– Если мы на это пойдем, то прицепим на тебя жучок. Твои слова против ее ничего не стоят.
– Без жучка я и сама не пойду, – спокойно сказала Кэсси.
– Кэсси, – ласково произнес Сэм, наклонившись к ней, – ты уверена, что справишься?
Меня захлестнула злость, ничем не обоснованная, но оттого не менее болезненная. Это не он, а я должен задавать этот вопрос.
– Я отлично справлюсь. – Кэсси криво улыбнулась: – Слушай, я под прикрытием несколько месяцев работала и меня не раскусили. Да мне “Оскар” давать можно.
Думаю, Сэм спрашивал не об этом. Кэсси оцепенела, просто рассказывая мне о том парне из колледжа, а сейчас взгляд ее сделался таким же отстраненным и далеким, а голос – чересчур отрешенным. Я вспомнил наш первый разговор возле ее заглохшего мотороллера и свое желание защитить ее даже от дождя.
– Может, лучше я? – чересчур громко спросил я. – Я Розалинд нравлюсь.
– Нет, – отрезал О’Келли, – не лучше.
Указательным и большим пальцами Кэсси сдавила переносицу, точно у нее началась мигрень.
– Без обид, – бесстрастно сказала она, – но мы с тобой нравимся Розалинд Девлин одинаково. Она не способна испытывать симпатию. Розалинд считает тебя полезным. Она знает, что ты пляшешь – или плясал – под ее дудку, и не сомневается, что ты коп, который, если дело дойдет до обвинений, встанет на ее сторону. Уж поверь, признаться во всем тебе и потерять такого полезного кадра – нет, на это она в жизни не пойдет. А вот от меня ей никакой пользы, и, признаваясь мне, она себя ничего не лишает. Она в курсе, что я ее недолюбливаю, но от этого власть надо мной доставит ей еще больше удовольствия.
– Ладно, – О’Келли собрал свои документы и отодвинулся на стуле назад, – давай так и поступим, Мэддокс. Искренне надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь. Завтра утром нацепим на тебя жучок и пойдешь поболтаешь с Розалинд Девлин как девчонка с девчонкой. Попрошу, чтобы тебе выдали устройство, которое реагирует на голос, а то еще забудешь запись включить.
– Нет, – заявила Кэсси, – никаких записывающих устройств. Мне нужен радиопередатчик, а принимающее устройство пусть поставят в фургоне. Фургон должен быть в двухстах ярдах от меня, не меньше, и там же пускай сидят несколько человек на подстраховке.
– Для разговора с восемнадцатилетней девчонкой? – усмехнулся О’Келли. – Мэддокс, наберись храбрости. Она же не террористка из “Аль-Каиды”.
– Нет, она психопатка, которая убила свою малолетнюю сестру.
– Но сама она насильственных действий не совершала. – Я сказал это не для того, чтобы уколоть ее, но Кэсси, похоже, вообще не обратила на меня внимания. Ее взгляд скользнул по мне как по пустому месту.
– Радиопередатчик и подстраховку, – повторила она.
Домой я вернулся в три часа – нарочно выжидал, когда Хизер наверняка заснет. Перед этим я поехал в Брэй, к морю, и полночи просидел там в машине. Дождь наконец закончился, и в воздухе висел влажный туман. Был прилив, и я слышал, как вода заливает берег, но в сероватом сумраке видел лишь отблеск волн. Неподалеку из тумана время от времени вырастала ярко раскрашенная беседка, чтобы потом вновь раствориться в колдовской дымке. Где-то вдали грустно, на одной ноте, выла береговая сирена, а запоздалые прохожие появлялись из ниоткуда, их темные фигуры, точно зловещие вестники, плыли в воздухе.
В ту ночь я думал обо всех на свете. О Кэсси в Лионе – девчонке в фартуке, которая, лавируя между столиками на летней террасе, разносит кофе и болтает с посетителями. О моих родителях: вот они, совсем юные, собираются на танцы, расческа оставляет аккуратные бороздки в набриолиненных волосах отца, от матери терпко пахнет духами, полы ее цветастого платья задевают дверной косяк. О Джонатане, Кэтеле и Шейне: вот они, долговязые и безрассудные, щелкают зажигалкой и смеются. О Сэме, который сидит за большим деревянным столом, среди семерых шумных братьев и сестер. О Дэмьене, который в библиотеке колледжа заполняет заявку на участие в раскопках в Нокнари. Я думал о дерзком взгляде Марка – “Если я во что и верю, так это в раскопки!” – и о революционерах, размахивающих потрепанными флагами; о беженцах, которые вплавь преодолевают стремительные реки; обо всех тех, кто шагает по жизни с легкостью и ставит на карту столько, что готов бесстрашно принять любые изменения; о тех, чью несокрушимую смелость нам не постичь. И твердил себе, стараясь запомнить, что надо бы подарить маме букет полевых цветов.
24
Для меня О’Келли всегда был загадкой. Кэсси он недолюбливал, к ее версии насчет Розалинд отнесся с недоверием, да и вообще считал мою напарницу занозой в заднице. И все же сам отдел обладает для него почти священной важностью, и, решив помогать кому-то из своих подчиненных, О’Келли будет защищать его до конца. Он раздобыл для Кэсси и радиопередатчик, и фургон, хоть и считал все это пустой тратой времени и ресурсов. Когда на следующее утро я пришел на работу – совсем рано, поскольку мы хотели перехватить Розалинд до школы, – то застал Кэсси в нашем кабинете. К ней как раз прикрепляли жучок.
– Снимите, пожалуйста, свитер, – попросил ее парень из техслужбы, белокожий коротышка.
