Сэм, неуклюже похлопав Кэсси по плечу, шагнул к своему столу и самозабвенно, словно учуявшая след собака, принялся рыться в газетных вырезках, а мы с Кэсси вернулись к отчетам.
Карта так и осталась висеть на стене, по какой-то необъяснимой причине действуя мне на нервы. Думаю, дело в совершенстве рисунка, в хрупком изяществе каждой детали – крохотных листиков на деревьях в лесу, выпуклых камешков в стене башни. Видимо, я подсознательно страшился, что однажды взгляну на карту и увижу среди выведенных шариковой ручкой деревьев смеющиеся детские лица. В одном из желтых квадратиков Кэсси пририсовала торговца недвижимостью в костюме, с рогами и небольшими, торчащими изо рта клыками. Рисует она не лучше восьмилетнего ребенка, и тем не менее каждый раз, замечая краем глаза эту мерзкую рожу, я подпрыгивал.
Я сделал попытку – вообще-то впервые в жизни – по-настоящему вспомнить, что произошло тогда в лесу. Начал я издалека, не желая даже самому себе признаваться в том, что творю, – подобно ребенку, который ковыряет болячку, а смотреть боится. Я подолгу гулял, – ранним утром или ночью, когда не оставался на диване у Кэсси и не мог уснуть, – в странном оцепенении часами бродил по городу, вслушиваясь в едва различимые голоса на задворках моего сознания. Порой, очнувшись, я понимал, что пялюсь на безвкусную неоновую вывеску неизвестного мне магазина или на изысканный фасад какого-нибудь георгианского особняка в “мажорном” Дун-Лэаре, но понятия не имел, как я тут очутился.
В определенной степени мои блуждания дали результат. Спущенный с поводка, мой разум производил нескончаемый поток образов, подобный мелькающим на быстрой перемотке кадрам, и со временем я научился выхватывать тот или иной фрагмент, чтобы внимательнее рассмотреть. Вот наши родители везут нас в город, чтобы приодеть перед первым причастием. Мы с Питером, оба в новеньких темных костюмах, едва не падаем от смеха, когда Джейми, долго препиравшаяся шепотом с матерью, выскакивает из примерочной с гримасой отвращения на лице и наряженная в платье-торт. Вот чокнутый Мик, местный псих, который круглый год разгуливает в пальто и перчатках без пальцев и непрерывно бормочет себе под нос проклятья, – Питер рассказывал, что Мик спятил, после того как очень нехорошо обошелся с одной девушкой, она должна была родить, но вместо этого повесилась в лесу, и лицо у нее все почернело. Как-то раз Мик принялся орать прямо перед магазином, копы запихнули его в машину, и больше Мика мы не видели. Вот моя школьная парта – старая, крошащаяся древесина, в верхнем углу никому не нужное отверстие для чернильницы, до блеска отполированная локтями столешница, в несколько слоев покрытая рисунками: клюшка для хоккея на траве, сердечко с инициалами и надпись сверху: “Тут был Дес Пирс 12.10.67”. Знаю, все это бесполезные подробности, ничего такого, что помогло бы мне вспомнить главное, мелочи, которые и внимания-то не стоят. Но учтите, я привык считать первые двенадцать лет моей жизни навсегда утраченными. Для меня любой восстановленный обрывок памяти был истинным волшебством, своего рода розеттский камень, покрытый манящими письменами.
И однажды я все-таки припомнил кое-что если и не важное, то, по крайней мере, относящееся к делу. “Металлика и Сандра – жених и невеста…” Постепенно, будто испытав странное откровение, я понял, что мы не единственные считали лес своей территорией и делали там все что заблагорассудится. В самой чаще, неподалеку от развалин старого замка, имелась полянка – весной на ней синели пролески, потом их сменяла высокая стрекучая трава, оставлявшая на руках длинные красные полоски, а к осени клонились колючие переплетенные ветви ежевики, отяжелевшие от ягод. Порой, когда других занятий не находилось, мы подсматривали там за байкерами. Мне вспомнился лишь один случай, однако, судя по ощущениям, у нас такое вошло в привычку – мы и прежде это проделывали.
Жаркий летний день, солнце печет затылок, во рту привкус фанты. Девушка по имени Сандра лежит на спине, на примятой траве. Сверху пыхтит Металлика. Блузка сползла с плеча Сандры, так что видна бретелька бюстгальтера, черная и блестящая. Сандра запустила пальцы Металлике в волосы, эти двое целуются, мелькают языки.
– Фу-у, так и заразу подцепишь, – шепнула мне на ухо Джейми.
Я вжался в землю, чувствуя, как на животе, там, где задралась футболка, травинки выдавливают узор. Чтобы не выдать себя, дышали мы через рот.
Питер чмокнул, имитируя поцелуй, но достаточно тихо, чтобы байкеры его не услышали, и мы захихикали, зажимая ладонью рты и толкая друг дружку локтями. Темные Очки и высокая девушка с пятью сережками уединились на противоположной стороне полянки. Антракс чаще всего ошивался на опушке леса – пинал каменную ограду, курил и кидал камни в банки из-под пива. Питер поднял камушек, ухмыльнулся и швырнул его во влюбленную парочку. Камушек упал в нескольких дюймах от плеча Сандры. Металлика все пыхтел, даже не посмотрел в нашу сторону. Мы уткнулись в траву, где и лежали, пока не отсмеялись.
