В лесу — страница 60 из 96

– Бред собачий. Кэтел не сознался в убийстве, потому что мы никого не убивали. Я понятия не имею, что сталось с теми детьми. Да мне вообще плевать. Про них мне нечего сказать. Мне лишь надо знать, кто сотворил такое с Кэти.

– Кэти? – Кэсси вскинула брови. – Что ж, ладно. К Питеру и Джейми мы еще вернемся, а сейчас давайте поговорим о Кэти.

Она резко, с шумом, отодвинула стул назад – плечи у Джонатана вздрогнули – и снова подошла к стене.

– Вот медицинская карта Кэти. Четыре года она страдала необъяснимым заболеванием желудка, которое закончилось весной. Тогда же Кэти сказала своей преподавательнице балета, что больше болеть не будет. И вуаля – болезни как не бывало. По мнению нашего судмедэксперта, ее организм был в полном порядке. Знаете, о чем это свидетельствует? О том, что Кэти кто-то травил. Это несложно, достаточно чистящего средства или отбеливателя для унитаза, даже соленая вода сойдет. Такое на каждом шагу случается.

Я наблюдал за Джонатаном. Кровь отлила от его лица, и теперь он сидел бледный как мертвец. Моя мучительная неуверенность испарилась: ему что-то известно.

– И делал это не чужой человек, Джонатан. Не тот, кого не устраивала ваша борьба против строительства шоссе. Это делал тот, кто общался с Кэти каждый день, тот, кому она доверяла. Но этой весной, когда ей выпал второй шанс поступить в балетное училище, это доверие пошатнулось. Девочка отказалась принимать зелье. Возможно, пригрозила разоблачением. И всего несколько месяцев спустя, – Кэсси легонько постучала по удручающему снимку мертвой Кэти, – ее находят мертвой.

– Вы прикрываете жену, мистер Девлин? – мягко спросил я. У меня перехватило дыхание. – Обычно в отравлении ребенка виновата мать. Если вы просто хотите сохранить семью, то мы вам поможем. Мы готовы оказать миссис Девлин помощь, которая ей необходима.

– Маргарет обожает наших девочек, – сдавленно проговорил Джонатан, – она бы ни за что…

– Что именно ни за что? – спросила Кэсси. – Ни за что не отравила бы Кэти или ни за что не убила бы ее?

– Ни за что не причинила бы ей зла.

– Тогда кто у нас остается? – Не убирая пальца с фотографии, Кэсси облокотилась на стену. – На ночь смерти Кэти у Розалинд и Джессики железное алиби. Кто остается?

– Вы что, обвиняете меня в убийстве собственной дочери? Да как у вас наглости хватает? – В голосе послышались угрожающие нотки. – Как вы смеете?!

– Мистер Девлин, убили троих детей. Всех – в одном и том же месте и, вероятнее всего, чтобы скрыть другие преступления. И в обоих случаях в центре находится один и тот же человек. Вы. Если вы готовы предоставить вразумительное объяснение, то мы должны выслушать его сейчас.

– Да вы охренели вконец! – Голос у него грозно зазвенел. – Кэти… Мою дочь убили, а объяснений вы требуете от меня? Это же ваша долбаная работа! Вы обязаны предоставить мне объяснения, а не обвинять меня в…

Я даже сообразить ничего не успел, как оказался на ногах. Швырнув на стол блокнот, я уперся ладонями в столешницу, подался вперед и выплюнул ему прямо в лицо:

– Местный житель, Джонатан, возраст не моложе тридцати пяти лет, прожил в Нокнари более двадцати из них. Надежного алиби у него нет. Он знал Питера и Джейми, ежедневно общался с Кэти и имел веские мотивы убить их всех. Кому подходит это описание? Как думаете? Назовите мне еще одного человека, который подошел бы, и, богом клянусь, я отпущу вас на все четыре стороны и никогда больше пальцем не трону. Вперед, Джонатан. Назовите одного. Только одного.

– Тогда арестуйте меня! – заорал он, вскинул руки, свел вместе запястья и протянул их мне: – Валяйте! Если вы так уверены – у вас же куча доказательств, – арестуйте меня! Давайте! Вперед!

Я даже описать не могу, да и вы вряд ли сумеете представить, как мне хотелось это сделать. Перед глазами промелькнула вся моя жизнь – так, говорят, бывает с утопающими. Вот я всхлипываю ночью в холодной интернатской спальне, вот рассекаю на велосипеде (“Ма, гляди, гляди, я без рук катаюсь!”), вот достаю из кармана теплый бутерброд с маслом, посыпанный сахаром, вот бесконечный бубнеж полицейских у меня в ушах, – и я знал, что у нас на него ничего нет, для обвинения недостаточно, через двенадцать часов он, свободный как птица и виновный, грешный как сам грех, выйдет из этих дверей. Подобной уверенности я еще не чувствовал.

– Ага, сейчас, разбежался. – Я принялся закатывать рукава рубашки. – Нет, Девлин. Нет. Ты тут нам весь вечер очки втираешь. С меня хватит.

– Арестуйте меня или…

Я бросился на него. С шумом опрокинув стул, Джонатан отпрянул, отскочил в угол и машинально сжал кулаки. Кэсси повисла на мне, вцепилась в мою вскинутую руку.

– О господи, Райан, прекрати!