Руки его двигались с профессиональной ловкостью. Кэсси послушно, как школьница на медосмотре, стянула через голову свитер. Под ним оказалось что-то вроде мужской майки. Сегодня Кэсси не стала броско краситься, как делала в последнее время, и под глазами темнели круги. Я засомневался, что она вообще спала, и представил, как она сидит на подоконнике, натянув футболку на колени, красный огонек сигареты вспыхивает и гаснет, а Кэсси наблюдает за рассветом, который постепенно высветляет парк внизу. Сэм стоял у окна, спиной к нам, О’Келли стирал с доски стрелки и рисовал их заново.
– И пропустите, пожалуйста, провода под майкой, – попросил парень из техслужбы.
– Горячая линия тебя ждет, – сказал мне О’Келли.
– Я хочу с вами поехать, – сказал я.
Плечи Сэма дрогнули. Склонившаяся над микрофоном Кэсси не подняла головы.
– Когда ад замерзнет и верблюды будут кататься на коньках, – бросил О’Келли.
От усталости перед глазами у меня дрожала белая дымка.
– Я хочу поехать, – упрямо повторил я.
На этот раз никто не обратил внимания.
Техник прицепил к джинсам Кэсси батарейки, проделал крохотную дырку возле окантовки майки у шеи и просунул внутрь микрофон. Она надела свитер – Сэм и О’Келли наконец повернулись, – и техник попросил ее сказать что-нибудь. Кэсси вопросительно посмотрела на него.
– Мэддокс, скажи первое, что в голову придет, – поторопил О’Келли. – Хотя бы как собираешься провести выходные.
Но вместо этого Кэсси стала читать стихотворение – старомодное и короткое, из тех, что в школе задают выучить наизусть. Прошло немало времени, прежде чем я, перебирая книги в пыльной книжной лавочке, наткнулся на эти строки.
Возле спокойных могил постою,
Горько прочту я молитву свою.
Тихо спрошу – что вам в дар принести,
Прежде чем, плача, отсюда уйти?
– Дуба и лавра ты ветки возьми,
Нашу удачу возьми – и живи,
Жизни мгновенья уверенно трать.
То, что нам нужно, не можешь ты дать[25].
Кэсси говорила тихо и невыразительно. Колонки наполнили ее голос звучным эхом, а на заднем плане появился шум, похожий на далекий ветер. Я вспомнил истории о привидениях, когда по радио или телефону, сквозь треск и шипенье, люди, вопреки законам природы, слышали голоса своих умерших родных и близких. Техник начал колдовать с рычажками и регуляторами.
– Спасибо, Мэддокс, очень трогательно, – съязвил О’Келли, когда парень из техслужбы закончил. – Итак, вот поселок, – тыльной стороной ладони он постучал по карте Сэма, – мы сидим в фургоне на Нокнари-кресент, первый поворот налево после центрального въезда. Ты, Мэддокс, въезжаешь на своем драндулете, останавливаешься напротив дома Девлинов и ведешь девчонку гулять. Вы с ней выходите из поселка и поворачиваете направо, в противоположную от раскопок сторону, дальше опять направо, вдоль стены, к главной дороге, а после снова направо, к главному въезду. Если вы отклонитесь от маршрута, скажи об этом вслух. Почаще говори, где находишься. Когда – нет, если – ты предупредила ее, а она наговорила достаточно для ареста, арестовывай ее. Если видишь, что она тебя раскусила, или же просто без толку болтаете, сворачивайся и вали оттуда. Если в какой-то момент тебе понадобится помощь, вызови нас. Если у нее окажется при себе оружие, произнеси это вслух. Скажи, например, “Брось нож!” или еще как-нибудь. Если рядом окажутся свидетели, оружие не доставай, разве что у тебя совсем выхода не будет.
– Оружие я вообще с собой не возьму. – Отстегнув кобуру, Кэсси отдала пистолет Сэму и расставила в стороны руки: – Обыщи меня.
– На предмет чего? – Сэм озадаченно смотрел на кобуру.
– На предмет оружия. – Кэсси рассеянно взглянула куда-то за плечо Сэма. – Если она сознается, то потом сможет заявить, что говорила под дулом пистолета. И перед выездом обыщи мой мотороллер.
Я до сих пор не понимаю, как меня пустили в фургон. Возможно, потому, что я, даже попав в опалу, оставался напарником Кэсси, а к этому статусу детективы питают глубокое, почти религиозное уважение. Может, потому, что я применил по отношению к О’Келли тактику, которой в совершенстве владеет любой ребенок, – если без конца повторять одну и ту же просьбу, рано или поздно человек сломается, просто чтобы ты заткнулся. Я совсем отчаялся, поэтому о собственном унижении не думал. Возможно, О’Келли понял, что откажи он мне – и я сяду в “лендровер” и поеду за ними.
Белый фургон с названием и логотипом несуществующей компании напоминал те зловещие фургоны, которые показывают в новостях. Обстановка внутри оказалась еще более жуткой: повсюду скрученные черные кабели и блестящее оборудование, на потолке тусклая лампочка, а звукоизоляция наводила на мысли о тюремном изоляторе. За руль сел Суини, а мы с Сэмом, О’Келли и парнем из техотдела разместились на низеньких скамейках. Все молчали. О’Келли захватил с собой термос с кофе и липкую булку, которую размеренно жевал, явно без удовольствия. Сэм отскребал с брюк невидимое пятно, я хрустел пальцами, пока до меня не дошло, насколько это бесит всех остальных, и старался справиться с желанием покурить. Парень из