– Нет, никто, – ответил Сэм, – насколько я могу судить.
Он заботливо сложил распечатки и унес их с собой.
Все это происходило в понедельник, спустя почти неделю после смерти Кэти. За те дни ни Джонатан, ни Маргарет ни разу не позвонили, чтобы узнать, как продвигается расследование. Не сказать чтоб я расстраивался – некоторые родственники названивают по четыре или пять раз на дню, и мало что в мире для меня тяжелее, чем сообщать родным, что сообщить нечего. И тем не менее их молчание стало еще одной странностью в уже длинном ряду подобных.
Розалинд пришла во вторник, в обеденное время. Заранее она меня не предупредила, просто внезапно на пороге возникла Бернадетт и с легким недовольством сообщила, что меня спрашивает молодая женщина, однако я сразу понял, что это Розалинд, и в ее неожиданном визите я почувствовал нотку отчаянья, некую срочную необходимость. Бросив все и не обращая внимания на удивленные лица Кэсси и Сэма, я поспешил вниз.
Розалинд ждала в приемной, стояла у окна. Плотно закутавшись в изумрудного цвета шаль, она тоскливым невидящим взглядом смотрела в окно. Хоть сама девушка этого, скорее всего, не сознавала, но выглядела она невероятно – каскад каштановых локонов, оттененных зеленью ткани, на фоне залитой светом кирпичной стены и мощеного двора. Уберите скучно-практичную обстановку приемной – и вы получите картину прерафаэлитов.
– Розалинд, – окликнул я.
Она отпрянула от окна, притиснула руку к груди.
– Ох, детектив Райан! Вы меня напугали… Спасибо вам огромное, что согласились меня принять.
– Что вы, не за что, – отмахнулся я. – Давайте поднимемся и побеседуем.
– Точно? Я так боюсь вам помешать. Если вы заняты, просто скажите – и я уйду.
– Вы совершенно не мешаете. Принести вам чая? Или кофе?
– Кофе я бы выпила, спасибо. Но нам правда надо туда зайти? Сегодня такой чудный день, а я немного побаиваюсь закрытого пространства – правда, никому об этом не рассказываю… Давайте лучше выйдем на улицу?
Это идет вразрез с правилами, но я рассудил, что Розалинд не подозреваемая и даже, возможно, не свидетель.
– Конечно, – согласился я, – только подождите минутку.
Я побежал за кофе. Спросить, какой кофе она любит, я забыл, поэтому добавил в стаканчик молока и на всякий случай положил в карман два пакетика сахара.
– Вот, держите. – Я протянул Розалинд кофе. – Выйдем во дворик?
Девушка отхлебнула кофе и невольно скривилась.
– Понимаю, да, отвратительный, – сказал я.
– Нет-нет, все отлично, просто… Я обычно пью без молока, но…
– Ох, простите, – извинился я, – простите. Хотите, другой принесу?
– Ой, нет, ни в коем случае! Все в порядке! Детектив Райан, если честно, мне и кофе-то особо не хочется. Возьмите лучше вы! Мне ужасно неловко вас отвлекать, вы и так согласились со мной встретиться, а из-за меня столько хлопот… – Она тараторила громко и горячо, взволнованно жестикулировала и чересчур настойчиво, словно под гипнозом, заглядывала мне в глаза. Розалинд ужасно переживала и отчаянно старалась это скрыть.
– Совершенно никаких хлопот, – ласково заверил я. – Давайте вот как поступим: найдем какое-нибудь уютное местечко и я принесу вам другой кофе. Такой же мерзкий, но хоть без молока. Что скажете?
Розалинд благодарно улыбнулась, и на миг мне почудилось, что моя жалкая забота растрогала ее до слез.
Расположились на скамейке во внутреннем дворике. Сияло солнце, щебечущие птицы пытались стянуть у соперниц из-под носа рассыпанные на земле крошки от бутербродов. Усадив Розалинд, я снова отправился за кофе. На этот раз я дал ей возможность успокоиться и не стал торопиться, однако, вернувшись, обнаружил, что она так и сидит на самом краешке скамейки, кусает губы и обрывает лепестки маргаритки.
– Спасибо вам. – Силясь улыбнуться, Розалинд взяла стаканчик.
Я сел рядом.
– Детектив Райан, вы нашли… вы выяснили, кто убил мою сестру?
– Пока нет, но прошло еще не так много времени. Мы делаем все, что в наших силах, честное слово.
– Вы его поймаете, детектив Райан, я знаю. Я как только вас увидела, сразу это поняла. Мне на человека один раз посмотреть достаточно – и я уже столько про него знаю! Иногда мне даже самой страшно от того, насколько часто я оказываюсь права. И я с первого взгляда поняла, что нам именно вы и нужны.
В ее глазах я прочел непоколебимую уверенность. Разумеется, я был польщен, ну конечно, но в то же время столь безоговорочное доверие всерьез смутило. Такая уверенная, но такая ранимая, и хотя подобные мысли стараешься от себя гнать, я все равно понимал: есть вероятность, что это дело мы не раскроем. И как тяжело это скажется на Розалинд, понимал тоже.
– Вы мне приснились, – добавила Розалинд и сконфуженно опустила взгляд. – В ночь после похорон Кэти. С тех пор, как она исчезла, я спала час, не больше. Я… ох, я чуть с ума не сошла. Но в тот день увидела вас… И подумала, что сдаваться нельзя. А в ту ночь я заснула, и мне приснилось, что вы постучались к нам в дом и сказали, что поймали злодея, который это сделал. Что он у вас в машине и что больше он никому не причинит зла.