Мы столько раз это проделывали. Это наша последняя уловка, когда мы уже точно знаем, что подозреваемый виновен, но нам нужно признание, а подозреваемый уперся. После выпада я постепенно успокаиваюсь, стряхиваю с себя руки Кэсси и не отрываясь смотрю на подозреваемого. В конце концов я выпрямляюсь, потираю шею и плюхаюсь на стул. После я молча барабаню пальцами по столу, а Кэсси снова принимается задавать вопросы, время от времени настороженно поглядывая на меня – вдруг снова сорвусь? Через несколько минут Кэсси смотрит на мобильник и говорит: “Вот отстой. Мне надо ответить. Райан, только спокойно, ладно? Помнишь, к чему это привело в прошлый раз?” – и оставляет нас наедине. Этот прием очень эффективен – чаще всего со стула я больше не встаю. Мы проделывали это раз десять… да? Или двенадцать? Мы каждую мелочь отработали, прямо как каскадеры.

Вот только сейчас все было иначе. По-настоящему. Все остальные подобные случаи были лишь тренировкой, и когда Кэсси этого не поняла, я вышел из себя. Я попытался выдернуть руку из ее хватки, но Кэсси оказалась сильнее, пальцы у нее словно стальные, и я услышал, как рвется моя рубашка. Неуклюже отталкивая друг друга, мы покачнулись.

– Отвали…

– Роб, нет…

Голос Кэсси, тихий и бессмысленный, с трудом пробивался сквозь красное рычанье у меня в голове. Я видел лишь Джонатана: брови нахмурены, подбородок упрямо выдвинут, как у боксера, который замер в углу, всего в нескольких футах от меня. Я что было силы выкинул кулак вперед и почувствовал, как Кэсси отступила и ослабила хватку, но ноги натолкнулись на стул, и не успел я преодолеть эту преграду и броситься на Джонатана, как Кэсси снова ухватила меня за руку и единым отработанным движением заломила за спину. Я охнул.

– Ты спятил? – тихо и яростно прошипела она прямо мне в ухо. – Он ничего не знает.

Ее слова подействовали на меня, как холодная вода. Я понимал, что даже если она ошибается, ничего уже не изменишь, и от этого ослаб и задохнулся – точь-в-точь рыба, которую только что выпотрошили.

Увидев, что запал мой потух, Кэсси оттолкнула меня и быстро сделала шаг назад, но руки держала наготове. Мы смотрели друг на друга и тяжело дышали – два заклятых врага.

На нижней губе у нее расплывалось темное пятно, и я вдруг осознал, что это кровь. На какой-то ужасный миг я решил, что ударил ее. (Позже я понял, что ошибся: когда я вырвался, ее рука сорвалась, Кэсси ударила саму себя по губе. Впрочем, от этого не легче.) Это зрелище слегка отрезвило меня.

– Кэсси… – начал было я.

Она не обратила внимания.

– Мистер Девлин, – спокойно, словно ничего не произошло, сказала она. Голос лишь слегка подрагивал.

Джонатан – я напрочь о нем забыл – медленно вышел из угла, по-прежнему не сводя с меня глаз.

– Вы можете идти, мистер Девлин. Обвинений мы вам не предъявляем. Но я бы настоятельно рекомендовала вам не покидать поселок и не пытаться связаться с жертвой изнасилования. Хорошо?

– Да, – хоть и не сразу, но ответил Девлин, – хорошо.

Он задвинул стул, снял со спинки пальто и быстро, сердито натянул его. Уже на пороге он оглянулся и тяжелым взглядом посмотрел на меня. Мне показалось, что он сейчас что-то скажет, но он передумал и молча, с отвращением качая головой, исчез. Кэсси последовала за ним, с силой захлопнув за собой дверь, но та, чересчур тяжелая, закрылась не с грохотом, а с неубедительным стуком.

Я опустился на стул и закрыл лицо руками. Подобного со мной еще не случалось. Я не приемлю физическое насилие, всегда таким был. Меня от одной мысли о применении силы воротит. Даже в мою бытность старостой, когда власти у меня было больше, а спросу меньше, чем даже с обычного жителя маленькой какой-нибудь южноамериканской страны, я ни разу никого пальцем не тронул. Но всего лишь минутой ранее я сцепился с Кэсси, словно алкаш в пьяной драке, и едва не поколотил Джонатана Девлина прямо в допросной, охваченный желанием засветить ему под дых и расколошматить физиономию в кровавое месиво.

И я причинил боль Кэсси. В голове с особой ясностью всплыл вопрос, не спятил ли я.

Через несколько минут вернулась Кэсси. Она закрыла дверь и привалилась к ней, сунув руки в карманы джинсов. Кровотечение из губы остановилось.

– Кэсси, – я провел руками по лицу, – прости. Мне ужасно жаль. Ты как?

– Это что за херня была? – Щеки у нее порозовели.

– Я не просто предполагал, будто ему что-то известно. Я был уверен в этом.

Руки у меня тряслись – ни дать ни взять никудышный актер, изображающий шок. Чтобы положить этому конец, я сцепил пальцы.

Наконец она проговорила, совсем тихо:

– Роб, ты не вытягиваешь.

Я не ответил. Сидел так я еще долго, а потом услышал, как за ней закрылась дверь.

15

В ту ночь я напился, нализался в стельку, как ни разу за пятнадцать лет не напивался. Полночи я просидел в ванной на полу, стеклянными глазами глядя на унитаз и надеясь, что проблююсь и приду в себя. Сердцебиение болью отдавалось в глазах, а контуры предметов, видимые боковым зрением, мерцали, пульсировали и изгибались, превращаясь в отвратительных ползучих тварей, которые исчезали, стоило мне в очередной раз моргнуть. В конце концов я решил, что даже если тошнота отступать не желает, хуже мне все равно уже не будет, потому побрел к себе в комнату и прямо в одежде повалился на застеленную кровать.