Во вторник тело Кэти где-то прятали.
– Надо поговорить с Розалинд. – Я схватился за телефон.
– Роб, не дергай ее сейчас. Она запрется. Дождись, когда она сама к тебе придет.
Кэсси была права. Иногда детей бьют, насилуют, измываются над ними самыми немыслимыми способами – и все-таки те ни за что не попросят о помощи и не предадут тем самым родителей. Если Розалинд защищает Джонатана, или Маргарет, или обоих сразу, то стоит ей сказать правду – и ее мир рухнет, а следовательно, она сама должна прийти к такому решению. Надави я на Розалинд – и потеряю ее. Я отложил мобильник в сторону.
Однако Розалинд не звонила. Через пару дней мое терпение лопнуло и я сам позвонил ей на мобильник – по многим причинам, в равной степени смутным и отчетливым, мне не хотелось звонить ей на домашний телефон. Розалинд не ответила. Я оставил несколько сообщений, но она не перезвонила.
Был серый, мерзкий день, когда мы с Кэсси поехали в Нокнари, чтобы побеседовать с Сэведжами и Алисией Роуэн. Мы оба страдали от тяжелого похмелья – накануне провели день в компании с Карлом и его интернет-психами, – поэтому в машине молчали. Кэсси сидела за рулем, а я смотрел в окно, как порывистый ветер безжалостно треплет листву, как по стеклу ползут струи дождя. И я, и Кэсси сомневались, что мне стоило ехать в Нокнари.
В последнюю минуту, когда мы, свернув на старую дорогу, припарковались, я отказался идти в дом Питера. Не оттого что дорога пробудила во мне воспоминания. Как раз наоборот. В памяти всплыли поселковые улицы, и от этого возникло сильное ощущение, будто Нокнари вот-вот снова ударит меня под дых. В детстве мы провели немало времени в доме Питера, и мне казалось, что его родители узнают меня даже быстрей, чем я их.
Я наблюдал из машины, как Кэсси подошла к двери его дома и позвонила, как ее впустили внутрь. Потом я вылез из машины и направился к дому моего детства. Графство Дублин, Нокнари, улица Нокнари-Вэй, дом 11 – адрес всплыл сам по себе, как бывает с затверженными в детстве считалочками.
Дом оказался куда меньше, чем отпечаталось у меня в памяти, а зеленый простор лужайки скукожился до квадратного клочка. Явно не так давно стены перекрасили в бодрый желтый с белой отделкой. У стены роняли последние лепестки красные и белые розы, и я попытался вспомнить, уж не отец ли их посадил. Я взглянул на окно моей бывшей комнаты, и ко мне тотчас же вернулось ощущение дома: я здесь жил. Из этой двери я с портфелем выбегал по утрам, направляясь в школу, из того окна перекрикивался с Питером и Джейми, в этом палисаднике учился ходить. По этой дороге я гонял на велике вплоть до того дня, когда мы втроем перелезли через стену и растворились в лесу.
У обочины стоял маленький серебристый “фольксваген-поло”, а вокруг него в игрушечной пожарной машинке катался белобрысый мальчуган лет трех-четырех. Он громко подвывал, подражая пожарной сирене. Когда я приблизился, малыш остановился и мрачно посмотрел на меня.
– Привет, – поздоровался я.
– Уходи, – приказал он.
От такой напористости я даже растерялся, но отвечать и не пришлось: дверь распахнулась, и мать мальчика – тоже блондинка, за тридцать, шаблонно-миленькая – быстро подошла к сыну и положила руку ему на голову.
– Вам чем-то помочь?
– Детектив Роберт Райан. – Я протянул раскрытое удостоверение. – Мы расследуем смерть Кэтрин Девлин.
Женщина взяла удостоверение и внимательно вчиталась.
– Не уверена, что сумею помочь. – Она вернула мне документ. – Мы уже все рассказали другим полицейским. Мы ничего не видели, а Девлинов, в сущности, и не знаем.
Смотрела она по-прежнему настороженно. Утомленный неподвижностью, мальчик принялся тихо рычать себе под нос и вихлять рулем машинки, но мать, придерживая его за плечо, не позволяла сдвинуться с места. Из дома доносилась красивая тихая музыка – думаю, Вивальди, – и я едва удержался, чтобы не сказать: “Мне бы хотелось уточнить несколько моментов – давайте войдем в дом?” Но я одернул себя: Кэсси скоро закончит беседовать с Сэведжами, меня не увидит и встревожится.
– Мы просто перепроверяем, – сказал я, – спасибо, что уделили мне время.
Мать мальчика смотрела мне вслед. Садясь в машину, я увидел, как она подхватила одной рукой машинку, второй ребенка и скрылась в доме.
Я долго просидел неподвижно – смотрел на дорогу и думал, что если бы не похмелье, то, может, не было бы такой тоски. Наконец дверь в доме Питера открылась и до меня донеслись голоса: кто-то провожал Кэсси. Я отвернулся и сделал вид, будто задумался. Так я просидел, пока дверь не захлопнулась.
– Ничего нового, – сказала Кэсси. – Питер не упоминал, что кого-то боится. И он ни с кем не ссорился. Мальчик умный, с незнакомцем не пошел бы. Впрочем, чересчур самоуверенный и из-за этого мог вляпаться в неприятности. Никого конкретно они не подозревают, но думают, что, вполне возможно, это тот же, кто убил Кэти. Они вроде как расстроены этим убийством.
– Да вроде как мы все расстроены, – буркнул я.
– По-моему, дела у них обстоят неплохо.
