– Слушай, приятель, расскажу тебе кое-что про Девлина. Он собственной тени боится. Со стороны-то он, может, крутыш, но это все лажа. Если б не я, он бы сроду ни на что не решился. Вот поэтому он сейчас там, где он есть, а я, – он покрутил головой, – а я здесь.
– Значит, изнасилование – не его идея.
Кэтел, усмехнувшись, погрозил мне пальцем:
– Молодец, попытка засчитана. С чего ты вообще решил, что оно было, это изнасилование?
– Ой, да прекратите, – я усмехнулся в ответ, – вы же знаете, что говорить мне запрещено. У нас есть свидетели.
Кэтел медленно жевал и смотрел на меня.
– Ладно, – проговорил наконец он. Где-то в углах губ еще жила усмешка. – Давай так: изнасилования не было, но если бы – просто допустим – если бы и было, то Джонатану в жизни смелости не хватило бы такое придумать. И если бы это произошло, он бы потом несколько недель от страха обделывался, все боялся бы, что кто-то его увидел и теперь за ним придут копы, упекут его за решетку, поэтому лучше пойти с повинной… У него нервов не хватит котенка убить, не то что ребенка.
– А вы сами? – спросил я. – Вас не тревожит, что свидетели пойдут в полицию?
– Меня? – Он широко улыбнулся. – Меня вообще не колышет. Если бы – опять же, только допустим – это и произошло, то я бы нашел, как вывернуться.
– Давай арестуем его, – предложил я тем вечером.
Мы с Кэсси сидели у нее дома. Сэм отправился в Болсбридж, на пенную вечеринку по случаю дня рождения двоюродного брата, которому стукнул двадцать один, поэтому мы вдвоем сидели на диване, пили вино и решали, как поступить с Джонатаном Девлином.
– За что? – засомневалась Кэсси. – За изнасилование не получится. В крайнем случае вызовем его на допрос по делу Питера и Джейми, вот только у нас нет свидетеля, который подтвердит изнасилование, так что мотив тут не привяжешь. Сандра вас не видела, а если ты откроешь рот, то тебя вообще от расследования отстранят, О’Келли отрежет тебе яйца и на Рождество повесит их на елку. И у нас нет ни единой ниточки, которая связала бы Джонатана с убийством Кэти. Известно лишь, что у нее временами болел живот, – возможно, это признак семейного насилия, а может, и нет, и, возможно, виноват в этом Джонатан, но не факт. Можем разве что вызвать его на допрос.
– Хорошо бы он покинул этот дом, – медленно произнес я. – Волнуюсь за Розалинд. – Я впервые облек в слова свою тревогу, которая росла во мне с того самого дня, когда Розалинд позвонила мне. Я и себе не сознавался, что волнуюсь, однако за последние два дня переживания совсем измучили меня.
– За Розалинд? Почему?
– Ты сказала, что убийца снова начнет действовать, если почувствует угрозу. По словам Кэтела, Джонатан тогда до смерти испугался, что мы разболтаем про изнасилование, вот он и разделался с нами. Кэти решила, что больше не будет болеть, может, угрожала рассказать обо всем, и Джонатан разделался с Кэти. Когда он узнает, что Розалинд говорила со мной…
– По-моему, зря ты за нее волнуешься. – Кэсси допила вино. – По поводу Кэти – это все наши догадки. И Кэтелу Миллзу я бы особо не доверяла. Он явно психопатического склада, а таким проще соврать, чем сказать правду.
Я недоверчиво посмотрел на нее:
– Ты его пять минут видела, и сразу диагноз? Обычный ушлепок, только и всего.
Кэсси пожала плечами:
– Я не говорю, что до конца уверена. Но психопаты определяются сразу, если знаешь как.
– Это тебя на психфаке научили?
Кэсси взяла у меня бокал и поднялась, чтобы налить нам еще вина.
– Не совсем, – ответила она, подойдя к холодильнику. – Но когда-то у меня был один знакомый психопат. – Кэсси сказала это, повернувшись ко мне спиной, и даже если голос ее дрогнул, я не заметил.
– Я однажды смотрел передачу на “Дискавери”, и там сказали, что психопаты составляют пять процентов населения, но большинство из них не нарушают закон, поэтому диагноз им не ставят. Вот какова вероятность, что половина нашего правительства…
– Роб, – перебила меня Кэсси, – заткнись. Пожалуйста. Дай мне рассказать.
Лишь теперь я уловил в ее голосе напряжение. Кэсси отдала мне бокал и отошла к окну, привалилась к подоконнику.
– Ты как-то спрашивал, почему я бросила колледж, – буднично начала она. – На втором курсе я подружилась с одним одногруппником. Он у нас пользовался популярностью – симпатичный, море обаяния, умный и интересный. Я в него не влюбилась, ничего похожего, но мне, наверное, льстило, что он уделяет мне столько внимания. Мы иногда прогуливали занятия и шли пить кофе. Он дарил мне подарки, всякую дешевую ерунду, но мы были нищими студентами, да и какая разница, ведь важен сам подарок, верно? Все умилялись – мол, так мы друг другу подходим… – Она отпила вина и громко, будто с трудом, проглотила. – До меня быстро дошло, что он часто врет, обычно без причины, но я знала – впрочем, с его слов, – что в детстве ему тяжело пришлось, в школе его травили, поэтому я решила, что привычка врать – это способ защититься. Я подумала, господи боже ты мой, я подумала, что сумею помочь, пусть он знает, что у него есть друг, которому он дорог сам по себе, это прибавит ему уверенности и избавит от необходимости врать. Мне тогда лет восемнадцать-девятнадцать было.
