирается в дальний вход, а их дом расположен всего в трех домах от него. Не исключено, что Марк видел Джонатана или Маргарет. Двигались те медленно, потому что тащили тело и высматривали место, куда его положить. Или, возможно, это была Кэти – пришла встретиться с кем-то, вооруженная лишь фонариком да ключом, которому больше не суждено было открыть дверь ее дома.
– И они направлялись к дороге?
Марк пожал плечами.
– Они срезали путь, пошли наискосок через раскопки, но куда именно, я не видел. Там же деревья.
– Как думаете, они ваш костер заметили?
– А мне откуда знать?
– Ладно, Марк, – сказала Кэсси, – это важно. Примерно в это же время вы не видели на дороге машин? Или, возможно, припаркованную машину?
Марк задумался.
– Не-а, – решительно проговорил он наконец, – парочка проехала, когда я только пришел туда, но после одиннадцати никто больше не проезжал. Местные ложатся рано. К полуночи свет в поселке повсюду выключен.
Если он говорит правду, то оказал нам огромную услугу. Место убийства и другое – там, где тело Кэти прятали до вторника, – почти наверняка находятся в пешей доступности от поселка, даже вполне вероятно, что прямо там, а значит, список подозреваемых существенно сократился и теперь в нем не все жители Ирландии.
– Вы уверены, что заметили бы проезжающую машину? – спросил я.
– Фонарь-то я разглядел или как?
– Но вспомнили про это только сейчас, – поддел его я.
Марк поджал губы:
– С памятью у меня все в порядке, спасибо. Я просто думал, это не особо важно. Это же случилось ночью в понедельник, верно? Я и внимания-то не обратил. Думал, может, кто-то из гостей возвращается или местные детишки гуляют – они иногда приходили по ночам. Мне лично все равно, проблем от них не было.
В этот момент в кабинет постучалась Бернадетт, администратор нашего отдела. Когда я открыл, Бернадетт огорченно проговорила:
– Детектив Райан, вас к телефону, какая-то женщина. Я сказала, что вы заняты, но она говорит, это важно.
Бернадетт проработала в Убийствах двадцать четыре года, то есть всю сознательную жизнь. У нее брюзгливое одутловатое лицо и пять нарядов, по одному на каждый день недели, что очень удобно в тех случаях, когда ты от усталости забыл, какой сегодня день, и нам кажется, что она, прямо как Вэйлон Смитерс[11], питает страсть к своему начальнику, то есть к О’Келли. В отделе уже пари заключают на то, когда эти двое наконец сойдутся.
– Иди, – разрешила Кэсси, – я тут одна закончу. Марк, нам нужно только записать ваши показания, а потом мы вас подбросим до работы.
– Я на автобусе доберусь.
– Нет, – возразил я. – Надо, чтобы Мэл подтвердила ваше алиби, а если вы успеете поговорить с ней первым, мы не сможем принять ее показания.
– Задолбаться можно. – Марк громко заерзал на стуле. – Я ничего не выдумываю. Любого спросите. Мы еще и проснуться не успели, как у нас все обо всем узнали.
– Спросим, не переживайте, – радостно сказал я и оставил их с Кэсси наедине.
Я прошел в кабинет и дождался, когда Бернадетт переведет туда звонок, а она не торопилась – давала понять, что звать меня к телефону в ее обязанности не входит.
– Райан слушает, – сказал я.
– Детектив Райан? – Девушка говорила тихо и робко, но голос я узнал сразу же. – Это Розалинд. Розалинд Девлин.
– Розалинд, – я быстро вытащил блокнот и огляделся в поисках ручки, – как вы?
– О, все хорошо, – нервный смешок, – хотя на самом деле нет. Я просто раздавлена. Но вообще, по-моему, потрясение еще не прошло. Никто из нас до конца так и не осознал. Ведь заранее не думаешь, что с тобой нечто подобное случится, да?
– Да, – мягко проговорил я, – и представляю, что вы сейчас ощущаете. Могу ли я помочь вам?