Я так и не заставил себя задать этот вопрос, хоть он меня и мучил.
– Отцу тяжело было все это заново ворошить, а вот мать держалась молодцом. С ними сестра Питера живет, Тара, она про тебя спрашивала.
– Про меня? – От ужаса желудок сжался.
– Спросила, не знаем ли мы, как ты. Я ответила, что полицейские за тобой не следят, но, насколько нам известно, у тебя все в порядке. – Кэсси ехидно ухмыльнулась: – По-моему, она в детстве в тебя влюблена была.
Тара. На год или два младше нас, востроглазая, с острыми локтями, из тех девчонок, что вечно вынюхивают, а потом ябедничают маме. Слава богу, я не пошел туда вместе с Кэсси.
– Может, мне с ней встретиться? Она как, симпатичная?
– Как раз в твоем вкусе – рослая деваха с мощной задницей. Работает инспектором дорожного движения.
– Ну ясное дело, – кивнул я. Меня чуток отпустило. – Попрошу ее прийти на наше первое свидание в форме.
– Только мне потом не рассказывай. Ладно. Теперь Алисия Роуэн. – Кэсси заглянула в блокнот, где записала номер дома. – Пойдешь со мной?
Ответил я не сразу. Насколько я помнил, в дом Джейми мы заглядывали нечасто. Если к кому-то и забегали, то обычно к Питеру – в его доме всегда царило шумное веселье, у Питера было полно братьев, сестер и домашних животных, мать пекла имбирное печенье, родители купили в кредит телевизор, и нам разрешалось смотреть мультики.
– Запросто, – согласился я. – Почему бы и нет?
Дверь открыла Алисия Роуэн. Хрупкая, с впалыми щеками, распущенные светлые волосы и голубые глаза, огромные и тревожные. Словно кинозвезда ушедшей эпохи, чья красота со временем становится лишь трогательней. Кэсси представилась, и в глазах женщины мелькнула тень надежды и страха, но когда она услышала имя Кэти Девлин, взгляд потух.
– Да, – проговорила она, – да, конечно, бедная девочка… Они… то есть вы полагаете, что это как-то связано с… Пожалуйста, входите.
Едва мы вошли в дом, как я понял, что зря решился на это. Запах – томная смесь сандалового дерева и ромашки – выгнал из глубин памяти воспоминания, и те замелькали перед глазами, точно рыбешки в мутноватой воде. К чаю ломтики странного хлеба с зернышками; возле лестницы картина с обнаженной женщиной, глядя на которую мы исподтишка хихикали. Игра в прятки, когда скрючился в гардеробе, обхватил колени руками, а тонкие юбки задевают лицо. “Сорок девять, пятьдесят!” – доносится из прихожей.
Мать Джейми провела нас в гостиную (на диване домотканые накидки, на журнальном столике улыбающийся Будда из дымчатого нефрита – я подумал, что восьмидесятые явно изменили Алисию Роуэн), и Кэсси произнесла нашу обычную речь. Разумеется, – и как только я не подумал об этом заранее – здесь имелась фотография Джейми, огромный снимок в рамке стоял на каминной полке. Смеющаяся Джейми сидит на каменной ограде у леса и щурится на солнце, а за ее спиной черная громада леса. Рядом в эту же рамку вставлены снимки поменьше, на одном – три фигурки, обхватили друг друга за плечи, на головах бумажные короны. Рождество или день рождения… “Зря я бороду не отрастил, – мелькнула идиотская мысль, и я испуганно отвернулся. – Кэсси следовало дать мне время…”
– В материалах по вашему делу, – говорила Кэсси, – сказано, что вы позвонили в полицию и сообщили, что ваша дочь и ее друзья сбежали. Вы предположили, что она именно сбежала, а не потерялась и не стала жертвой несчастного случая. На то была какая-то определенная причина?
– Ох, да… Видите ли… О господи. – Алисия Роуэн запустила в волосы пальцы, длинные, гибкие, словно бескостные. – Я собиралась отправить Джейми в интернат, а она не хотела. Кажется, сказала, что я ужасная эгоистка… Наверное, я такой и была. Но у меня имелись на то веские причины.
– Мисс Роуэн, – мягко проговорила Кэсси, – мы не осуждать вас пришли.
– Да-да, знаю. Но мы сами себе судьи, разве нет? И вам бы надо… да, надо узнать, как дело обстояло. Так вы лучше поймете, что случилось.
– Мы готовы вас выслушать. Нам любая мелочь пригодится.
Алисия кивнула, но без особого энтузиазма. За прошедшие годы наверняка слышала эти слова неоднократно.
– Да-да, конечно.
Она быстро вдохнула и, закрыв глаза, медленно выпустила воздух, будто про себя считала до десяти.
– Ну что ж, – заговорила она, – когда родилась Джейми, мне было всего семнадцать лет. Ее отец дружил с моими родителями и был женат, однако я по уши в него влюбилась. Все было сложно и рискованно: гостиничные номера, ложь – сами понимаете, – а в брак я все равно не верила. Считала его пережитком, формой угнетения.
Ее отец. В деле он тоже фигурирует – Джордж О’Донован, дублинский юрист, но даже спустя тридцать лет она его покрывает.
– А потом вы обнаружили, что беременны, – сказала Кэсси.
– Да. Он пришел в ужас, мои родители обо всем узнали и тоже пришли в ужас. Все говорили, что ребенка надо отдать на усыновление, но я уперлась. Сказала, что сохраню ребенка и выращу его сама. Для меня это было своего рода борьбой за права женщин, бунт против патриархата. Я же была совсем молоденькая.