Через несколько миль я погладил Кэсси по голове.
– Да пошел ты, – беззлобно огрызнулась она.
Я с облегчением улыбнулся и дернул ее за кудряшку. Кэсси оттолкнула мою руку.
– Слушай, Кэсс, у меня к тебе вопрос есть.
Она подозрительно покосилась на меня.
– Как думаешь, эти два дела связаны или нет? Если просто опираться на впечатления.
Кэсси надолго задумалась, глядя на дорогу, на пролетающие мимо кусты, на серое небо и быстро плывущие облака.
– Не знаю, Роб, – наконец сказала она, – тут много чего не сходится. Тело Кэти положили там, где его точно найдут, а вот… Психологическая разница огромна. Впрочем, не исключено, что после первого раза убийцу мучила совесть и он решил частично снять с себя вину и во второй раз вернуть тело родным. Как сказал Сэм, “какова вероятность, что в одном и том же месте окажутся два детоубийцы?” Если бы я делала ставку… Нет, не знаю, честно.
Я резко ударил по тормозам. Кажется, вскрикнули мы оба – и я, и Кэсси. Через дорогу, прямо перед машиной, кто-то пробежал – темный и маленький, юркий, как куница или горностай, но крупнее – и скрылся в зарослях с противоположной стороны.
При торможении нас швырнуло вперед – для такой узкой однополосной дороги я слишком уж разогнался, – но Кэсси не ездит, не пристегнувшись (ремни безопасности могли бы спасти ее родителей), поэтому мы оба были пристегнуты. Машину развернуло поперек дороги, одно колесо зависло над канавой. Мы с Кэсси потрясенно молчали. По радио девчачья группа неестественно весело голосила под какую-то тупую мелодию.
– Роб? – прошептала через бесконечную минуту Кэсси. – Ты как?
Мне все не удавалось разжать вцепившиеся в руль пальцы.
– Что это за хрень была?
– В смысле?
– Животное. Зверь. Кто это был?
Я повернул голову. В глазах у Кэсси было нечто такое, что напугало меня даже сильнее, чем этот зверь.
– Я никого не видела.
– Дорогу перебежал. Ты не заметила, потому что смотрела в другую сторону.
– Наверное, – согласилась она – правда, мне показалось, что думала она целую вечность. – Наверное, так и было. Может, лиса?
Журналиста Сэм разыскал через несколько часов. Майкл Кили, шестидесятидвухлетний пенсионер, который еще не окончательно распрощался с журналистикой, сделал в свое время умеренно успешную карьеру. Вершины он достиг в конце восьмидесятых, когда вывел на чистую воду одного министра – тот оформил девятерых родственников как “консультантов” и платил им зарплату. После этого дела иных головокружительных высот Кили не достигал. В двухтысячных, когда объявили о строительстве шоссе, он в ехидной статье описал будущее: наступает прекрасное утро, и компании-застройщики просыпаются в счастливом упоении. Ответом стало открытое письмо от министра по охране окружающей среды. В двух колонках читателям растолковывали, что шоссе осчастливит всех. На этом все стихло.
Сэм несколько дней уламывал Кили встретиться с ним. Когда он в первый раз упомянул Нокнари, Кили заорал: “Да ты, парень, меня за идиота, что ли, держишь?” – и бросил трубку. Но, даже согласившись, Кили не пожелал встречаться в центре города, а выбрал на удивление непритязательный паб на задворках Феникс-парка: “Так, парень, надежней будет”.
У Кили был впечатляющий нос и седая грива, искусно зачесанная назад.
– Выглядит как поэт какой-то, – неуверенно сказал Сэм за ужином в тот вечер.
Сэм угостил его “Бейлисом” с бренди (“О господи”, – пробормотал я, мне вообще кусок с трудом в горло лез; “Ничего себе”, – восхитилась Кэсси и окинула взглядом свой бар с выпивкой), но стоило Сэму заговорить о шоссе, как Кили предостерегающе поднял руку, а взгляд его сделался подозрительным.
– Потише, парень, давай-ка потише… Дело там нечистое, это ясно как божий день. Но кто-то – давай только без имен, бичевать никого не стану, – кто-то завернул мою статью. Я еще и работать толком не начал, а меня уже заткнули. По юридическим причинам, так мне сказали, мол, доказательств нет… Бред. Чушь собачья. Просто кто-то хорошо нагрел руки. Там весь поселок с этого начинался, парень. Весь поселок на вранье выстроен.
После второй рюмки Кили слегка подобрел и язык у него развязался.
– Можно сказать, – говорил журналист, наклонившись к Сэму и оживленно размахивая руками, – можно сказать, что поселок этот с самого начала сомнительный. Столько про него болтали, рассказывали, как из него вырастет оживленный город, а потом, когда дома распродали, обо всем просто-напросто забыли. Заявили, что на дальнейшее развитие средств нету. Словно устроили это все лишь для того, чтобы загнать эти дома в глуши за такую цену, какую иначе за них сроду не дали бы. Впрочем, доказательств у меня нет.
Он осушил рюмку и с тоской заглянул внутрь.
– Я просто заметил, что с этим местечком всю дорогу что-то неладное творится. Ты вот в курсе, что количество травм и несчастных случаев во время строительства поселка в три раза превысило средний уровень по стране? Тебе, парень, не кажется, что место обладает собственной волей, что оно способно бунтовать против человеческой халатности?
– Что бы там про Нокнари ни говорили, – сказал я, – не поселок удушил Кэти Девлин полиэтиленовым пакетом.
Я порадовался, что с Кили выпало возиться Сэму, а не мне. Обычно такого рода нелепицы меня забавляют, но на той неделе я так скверно себя чувствовал, что запросто заехал бы Кили по яйцам.