Неожиданно Сандра повернула голову и посмотрела прямо на меня, сквозь травинки и цветы цикория она заглянула мне в глаза. Металлика целовал ее в шею, а она лежала почти неподвижно. Где-то возле моей руки застрекотал кузнечик. Я смотрел на Сандру, чувствуя, как сердце медленно отбивает ритм.
– Адам, валим, – быстро прошептал Питер, – давай же, валим!
Друзья принялись дергать меня за лодыжки, и я, царапая ноги о колючки, отполз назад, в густую тень деревьев. Сандра по-прежнему не сводила с меня взгляда.
Имелись и другие воспоминания, те, которые мне до сих пор трудно уместить в голове. Я вспомнил, например, как слетаю вниз по лестнице у нас в доме, не касаясь ступенек. В памяти эта картина встала в мельчайших подробностях: шершавость обоев с выцветшими букетиками роз, полоса света из приоткрытой двери ванной, плящущие в ней пылинки, золотистое сияние перил, ловкие взмахи моих рук, когда я отталкиваюсь от перил, взмываю над лестницей дюйма на три-четыре и приземляюсь уже внизу.
Еще я помню, как мы втроем нашли в самом сердце леса тайный сад. Он прятался за неприметной стеной или дверью, что-то такое. Одичавшие фруктовые деревья – яблони, вишни, груши; разбитые мраморные фонтаны, где в ложбинках, подернутых мхом, в глубоких трещинах поблескивают капельки воды; увитые плющом статуи – ноги их тонут в траве, отбитые руки и головы белеют среди листьев дикой моркови. Серый сумеречный свет, шелест травы под нашими ногами, роса на голых икрах. Ладошка Джейми, маленькая и розовая, гладит каменные складки одеяния, лицо Джейми запрокинуто, взгляд обращен на слепые глаза статуи. Бездонная тишина. Я прекрасно понимал, что существуй этот сад в действительности – и археологи непременно обнаружили бы его, статуи уже стояли бы в Национальном музее, а Марк в подробностях живописал бы их. Только я все это помню – вот в чем загвоздка.
Рано утром в среду мне позвонили из отдела по борьбе с компьютерной преступностью: они проверили компьютер нашего последнего подозреваемого в спортивном костюме и подтвердили, что на момент смерти Кэти любитель “кавасаки” действительно сидел в Сети. С определенной долей профессиональной гордости спецы сообщили, что хотя в семье у этого придурка всего один компьютер и пользуются им и его родители, и жена, однако орфографические и пунктуационные ошибки у каждого из них особенные, об этом свидетельствует переписка по электронной почте и в чатах. Орфография сообщений, отправленных в ночь смерти Кэти, соответствует той, что характерна для нашего подозреваемого.
– Да пошло оно все! – Я бросил трубку и закрыл руками лицо.
Мы уже просмотрели записи с видеокамеры в закусочной: опоздавший на автобус “спортивный костюм”, в дым пьяный и оттого до крайности сосредоточенный, методично макает в соус жареную картошку. В душе именно такого я и ожидал, но чувствовал себя отвратно – и недосып, и гулкая мигрень, и недостаток кофеина в организме, да еще с утра пораньше новость о том, что единственная обнадеживающая зацепка обернулась пшиком.
– Что с тобой? – спросила Кэсси, оторвавшись от бумаг.
– У нашего знатока “кавасаки” алиби подтвердилось. Если тип, которого видела Джессика, убийца, то он не из Нокнари, и я понятия не имею, где его искать. На колу мочало – начинай сначала.
Кэсси бросила на стол стопку листков и потерла глаза.
– Роб, наш убийца – местный. Все на это указывает.
– Тогда кто этот долбаный тип в спортивном костюме? Если у него алиби на момент убийства и если он на самом деле говорил недавно с Кэти, то почему он просто не рассказал нам?
– И еще одно “если”, – Кэсси покосилась на меня, – если он и впрямь существует.
Меня захлестнула неконтролируемая ярость.
– Мэддокс, что ты несешь?! По-твоему, Джессика просто придумала это, чтобы развлечься?! Ты этих девочек толком и не видела, ты хоть представляешь, как им тяжело?
– Несу я вот что, – холодно ответила Кэсси, приподняв брови. – Я вполне допускаю, что при определенных условиях они запросто могли придумать эту историю.
Гнев мой мгновенно улетучился, я понял, о чем она.
– Вот дерьмо! – вырвалось у меня. – Родители.
– Аллилуйя. Вижу проблески разума.
– Прости, – сказал я, – прости, что сорвался, Кэсс. Родители… Вот же отстой. Если Джессика считает, что тут замешаны родители, то она могла все выдумать…
– Джессика? Ты правда считаешь, что у нее на это мозгов хватит? Она даже разговаривает с трудом.
– Ладно, тогда Розалинд. Придумала незнакомца в спортивном костюме, чтобы снять подозрения с родителей, подговорила Джессику. И чисто случайно эта их история совпала с показаниями Дэмьена. Но, Кэсс, если Розалинд на такое способна… если она все это организовала, значит, ей известно нечто ужасное. Либо она сама, либо Джессика видели что-то. Или слышали.
– Во вторник… – Кэсси осеклась, но мысль ее, слишком чудовищную, чтобы произнести ее вслух, я ухватил мгновенно.