– Я подумала… Ничего, если я как-нибудь зайду к вам, просто поговорить? Но только если это ничего. Я хотела вас кое о чем попросить. – Шум машины где-то рядом. Розалинд звонила из автомата.
– Разумеется. Сегодня после обеда?
– Нет, – поспешно сказала она, – нет, не сегодня. Они того и гляди вернутся, с минуты на минуту, они уехали… посмотреть… – Она умолкла. – Можно я завтра приду? Во второй половине дня?
– Когда захочешь, – заверил я. – Давай я тебе номер моего мобильника дам? И будешь звонить, когда понадобится. А завтра позвони, и встретимся.
Розалинд записала номер, шепотом повторяя цифры.
– Мне пора, – торопливо проговорила она потом. – Спасибо, детектив Райан. Спасибо вам огромное.
Не успел я попрощаться, как она повесила трубку.
Я заглянул в допросную. Марк читал свои показания, и Кэсси даже удалось его рассмешить. Я тихо стукнул пальцем по стеклу. Марк вскинул голову, а Кэсси едва заметно улыбнулась – похоже, по мне они не скучают. Как вы, наверное, догадываетесь, меня это вполне устроило. Софи ждала обещанных образцов крови. Я оставил для Кэсси записку на двери: “Вернусь в 5” – и направился в подвал.
В начале восьмидесятых процедуры хранения вещественных доказательств были немудреными. Коробка Питера и Джейми стояла на верхней полке, прежде я ни разу не снимал ее оттуда, но когда вытаскивал папку с делом, то по выпуклостям на коробке понял, что там много чего лежит и что это все собрано Кирнаном, Мак-Кейбом и их следственной группой. В деле имелись еще четыре коробки, промаркированные. На них по-детски аккуратным почерком было выведено:
2) Апросные листы. 3) Апросные листы. 4) Свидетильские покозания. 5) Наводки.
Либо Кирнан, либо Мак-Кейб был полуграмотным. Я снял с полки самую большую коробку. Пылинки взвились в воздух, танцуя в тусклом свете лампочки.
Коробку заполняли полиэтиленовые пакетики с вещдоками, тоже порядком запылившиеся, отчего предметы внутри словно приобрели эффект сепии, напоминая загадочные артефакты в каких-нибудь покоях восемнадцатого века. Бережно, один за другим, я достал предметы и разложил в ряд на каменных плитах. Для такого крупного дела вещдоков оказалось довольно мало. Детские часы, стеклянный стакан, бледно-оранжевая игра “Донки Конг” – все усыпано дактилоскопическим порошком. Остатки трасологических доказательств – в основном сухие листья и кусочки древесной коры. Белые носки с темно-коричневыми пятнами и аккуратными квадратными прорезями – отсюда образцы ткани взяли на анализ. Грязная белая футболка, выцветшие джинсовые шорты с вытертыми, потрепанными краями. Последними я достал кроссовки с потертостями и жесткой, деформированной стелькой. Кроссовки были набивными, и все же кровь протекла почти насквозь – снаружи, в местах швов, темнели пятна, сверху засохли сгустки, бледно-коричневые там, где носки особенно плотно прижимались к кроссовкам.
На самом деле я долго собирался с силами. Меня все не покидала мысль, что при виде вещдоков я захлебнусь от воспоминаний. Что вдруг скрючусь на полу прямо тут, в подвале, было маловероятно, и все же я неслучайно выбрал момент, когда искать меня никто не станет. На деле же я с определенной долей разочарования осознал, что ни один из этих предметов не выглядит даже смутно знакомым – за исключением, кто бы мог подумать, принадлежавшей Питеру игры “Донки Конг”. Вероятнее всего, игру изъяли, чтобы сравнить отпечатки пальцев, и вот теперь она вызвала поток довольно бесполезных воспоминаний (мы с Питером сидим на залитом солнцем ковре, каждый из нас жмет на кнопку, мы сосредоточены, толкаем друг дружку локтями, а склонившаяся сзади Джейми возбужденно выкрикивает команды), таких ярких, что я почти услышал бодрый, настырный писк игры. А вот при виде одежды, хоть я и знал, ч