– И что ты ему на это сказал? – спросила Кэсси.
– Сказал, что да-да, конечно, – невозмутимо ответил Сэм, наматывая феттучини на вилку. – Я бы согласился, даже скажи он, что страной управляют маленькие зеленые человечки.
Кили пошел по третьему кругу – Сэм задолбается одобрять эти расходы у начальства, – а после принялся клевать носом. Наконец он надел пальто и на прощанье долго тряс Сэму руку, бормоча: “Посмотришь, когда где-нибудь в безопасном месте будешь”, и вышел из паба, оставив в ладони Сэма клочок бумаги.
– Вот бедняга, – Сэм открыл бумажник, – я думаю, он рад был, что его в кои-то веки выслушали. Таким, как он, даже если с крыши орать будут, все равно никто не поверит.
Он выудил из бумажника тонкую серебристую бумажку и, ухватив ее двумя пальцами, передал Кэсси. Я отложил в сторону вилку и наклонился к Кэсси.
Листок напоминал бумажку, что прикрывает сигареты в пачке, он был тщательно скручен в трубочку. Кэсси аккуратно развернула. На внутренней стороне черным фломастером было выведено: “«Дайнэмо» – Кеннет Мак-Клинток, «Футура» – Теренс Эндрюз, «Глобал» – Джеффри Барнс и Конор Рош”.
– А ему точно стоит доверять? – спросил я.
– Он на голову больной, – сказал Сэм, – но репортер хороший или был хорошим. Думаю, он вряд ли отдал бы мне это, не будь он полностью уверен.
Кэсси осторожно провела пальцем по краешку листка, расправляя.
– Если то, что тут написано, – правда, то пока это наша лучшая зацепка. Отлично сработано, Сэм.
– Он потом еще и за руль сел. – В голосе Сэма зазвучали нотки беспокойства. – Я подумал было остановить его, ведь выпил-то он порядочно, но… Мне, наверное, надо будет снова с ним поговорить. Может, позвонить ему и узнать, все ли с ним в порядке?
На следующий день, в пятницу, спустя две с половиной недели после начала расследования, ближе к вечеру к нам заглянул О’Келли. День выдался прохладный, но в большие окна падали солнечные лучи, и кабинет прогрелся, так что казалось, будто все еще лето. Сэм сидел в своем углу, то и дело звонил куда-то, а между звонками строчил у себя в блокноте. Кэсси пробивала кого-то по базе данных, а я, прихватив за компанию пару наших помощников, сбегал за кофе, и теперь мы потягивали из чашек. В комнате стоял негромкий гул, какой бывает в школьном классе. О’Келли просунул голову в дверь, вложил в рот указательный и большой пальцы и оглушительно свистнул. Гул мгновенно стих.
– Райан, Мэддокс, О’Нил. – О’Келли ткнул большим пальцем себе через плечо и скрылся за дверью.
Я заметил, как помощники переглянулись. Мы уже несколько дней ожидали, что он нас вызовет. По крайней мере, я ожидал. По пути на работу, и принимая вечером душ, и даже во сне я проигрывал в уме эту сцену, а потом просыпался от того, что кого-то в чем-то убеждаю.
– Галстук, – напомнил я Сэму.
Когда Сэм с головой уходил в работу и забывался, узел галстука вечно сползал куда-то к плечу.
Кэсси быстро отхлебнула кофе и с шумом выдохнула.
– Ну чего, пошли?
Помощники сделали вид, будто вернулись к делам, но я чувствовал, как они провожают нас взглядами.
– Итак, – начал О’Келли, стоило нам войти в кабинет. Сам он уже успел сесть за стол и теперь вертел в руках какую-то блестящую безделушку, какие в восьмидесятых любили дарить начальству. – Итак, как продвигается операция “Весталка”?
Никто из нас не сел. Мы в подробностях рассказали, какую работу проделали, чтобы найти убийцу Кэти Девлин, и почему мы проделали ее впустую. Говорили мы чересчур быстро и чересчур долго, повторяя друг за другом одно и то же, увязая в мелочах, которые О’Келли и без того знал. Все трое понимали, что нас ждет, но выслушивать это никому не хотелось.
– Да вы, похоже, везде успели, – подытожил О’Келли, когда слова у нас иссякли. Он все вертел в руках эту мерзкую безделушку. Клац-клац-клац… – Главный подозреваемый есть?
– Мы склоняемся к мысли, что это родители, – ответил я, – один из них или оба.
– Из чего следует, что ничего более веского у вас не имеется.
– Мы работаем над этим, сэр, – сказала Кэсси.
– А у меня есть четыре подозреваемых в анонимных звонках, – добавил Сэм.
О’Келли поднял голову:
– Я читал твои отчеты. Давай поосторожнее.
– Да, сэр.
– Отлично. – О’Келли отложил наконец в сторону чертову штуковину. – Ладно, продолжайте. Но тридцать пять помощников вам не нужны.
Его слова, хоть я их и ожидал, оглушили меня. Помощники меня бесят, но отказаться от них – это очевидный шаг к поражению. Это означает, что через пару недель О’Келли вернет нас в обычный режим и нагрузит новыми делами. Операцией “Весталка” мы будем заниматься, если останется время. Пройдет еще несколько месяцев, и дело Кэти отнесут в подвал, в пыль, к картонным коробкам и будут доставать раз в год или два, да и то если мы вдруг наткнемся на хорошую зацепку. Про Кэти снимут жутковатую документалку с леденящей душу музыкой, чтобы сразу понятно было: убийца так и не найден. Мне пришло в голову, что Кирнан и Мак-Кейб тоже выслушивали те же самые слова, причем в этом же кабинете, и начальник их наверняка вертел в руках эту же бессмысленную безделушку.