– Да чего ты прицепился? Я одновременно и курить, и копать могу, мне и надо-то пять секунд…
Марк не дослушал:
– У нас нет лишних пяти секунд! И одной секунды тоже нет. Ты тут не в школе, недоумок! И мы не в игрушки играем!
Он сжал кулаки и встал в стойку, готовясь к драке. Остальные археологи бросили работу и замерли, подняв инструменты и разинув рты. Я подумал было, что схватки не избежать, но Мэкер выдавил смешок, отступил и шутливо поднял руки.
– Да уймись уже, – сказал он.
Держа двумя пальцами сигарету, он нарочито бережно сунул ее обратно в пачку.
Марк не сводил с Мэкера глаз, пока тот не спеша не опустился на колени и, взяв совок, не продолжил копать. Лишь тогда Марк развернулся и, ссутулившись, двинулся обратно к холмику. Мэкер бесшумно вскочил и пошел за Марком, передразнивая его пружинящую походку, так что смахивало на обезьяньи прыжки. Послышались жиденькие смешки. Довольный Мэкер приложил совок к паху и принялся вилять задницей. Его силуэт на фоне низкого неба смотрелся непристойно, гротескно, словно похабная фигура древнего сатира с античного фриза. Воздух будто наэлектризовался, и эта клоунада вывела меня из себя. Я вдруг заметил, что впился ногтями в стену. Меня так и подмывало надеть на этого болвана наручники или дать ему по морде – все равно что, главное, чтобы он прекратил.
Другим археологам этот цирк вскоре надоел, они вернулись к работе, а Мэкер показал спине Марка средний палец и зашагал к своей делянке так, словно по-прежнему находился в центре внимания. Меня внезапно охватила безудержная радость от того, что больше никогда в жизни мне не суждено стать подростком. Я затушил о камень сигарету и, застегивая на ходу пальто, зашагал в машине, когда мне словно под дых кулаком засветили. Совок.
Я замер и довольно долго так простоял, слушая, как где-то в горле отдаются удары сердца, быстрые и прерывистые. Наконец я застегнул пальто, отыскал среди скрюченных фигур Шона и через раскопки направился к нему. Голова слегка кружилась, а сам я точно воспарил на пару футов над землей. Археологи быстро поглядывали на меня, без неприязни, скорее, с нарочитым равнодушием.
Шон выковыривал совком землю из кучки камней. Из-под черной шерстяной шапки торчали провода от наушников, и Шон мотал головой в такт жестяному бумканью хеви-метал.
– Шон, – окликнул я его. Собственный голос звучал откуда-то извне.
Шон меня не услышал, но когда я шагнул ближе, на него упала моя тень, пускай и едва заметная в неярком свете, и Шон поднял голову. Он сунул руку в карман, выключил плеер и снял наушники.
– Шон, – сказал я, – мне надо с тобой поговорить.
Марк обернулся и уставился на нас, затем яростно мотнул головой и снова бросился сражаться с холмиком.
Я отвел Шона на парковку. Он уселся на капот моего “лендровера” и вытащил из кармана куртки пончик в пакете.
– Чего случилось? – дружелюбно поинтересовался он.
– Помнишь тот день, когда нашли тело Кэтрин Девлин? Мы с моей напарницей еще вызывали Марка на допрос?
Я и сам удивился, каким спокойным и непринужденным тоном разговариваю, словно речь шла о какой-то ерунде. Искусство задавать вопросы становится частью тебя, входит в твою плоть и кровь, и неважно, устал ты или радуешься, – тон у тебя всегда профессионально ровный, а каждый ответ перетекает в следующий вопрос.
– Когда мы привезли его обратно на раскопки, ты жаловался, что у тебя совок пропал.
– Угу, – промычал Шон с набитым ртом, – ничего, что я ем? Я с голоду чуть не умер, а если буду есть во время работы, наш Гитлер меня обезглавит.
– Конечно, ешь, – сказал я. – Так ты нашел совок?
Шон покачал головой:
– Пришлось новый покупать. Уроды.
– Ясно. Теперь вспомни хорошенько, когда ты видел его в последний раз?
– В сарае с находками, – тотчас же ответил Шон, – когда монету откопал. Вы что, хотите за кражу кого-то арестовать?
– Не совсем. Что за монету?
– Ну, нашел я монету, – Шон охотно пустился в объяснения, – и все сразу так оживились, потому что она очень старая, а мы на всей этой территории только десять, что ли, монет накопали. Я отнес монету в сарай с находками – показать доктору Ханту. Нес ее на совке, потому что если трогаешь старые монеты, то жир с кожи их портит или как-то так. Доктор Хант прямо в восторг пришел, тут же зарылся в книжки, чтобы определить, чего это за монета, и так до половины шестого, а потом мы пошли по домам, а совок я забыл на столе в сарае. Прихожу на следующее утро, а его нет.
– И это случилось в четверг. – Сердце у меня оборвалось. – В тот день, когда мы пришли поговорить с Марком.
Надеяться было особо не на что, поэтому я сам удивился собственному огорчению. Я чувствовал себя болваном, причем болваном очень, до крайности уставшим. Хотелось добраться до дома и уснуть. Шон покачал головой и слизал с грязных пальцев сахарную пудру.
– Не, раньше, – сказал он, и сердце у меня снова подпрыгнуло, – я, типа, забыл сперва про совок-то, он мне не нужен был, мы тогда мотыгами колупали эту дебильную дренажную канаву, вот я и подумал, что кто-то взял мой совок и забыл мне отдать. В тот день, когда вы Марка забрали, мне как раз совок понадобился, но наши все заладили: “Не-ет, это не я, я не брал”.