– Розалинд, – я решил положить этому конец, – мы делаем все, что от нас зависит, и мы не сдадимся. Но вам следует быть готовой к тому, что расследование займет немало времени.
Она покачала головой и повторила:
– Вы его поймаете.
Я сделал вид, будто пропустил ее слова мимо ушей.
– Вы говорили, что хотели о чем-то спросить?
– Да. – Розалинд глубоко вздохнула. – Что именно случилось с моей сестрой, детектив Райан?
Она испытующе смотрела на меня, и я не знал, как поступить. Скажи я ей правду, и она может потерять самообладание, закричать… А в обеденный перерыв тут, во внутреннем дворике, полно сотрудников, любителей поболтать.
– Лучше вам у родителей спросить.
– Мне уже восемнадцать. Чтобы со мной поговорить, вам их разрешение не нужно.
– И тем не менее.
Розалинд прикусила нижнюю губу.
– Я спрашивала. Он… они… велели мне заткнуться.
Меня пронзило какое-то странное чувство – гнев, тревога, жалость, точно не знаю.
– Розалинд, – очень мягко проговорил я, – у вас дома все в порядке?
Девушка вскинула голову. Глаза ее удивленно округлились.
– Ну да, – неуверенно сказала она, – конечно.
– Точно?
– Вы очень добрый, – голос у нее дрогнул, – и заботливый. Просто… да, все хорошо.
– Может, вам лучше будет поговорить с моей напарницей?
– Нет! – В ее голосе отчетливо прозвучала неприязнь. – Я хотела поговорить именно с вами, потому что… – Розалинд вертела в руках стаканчик, – я же поняла, что вам не все равно. Вы переживали из-за Кэти. Вашей напарнице все равно, а вот вы совсем другой.
– Нет, разумеется, мы оба переживаем.
Мне захотелось приобнять ее или еще как-нибудь утешить, но такие штуки у меня всегда плохо получались.
– Да-да, понимаю. Но ваша напарница… – Розалинд смущенно улыбнулась. – Я, наверное, ее побаиваюсь. Она такая резкая.
– Резкая? – удивился я. – Детектив Мэддокс?
В отделе считалось, что Кэсси отлично ладит с родными жертв. Лично я цепенею и двух слов связать не могу, а вот у нее всегда находятся нужные слова, и она знает, как деликатнее всего их произнести. Некоторые семьи, с которыми мы работали, до сих пор присылают ей на Рождество печальные, искренние открытки с благодарностью.
Розалинд беспомощно всплеснула руками:
– Ох, детектив Райан, я же не в плохом смысле. Резкий – это же хорошо, разве нет? Особенно в вашей работе. А я, наверное, просто очень чувствительная. Но ваша напарница так давила на моих родителей – она обязана задавать все эти вопросы, понимаю, но она спрашивала так равнодушно… Джессика ужасно расстроилась. А ваша напарница улыбалась так, будто это все… Кэти же умерла, это не шутка, детектив Райан.
– Конечно, нет…
Я прокручивал в памяти ту сцену в доме Девлинов, пытаясь понять, что же в поведении Кэсси могло расстроить ребенка. Единственное, что пришло на ум, – ободряющая улыбка, адресованная Розалинд, когда Кэсси усадила девушку на диван. Я подумал, что, наверное, она и в самом деле зря улыбнулась, хотя и реакция Розалинд чересчур уж нервная. Потрясение и горе часто искажают представление о происходящем, лишают человека умения верно оценивать, и все же ее взвинченная экзальтированность укрепила меня в подозрении, что в этом доме что-то неладно.
– Простите, если у вас сложилось впечатление, будто…
– Нет-нет, вы тут ни при чем, вы прекрасно держались. И я знаю, что детектив Мэддокс тоже не нарочно говорила так… так жестко. Честное слово. Для большинства резкость – это способ проявить свою силу, верно? Таким образом они скрывают неуверенность в себе, или собственную ущербность, или еще что-нибудь в этом роде. В душе они совершенно не жестокие.
– Да, – поддакнул я, – наверное, вы правы.
Ущербной я бы Кэсси в жизни не назвал, но ведь и резкой я ее тоже не считал. Я вдруг с неприятным удивлением понял, что не знаю, какой Кэсси видят другие. Это все равно что пытаться определить, красавица твоя сестра или так себе, – в ее оценке ты необъективен, как и в оценке самого себя.
– Я вас обидела? – Теребя локон, Розалинд тревожно всматривалась мне в лицо. – Ну да, обидела. Простите, простите, пожалуйста, вечно я лезу не в свое дело. Как рот открою, так и несу не знаю что, никак не могу остановиться…
– Нет-нет, – запротестовал я, – все хорошо, вы меня нисколько не обидели.
– Обидела, я же вижу.
Она плотнее закуталась в шаль, вытащила попавшие под шаль пряди. Лицо у нее сделалось угрюмым, мрачным. Я чувствовал, что она того и гляди замкнется, и тогда второго шанса у меня не будет.
– Уверяю, я совсем не обиделся. Просто ваши слова навели меня на кое-какие мысли. Вы очень наблюдательны.
Отведя глаза, она принялась теребить бахрому шали.
– Она ведь ваша девушка, да?
– Детектив Мэддокс? Ой нет, – улыбнулся я. – С чего вы взяли?