Я боялся пошевелиться, даже поставить бокал, боялся, что малейшее мое движение заставит Кэсси отлепиться от подоконника и, отпустив шуточку, сменить тему. Губы она непривычно поджала, отчего выглядела старше, и я понял, что прежде она никому не рассказывала эту историю.
– Когда я проводила время с другими друзьями, он впадал в уныние, и я не заметила, как постепенно отдалилась от всех остальных. Вообще-то в уныние он впадал часто, по разным причинам и вообще без повода, и я уйму времени тратила, ломая голову, где я поступила неправильно, а потом извинялась неизвестно за что. Я никогда не знала, будет ли он сегодня милым и отзывчивым или станет молча смотреть на меня исподлобья, – его поведение не подчинялось логике. Иногда он творил что-то совсем несусветное, но по мелочи – например, брал у меня конспекты накануне экзаменов, а вернуть забывал, потом говорил, будто потерял их, а когда я замечала, что они выглядывают у него из рюкзака, он приходил в ярость… Все это меня бесило, так что я готова была его придушить, но он знал меру, и обаяния у него хватало, чтобы я продолжала с ним общаться. – Она криво усмехнулась. – И я не хотела причинять ему боль.
Сигарету она прикурила только с третьей попытки. И это Кэсси, которая не моргнув глазом рассказала, как ее пырнули ножом.
– Ну да ладно, – продолжала она. – Тянулось это все почти два года, но на четвертом курсе, в январе, он полез ко мне. Мы как раз у меня в комнате сидели. Трахаться с ним я отказалась – сама не знаю почему. К тому времени я совершенно потерялась и едва соображала, что делаю, но некоторые инстинкты у меня, слава богу, еще работали. Я предложила остаться друзьями, он согласился, мы еще немного поболтали, и он ушел. На следующий день, когда я пришла на занятия, одногруппники не разговаривали со мной и только странно смотрели. Я две недели пыталась выяснить, что случилось. Наконец я приперла к стенке девушку по имени Сара Джейн – на первом курсе мы с ней дружили, – и она сказала, что все знают, как я с ним обошлась.
Кэсси сделала быструю глубокую затяжку. Ее взгляд был обращен на меня, но смотрела она мимо, и я вспомнил одурманенный, потерянный взгляд Джессики Девлин.
– В тот вечер, когда я ему отказала, он пошел напрямую к нашим одногруппницам. Явился к ним в слезах и сказал, что мы с ним встречались, но он решил порвать со мной, а я в отместку будто бы пригрозила ему всем рассказать, что он меня изнасиловал. Он сказал, что я грозилась заявить на него в полицию и испортить ему жизнь. – Кэсси огляделась в поисках пепельницы, но не нашла, и пепел упал на пол.
Тогда я не задумался, почему Кэсси вздумалось рассказать мне об этом именно сейчас. Мне показалось это странным, но в тот месяц многое выглядело странным и неестественным. Фраза Кэсси “Мы его поймаем” словно запустила необратимое движение тектонических плит, у меня на глазах знакомые явления с треском лопались и выворачивались наизнанку, а мир наполнялся красотой и опасностью, подобными сияющему лезвию ножа. Кэсси открыла дверцу в одну из своих потайных комнат, и ее поступок казался неотделимой частью этих грандиозных изменений. В определенной степени, полагаю, так оно и было. Лишь намного позже я осознал, что Кэсси поделилась со мной чем-то очень важным, а я просто-напросто не обратил внимания.
– О господи, – пробормотал я наконец, – только потому, что ты ему по самолюбию проехалась?
– Не только, – покачала головой Кэсси.
На ней был мягкий тонкий свитер вишневого цвета, я заметил, как ткань на груди трепещет, и понял, что мое сердце тоже заколотилось быстрее.
– Просто я ему наскучила. После того как я ему отказала, взять с меня стало нечего, вот он и придумал себе единственно возможное развлечение. Потому что ему-то это все было по приколу.
– А Саре Джейн ты объяснила, что на самом деле произошло?
– А как же, – невозмутимо ответила Кэсси, – я каждому говорила, кто соглашался меня выслушать. Мне никто не поверил. Все они верили ему – одногруппники, общие знакомые, иначе говоря, все, кого я вообще знала. Те, кого считала своими друзьями.
– Ох, Кэсси.
Меня неудержимо тянуло подойти к ней, обхватить и прижимать к себе, пока ее тело не выплывет из трясины, в которой застряло. Но, глядя на ее неподвижную фигурку, на ссутулившуюся спину, я сомневался, что Кэсси воспримет это с воодушевлением, – вдруг я, наоборот, дам маху? Возможно, виновато интернатское воспитание, а может, некий скрытый изъян моего характера, но факт остается фактом: я не знал, каким образом подступиться. Едва ли в будущем это сыграло бы хоть какую-то роль, однако я все равно хотел бы, чтобы в тот момент я бы знал, что нужно делать.
– Я выдержала еще неделю-другую, – Кэсси прикурила очередную сигарету от предыдущей, обычно такого за ней не водилось, – но с ним вечно ходила свита. Они ободряюще хлопали его по плечу, а на меня злобно пялились. Некоторые подходили и говорили, что из-за таких, как я, настоящие насильники разгуливают на свободе. Одна девушка сказала, что меня и впрямь следовало бы изнасиловать – так до меня дойдет, какой ужасный поступок я совершила. – Она хрипло усмехнулась: – Забавно, да? Сотня студентов-психологов, и ни один не раскусил классического психопата. Знаешь, что странно? Потом я уже пожалела, что не сделала так, как, по его словам, поступила. В таком случае все, по крайней мере, обрело бы смысл – я бы получила по заслугам. Вот только я бездействовала, да и вообще мне стало совершенно наплевать на все, что со мной происходит. Причина и следствие для меня прекратили существование. Мне казалось, будто я схожу с ума.