– Значит, по совку понятно, что он твой? И все знали, что совок тебе принадлежит?
– Естественно. На рукоятке мои инициалы, – он откусил здоровенный кусок от пончика, – я их там давным-давно выжег, помню, дождь лил, мы все несколько часов кряду в сарае просидели, а у меня есть швейцарский ножик со всякими другими прибамбасами, я накалил штопор над зажигалкой…
– Ты тогда сказал, что это Мэкер забрал. Почему?
Шон пожал плечами:
– Не знаю. Потому что он вообще на всякие тупые штуки горазд. Нахрена красть совок с моими инициалами? Вот я и решил, что кто-то просто хотел меня позлить.
– И ты подозреваешь Мэкера?
– Да не. Я уж потом сообразил, что доктор Хант, когда мы ушли, сарай-то запер, а ключей у Мэкера нету. – Глаза у него вдруг блеснули. – Это что, орудие убийства? Охренеть!
– Нет, – отрезал я. – Когда именно ты нашел монету, помнишь?
Шон, похоже, расстроился, но честно постарался припомнить – уставился перед собой и принялся болтать ногами.
– Труп в среду нашли, так? – наконец спросил он. Пончик он доел, а обертку смял и кинул в траву. – Тогда это случилось не прямо накануне, потому что тогда мы гребаную дренажную канаву ковыряли, а за день до этого. В понедельник.
Тот разговор с Шоном я до сих пор вспоминаю. Эти воспоминания по-своему успокаивают меня, хотя есть в них и оттенок горечи. Полагаю, в тот день – пускай наверняка пока не скажешь – моя карьера достигла вершины. За время операции “Весталка” я наломал немало дров, но в то утро, несмотря на все, что случилось прежде и ожидало нас потом, – в то утро я действовал уверенно и безошибочно, словно ни разу в жизни не оступался.
– Уверен? – спросил я.
– Ну да. Вы доктора Ханта спросите, он все находки в журнале регистрирует. Я чего теперь, свидетель, что ли? И мне надо будет в суде выступать?
– Возможно, – ответил я. Адреналин зашкаливал, версии и догадки, словно картинки в калейдоскопе, стремительно сменяли одна другую. – Я тебе сообщу.
– Круто! – восхитился Шон. Судя по всему, он уже забыл о разочаровании от того, что его совком никого не убивали. – А защиту свидетеля мне дадут?
– Нет. Но попрошу тебя кое о чем. Возвращайся к работе и скажи остальным, что мы беседовали про некоего типа, которого видели тут за несколько дней до убийства. Я просил тебя более подробно описать его. Справишься?
Никаких улик и доказательств у меня все равно пока не было, и я не хотел заранее выдавать себя.
– Ясен пень! – Шон даже оскорбился. – Работаем под прикрытием. Шикардос!
– Спасибо. Я с тобой еще свяжусь.
Шон слез с капота и пошел к остальным, почесывая затылок под шерстяной шапкой. В уголках рта у него белела сахарная пудра.
Я обратился к Ханту, он сверился с журналом и подтвердил слова Шона: тот нашел монету в понедельник, за несколько часов до смерти Кэти.
– Отличная находка! – расхваливал Хант. – Чудесная! Чтобы… хм… ее идентифицировать, нам много времени понадобилось. Тут у нас специалиста по монетам нет, а сам я медиевист.
– У кого есть ключ от сарая с находками? – спросил я.
– Пенни эпохи Эдуарда Шестого, начало пятидесятых годов шестнадцатого столетия, – продолжал Хант. – От сарая? А почему вы спрашиваете?
– Да, от сарая с находками. Я слышал, на ночь вы его запираете? Это так?
– Да-да, каждую ночь. Там в основном глиняная посуда, но на всякий случай…
– И у кого есть ключ?
– У меня, разумеется, – Хант снял очки и, подслеповато щурясь, протер их полой свитера, – еще у Марка с Дэмьеном. Чтобы экскурсии водить. На всякий случай. Людям любопытно находки поразглядывать, верно?
– Да, – согласился я.
Вернувшись к машине, я позвонил Сэму. Рядом с парковкой рос каштан, вокруг моей машины валялись колючие шарики, я очистил один и подбрасывал его в воздух, дожидаясь, когда Сэм ответит. Подумаешь, просто стою себе и звоню кому-то, может, свидание назначаю, так что если кто-то и наблюдает за мной, то ничего не заподозрит.
– О’Нил, – ответил Сэм.
– Сэм, это Роб, – я поймал каштан, – я в Нокнари, на раскопках. Захвати Мэддокс и пару помощников и быстрее сюда, да, и криминалистов с собой возьмите, желательно Софи Миллер. Пускай захватят металлоискатель и возьмут спеца, который умеет с ним управляться. Я вас на въезде в поселок жду.
– Принято, – сказал Сэм и повесил трубку.
Чтобы собрать всех и доехать до Нокнари, понадобится час, не меньше. Я отогнал машину на холм, подальше от археологов, уселся на капот и стал ждать. В воздухе пахло сухой травой и грозой. Казалось, что на свете остался один лишь Нокнари – дальние холмы накрыло тучей, а лес обратился в темную призрачную полоску внизу. Времени после убийства прошло достаточно, и детей снова выпускали гулять одних. Из поселка доносились крики – радостные, или сердитые, или и те и другие одновременно. Сигнализация все еще выла, где-то заходилась в лае собака.