Дыхание у Кэсси сбивалось.
– Нет, не надо.
– Я подстраивала так, что она заболевала, – сказала Розалинд. – Господи, вы даже до такой ерунды додуматься не сумели?
– Мы догадывались. Но подозревали, что это ваша мать делает нечто подобное…
– Моя мать? – Снова равнодушное презрение. – Да ладно вам! Мою мать через неделю поймали бы даже такие неумехи, как вы. Я добавляла в сок жидкость для мытья посуды, или чистящее средство, или еще что-нибудь по настроению и говорила Кэти, что это тайное снадобье, от которого она будет лучше танцевать. Дурочка верила. Я все думала, что меня вычислят, но никто так и не сподобился. Представляете?
– Господи… – прошептала Кэсси.
– Давай же, Кэсси, – пробормотал Сэм. – Это умышленное нанесение вреда здоровью. Действуй.
– Она не будет, – сказал – вернее, почти пролаял я. – Она хочет за убийство ее взять.
– Послушайте, – Кэсси сглотнула слюну, – мы сейчас в поселок войдем, а вы сказали, что времени у меня, только чтобы проводить вас до дома… Но мне нужно знать, как вы поступите с…
– Узнаете, когда я вам расскажу. И в поселок войдем, когда я сама захочу. А сейчас в другую сторону – послушаете мою историю до конца.
– Мы вокруг поселка обойдем?
– Это же вы изъявили желание со мной поговорить, детектив Мэддокс, – укорила Розалинд, – будьте последовательны.
– Вот херня, – буркнул Сэм.
Они удалялись.
– О’Нил, ее не надо за ручку водить, – сказал О’Келли. – Девчонка редкая тварь, но пушки у нее нет.
– На чем мы остановились? А, да, Кэти отказывалась меня слушать. – В тоне Розалинд снова появились зловещие нотки. – До нее наконец-то дошло, почему она болеет. Боже мой, ей несколько лет на это понадобилось! И она накинулась на меня ну совершенно как бешеная. Заявила, что никогда больше не выпьет мою отраву, и все в этом же духе. Даже угрожала рассказать родителям. Они, разумеется, ни за что ей не поверили бы, она вечно на ровном месте сцены закатывала, но сам факт… Знаете, что я думаю? Кэти была маленькой избалованной стервой. Вечно пыталась делать по-своему. А когда не получалось, то бежала к мамочке и папочке и плела им небылицы.
– Ей всего лишь хотелось танцевать, – тихо сказала Кэсси.
– А я сказала ей, что так не пойдет! – отрезала Розалинд. – Ей бы послушаться – и ничего не случилось бы. А вместо этого она стала мне угрожать! Занятия балетом, статьи, пожертвования – я так и знала, что она такой сделается. Отвратительно! Она полагала, что может делать все что вздумается. Она сказала – она правда так сказала, я не выдумываю, этак уперла руки в боки, примадонна сопливая, и говорит: “Ты плохо поступила со мной. Не смей так больше”. Да кем она себя возомнила? Мало того, что совершенно неуправляемая, а уж как она со мной разговаривала – это вообще ни в какие ворота. Не могла же я просто стерпеть такое.
Сэм стиснул кулаки. Я не дышал, липкий от мерзкого холодного пота. Прежний образ Розалинд стерся, нежная девушка в белом платье разлетелась на кусочки. Ее место заняло нечто пугающее, непостижимое – наподобие сероватой оболочки, которую оставляют на сухой траве насекомые, нечто, обдающее тебя ледяным ветром, ядовитая ржавчина, пожирающая все, чего коснется.
– Мне тоже попадались люди, которые пытались учить меня жизни, – глухо сказала Кэсси.
Ее дыхания я не слышал. Она единственная из нас понимала, чего ожидать, и тем не менее этот рассказ выбил почву у нее из-под ног.
– Но я никого не просила их убить.
– Вообще-то Дэмьен сам вызвался, я его не просила, – рассмеялась Розалинд. – Если мужчины делают что-то ради меня, я же не виновата, да? Можете спросить его – все решения принимал он сам. Правда, ему для этого целая вечность понадобилась, обезьяну выдрессировать и то проще.
О’Келли фыркнул.
– Когда он наконец додумался, вид у него был такой, словно он закон всемирного тяготения открыл, гений. А потом засомневался, и так без конца. Боже мой, еще недели две, и я бы его бросила, иначе сама бы спятила.
– Но в конце концов он сделал то, чего вы хотели, – сказала Кэсси. – Так почему вы его бросили? Бедняга совсем сломлен.
– По той же причине, по которой детектив Райан порвал с вами. Он так меня утомил, что я уже заорать готова была. И нет, на самом деле того, чего я хотела, он не сделал. Какой-то балаган устроил. – Розалинд заговорила громче, с ледяной яростью. – Испугался и спрятал ее тело, чуть все не испортил. Из-за него у меня едва серьезные проблемы не начались. Невероятный придурок. Я даже придумала для него историю, чтобы он вам ее рассказал и навел на ложный след, но он и тут не справился.
– Про мужчину в спортивном костюме?
Кэсси говорила натянуто, и я понял: вот сейчас, в любую секунду.
– Он рассказал нам, только не очень убедительно. Мы решили, что он из мухи слона делает.
– Вот видите? Предполагалось, что он ее изнасилует, ударит по голове камнем и оставит тело где-нибудь на раскопках или в лесу. Вот чего я хотела. Чего уж проще, даже для Дэмьена, но нет. Ни с одним из этих пунктов он толком не справился. Да ему еще повезло, что я всего лишь бросила его. За его бестолковость надо было на него сразу полицию натравить. Он по заслугам получил.
