– Ты молодец, – похвалил я его.
Идти искать Джейми мне не хотелось. Я подумал, что, может, предложить миссис Сэведж присмотреть за малышом, дождаться, когда Питер придет и скажет, что Джейми уезжает.
– В полшестого полдник. – Миссис Сэведж машинально погладила Питера по голове. – У тебя часы при себе?
– Да. – Питер продемонстрировал ей запястье. – Адам, двинули.
Когда что-то шло не так, мы обычно отправлялись на площадку на самом верху замка. Лестница давно обвалилась, и снизу никто и не догадался бы, что там сверху площадка. Забирались мы по внешней стене и спрыгивали на пол. По стенам вился плющ, ветви его свисали с башни, отчего та смахивала на птичье гнездо.
Там мы и нашли Джейми – она сидела в углу, уткнув лицо в согнутый локоть. И плакала, горько и неуклюже. Однажды, очень давно, мы носились по лесу, она угодила ногой в кроличью нору и сломала ногу. До дома мы тащили ее на себе, и по дороге она ни разу не заплакала, даже когда я споткнулся и дернул ее за ногу, – лишь завопила:
– Адам, поаккуратней давай!
Я спрыгнул на землю.
– Уходи! – сдавленно крикнула Джейми, поднимая голову. Лицо у нее покраснело, волосы растрепались. – Отвалите от меня!
Питер еще не слез со стены.
– Тебя чего, в интернат отправляют? – спросил он.
Джейми прищурилась и сжала губы, но рыданий не смогла сдержать. Слушать ее было невыносимо.
– Она вообще ничего не сказала, просто ведет себя так, словно все решено. Значит, она мне просто… она врала!
От такой несправедливости у меня перехватило дыхание. “Посмотрим, – вот как говорила мать Джейми, – не волнуйтесь”. И мы поверили и перестали волноваться. Взрослые еще никогда нас не предавали – по крайней мере, в делах настолько важных. У меня такое в голове не укладывалось. Мы все лето прожили, думая, что мы вечно будем вместе.
Питер прошелся по стене, постоял на одной ноге.
– Значит, сделаем то же самое, что в прошлый раз. Устроим бунт. Мы…
– Нет! – прорыдала Джейми. – Она уже заплатила! Слишком поздно. Через две недели я уезжаю! Две недели… – Она сжала кулаки и ударила в стену.
Я опустился на колени рядом с Джейми и обнял ее за плечи. Она стряхнула мою руку, но я снова ее обнял, и на этот раз Джейми противиться не стала.
– Джейми, не надо, пожалуйста, не плачь.
Желто-зеленый водопад веток вокруг, Питер хмурится, Джейми плачет, под моей ладонью ее шелковистая кожа, отчего руку покалывает, весь мир рушится, каменный пол замка под моими ногами накренился, словно корабельная палуба в кино.
– Ты каждые выходные приезжать будешь…
– Это не как раньше! – выкрикнула Джейми. Она подняла голову к осколкам неба и, уже не стыдясь, зарыдала. Беспредельная скорбь в ее голосе резанула меня ножом, и я понял, что она права: это не как раньше, как раньше теперь больше не будет.
– Джейми, не надо, перестань… – Меня охватило ощущение бессилия. Я знал, что это глупо, но на миг мне захотелось предложить поехать вместо нее, чтобы она навсегда осталась тут… Не соображая, я наклонился и поцеловал ее в щеку. Губы намокли от ее слез. От нее пахло нагретой на солнце травой, горячей и зеленой, дурманной.
От удивления Джейми даже плакать перестала. Она повернула ко мне голову и уставилась на меня. Ее глаза, голубые с красными прожилками, оказались совсем близко. Я знал, что сейчас она что-нибудь сделает – врежет мне, тоже поцелует…
Питер спрыгнул со стены и присел рядом с нами. Одной рукой он схватил за запястье меня, другой – Джейми.
– Слушайте, – сказал он, – давайте сбежим.
Мы молча смотрели на него.
– Это как-то тупо, – наконец сказал я, – нас же поймают.
– Не-а, не поймают. То есть не сразу. Несколько недель тут будем прятаться. Нам же необязательно навсегда уходить, просто пересидеть надо. Как только уроки начнутся, вернемся обратно. Тогда уже в интернат точно не отправят. И даже если отправят, мы опять сбежим. До Дублина доберемся и Джейми выкрадем. За это ее наверняка исключат, и она вернется. Сечете? – Глаза у него сияли. Эта идея захватила нас, сверкая, повисла между нами.
– Можно прямо тут поселиться, – сказала Джейми. Она задержала дыхание и всхлипнула. – В замке.
– Мы каждый день будем ночевать на новом месте. Тут, на поляне, на большом дереве, ну, на том, где ветки сплетаются. Они нас ни в жизнь не поймают. Вы чего, думаете, нас тут кто-то найдет? Да фиг!
Лучше нас леса не знал никто. Словно индейцы, легко и бесшумно, мы будем красться по подлеску, замерев, следить за нашими преследователями из кустов и с высоких ветвей…
– Спать будем по очереди, – Джейми выпрямилась, – дежурство назначим.
– Но родители, – я подумал о теплых маминых руках и представил, как она плачет, переживает, – они расстроятся. Подумают, что…
Джейми поджала губы:
– Моя мама не расстроится. Ей я все равно не нужна.
– Моя переживает только за младших, – сказал Питер, – а уж папаша точно не расстроится.
Мы с Джейми переглянулись. Эту тему мы не затрагивали, но знали, что папаша Питера, как напьется, часто его поколачивает.
– Да и вообще, ну будут переживать, так кому это интересно-то? Они же не сказали нам, что Джейми отправляют в интернат, или сказали? Нет, они просто наврали, вроде как все путем!
А он ведь прав, подумал я. Голова кружилась.
– Наверное, лучше оставить им записку, – предложил я, – чтобы они знали, что с нами все в порядке.
Джейми начала было что-то говорить, но Питер ее перебил:
– Ага, супер! Оставим записку, что мы в Дублин уехали, или в Корк, или еще куда-нибудь. Пускай там нас и ищут, а мы на самом деле все время здесь будем. – Он вскочил и потянул нас за собой. – Ну как, действуем?
– Я не поеду в интернат. – Джейми вытерла лицо тыльной стороной ладони. – Не поеду, Адам. Не поеду. Все что угодно сделаю, чтобы не ехать.
– Адам?
Жить дикой жизнью, среди деревьев, загорелыми и босыми. Камни стены холодили руку.
– Адам, а что нам еще делать-то? Ты хочешь, чтобы они Джейми в интернат услали? Ты чего-нибудь делать собираешься вообще? – Питер резко, с силой потянул меня за запястье. Я чувствовал свой пульс под его пальцами.
– Я с вами.
– Ура! – Питер вскинул кулак. Его крик, ликующий, громкий и безудержный, взмыл над деревьями.
– Когда? – спросила Джейми.
Ее глаза светились радостью, губы сложились в улыбку, она встала на цыпочки, готовая лететь по первому слову Питера.
– Э, не так все быстро, – ухмыльнулся Питер, – надо подготовиться. Вернемся домой, заберем деньги, которые скопили. Нужно провизией запастись, причем понемножку таскать каждый день, а то спалимся.
– Сосиски и картошку, – предложил я. – Можно костер разводить и жарить все это на палочках…
– Никаких костров – огонь сразу засекут. Не будем брать ничего, что надо готовить. Берем консервы, готовые спагетти, фасоль в банках и всякое прочее. В магазине скажем, мама просила купить.
– Надо, чтобы кто-нибудь еще консервный нож захватил…
– Я принесу, у мамы два, она и не заметит.
– Спальные мешки и фонарики…
– Это уже в самый последний момент, а то заметят.
– Одежду можно в речке стирать…
– А мусор в дупло в дереве прятать, чтобы не нашли…
– У вас сколько денег?
– Мне на первое причастие отложили, но они в банке лежат, мне их не отдадут.
– Тогда что-нибудь подешевле покупать будем, только молоко и хлеб…
– Э-э, молоко испортится!
– А если сложить упаковки в полиэтиленовый пакет, а пакет опустить в речку, то не испортится…
– Джейми пьет тухлое молоко! – завопил Питер. Он запрыгнул на стену и полез наверх.
Джейми кинулась за ним.
– Сам ты тухлое молоко пьешь…
Она ухватила Питера за лодыжку, и они, хихикая, затеяли потасовку. Я подбежал к ним, и Питер втянул меня в кучу-малу. Мы колотили друг дружку, вопя и задыхаясь от смеха, опасно покачиваясь на стене.
– Адам ест жуков…
– Заткнись, это в детстве было…
– Тихо! – вдруг одернул нас Питер. Он отстранился и замер, жестом остановив и нас. – Это что?
Настороженные и неподвижные, мы, словно зайцы, навострили уши. Лес затих, даже слишком затих, он выжидал. Обычная какофония дневных звуков – гомон птиц, и жужжание насекомых, и шорох мелких невидимых зверьков – будто по сигналу стихла. И лишь где-то впереди…
– Что за… – прошептал я.
– Чш-ш!
Музыка, или голос, или переливы речной воды на камнях, или ветер в дупле дуба? У леса миллион голосов, и они постоянно, каждый день меняются, все знать невозможно.
– Бежим, – скомандовала Джейми, – живо!
И, как белка-летяга, полетела вниз по стене. Уцепившись за ветку, она раскачалась, выпустила ветку из рук, спрыгнула на землю и побежала. Питер бросился следом, ухватился за еще качающуюся ветку, и тогда я спустился со стены и побежал за ними.
– Подождите меня, подождите…
Лес был полон соков и жизни – на моей памяти он таким еще не бывал. Листья сверкали и переливались, как волшебный витраж, а цвета выглядели такими яркими, что, казалось, протяни руку – и пощупаешь их, запах плодородной почвы кружил голову, точно кагор. Мы прорывались сквозь тучи мошкары и перемахивали через канавы и гнилые деревья, ветви бурлили вокруг, словно вода, ласточки носились над тропой, а за деревьями – клянусь – я видел трех олених, они бежали вместе с нами. Меня распирало от легкости, счастья и необузданности, так быстро я еще не бегал, так высоко не прыгал, оттолкнись я хорошенько – и взлетел бы.
Долго ли мы бежали? Все знакомые лесные ориентиры перемешались, все выстроились поболеть за нас, потому что по пути мы встретили каждый из них: перепрыгнули через каменный алтарь, в несколько прыжков перемахнули лужайку, сквозь заросли ежевики и мимо кроликов, которые высунули из норок носы; потом по очереди толкнули тарзанку и, ухватив одной рукой ствол дуплистого дуба, обежали вокруг. А там, впереди, мучительно сладостно, притягивая нас…