Ну вот и все, больше нам ничего и не требовалось. Я выдохнул – звук вышел странный, болезненный. Сэм откинулся назад и провел руками по волосам, О’Келли испустил долгий свист.
– Розалинд Фрэнсис Девлин, – четко проговорила Кэсси, – вы арестованы по подозрению в противоправных действиях, приведших к смерти Кэтрин Бриджет Девлин, которые вы совершили семнадцатого августа этого года в Нокнари, графство Дублин.
– Убери руки! – заорала Розалинд.
Послышалась какая-то возня, хруст веток, а затем резкий звук, похожий на кошачье шипенье, и что-то вроде шлепка, глухого удара. И вскрик Кэсси.
– Что за… – начал было О’Келли.
– Пошли, – Сэм вскочил. – Живо!
Но я уже дернул ручку дверцы.
Мы обогнули фургон и бросились к главному въезду в поселок. Ноги у меня длиннее, чем у остальных, поэтому я без труда обогнал Сэма и О’Келли. Мимо, точно в замедленной съемке, проплывали калитки, выкрашенные яркой краской двери, изумленно приоткрывший рот ребенок на трехколесном велосипедике, старик в брюках с подтяжками, который обрезал розы. Утренний свет тягучим медом струился сквозь листву, болезненно слепящий после недавнего полумрака, а в воздухе навсегда завяз грохот захлопнувшейся дверцы фургона. Розалинд могла схватить острую ветку, камень, разбитую бутылку – убивают много чем. Я отталкивался от асфальта и не чувствовал под собой ног. Миновав ворота, я рванул к главной дороге, потом свернул на узенькую тропинку вдоль ограды, в лицо полетели листья, высокая влажная трава хлестала по ногам, в грязи отпечатывались следы. Мне чудилось, будто я растворяюсь, осенний ветер прохладно щекотал мне ребра и струился по венам, превращая мою плоть в воздух.
Они были там, где остатки леса утыкаются в поля, и когда я понял, что обе стоят на ногах, по телу разлилась легкость. Кэсси держала Розалинд за запястья – на миг я вспомнил хватку Кэсси в тот день в допросной, – однако Розалинд вырывалась, яростно и злобно, и вовсе не для того, чтобы сбежать, а чтобы добраться до Кэсси. Она пиналась, пыталась царапаться, и я видел, как, откинув голову, Розалинд плюнула Кэсси в лицо. Я выкрикнул что-то, но вряд ли кто-то из них услышал.
За спиной послышался топот, и мимо меня промчался Суини, он несся прямо как регбист и на ходу вытаскивал наручники. Суини схватил Розалинд за плечо, развернул к себе и впечатал в ограду. Кэсси застала ее ненакрашенную, с волосами, кое-как стянутыми в пучок, и я впервые с облегчением заметил, насколько она некрасива без густо наложенной косметики и завитых кудряшек: почти обвислые щеки, тонкие губы, скривившиеся в злобной гримасе, пустые стеклянные глаза. На Розалинд была школьная форма – плохо сидящая темно-синяя юбка и того же цвета пиджак, с эмблемой школы, и почему-то самое жуткое впечатление произвела на меня именно форма.
Кэсси отпрянула, ухватилась за дерево и удержалась на ногах. Когда она повернулась ко мне, то я сначала увидел ее глаза – огромные, черные, слепые. Потом заметил кровь, странную красную сеточку на щеке. Кэсси покачнулась. Тень от листьев падала ей на лицо, а возле ног плясал солнечный зайчик.
Мне оставалось преодолеть всего несколько ярдов, но я почему-то остановился. Ошалевшая, едва стоящая на ногах, со странными отметинами на лице, Кэсси напоминала языческую жрицу, которая только что участвовала в непостижимом и безжалостном ритуале. Она будто по-прежнему находилась где-то в потустороннем мире, и притрагиваться к ней без спроса не разрешалось. Затылок у меня похолодел.
– Кэсси. – Я протянул к ней руки. Грудь разрывалась. – Ох, Кэсси.
Она подняла руки и, клянусь, устремилась было ко мне. А потом вспомнила. Ее руки повисли, Кэсси отвернулась, взгляд бесцельно скользнул по широкому голубому небу.
Сэм отодвинул меня в сторону и остановился рядом с ней.
– О боже, Кэсси… – выдохнул он, – что она с тобой сделала? Иди сюда.
Полой рубашки он принялся бережно вытирать ей щеку, а другой рукой придерживал затылок.
– Вот черт! – сквозь зубы процедил Суини, когда Розалинд изо всех сил наступила ему на ногу.
– Поцарапала, – неестественно громко ответила Кэсси. – Она до меня дотронулась, Сэм, эта дрянь дотронулась до меня, господи, она в меня плюнула… Убери это. Убери!
– Тише, – бормотал Сэм, – тише. Все закончилось. Ты молодец. Тише.
Он обнял ее и притянул к себе, и Кэсси уткнулась ему в плечо. На секунду наши с Сэмом взгляды встретились, а затем он отвел глаза и стал смотрел на свою руку, которая гладила ее растрепанные волосы.
– Что за херня тут творится? – раздался у меня за спиной недовольный голос О’Келли.
Умытое, лицо Кэсси смотрелось намного лучше, чем до этого. Ногти Розалинд оставили на скуле три широкие отметины, впрочем, неглубокие, хоть кровоточили они и сильно. Техник, который владел навыками оказания первой помощи, сказал, что зашивать не нужно и что, к счастью для Кэсси, Розалинд не добралась до глаза. Он предложил заклеить царапины пластырем, однако Кэсси отказалась – решила вернуться на работу и обработать раны. Ее колотила дрожь, все тело тряслось, и О’Келли, которого события этого дня здорово вымотали, сунул Кэсси карамельку: