Дэн открыл глаза и увидел, как расплывчатая фигура Марти нависла над ним, крутя в пальцах какой-то предмет, который Марти достал из кармана шорт.
Дэн снова надел очки. Марти положил на стол стодолларовую купюру.
— Это поможет? — спросил Марти.
Да.
В тот же момент Дэн осознал, что это ловушка. Марти должен уйти. Как бы Альтманы ни нуждались в деньгах, принять их было нельзя, иначе выгнать Марти не получится.
— Дело не в деньгах.
— Может, все-таки в них?
— Суть вот в чем: мы уезжаем. Я увожу семью к маме в Массачусетс. Мы собираемся запереть дом. Так что извини, но… вам придется разбираться самим.
Марти сморщил нос:
— Нафига вам в Массачусетс?
— Потому что там не здесь. И может, его…
С улицы донесся автомобильный гудок.
— О! Это за мной. Козак говорил, что заедет. — Марти направился по коридору ко входной двери.
При упоминании одного из лидеров Сторожевых Псов, который, если верить словам Эдди вчера на ужине, принимал решения о рекрутах, Дэн тоже встал:
— Может, мне тоже стоит пойти?
Если они по какой-то причине не уедут из города, неплохо было бы присоединиться к этим парням с оружием.
— Просто сиди смирно, — сказал ему Марти. — Не нужно давить. Но не переживай — я замолвлю за тебя пару словечек.
Дэн постоял немного, раздумывая, не стоит ли все-таки последовать за Марти. Потом снова сел и постарался не смотреть на стодолларовую купюру, лежащую рядом с ним на столе.
Марина села рядом:
— Дэн, можно я честно скажу, что я вижу?
— Давай.
Тяжело было отказаться от прямой просьбы Марины. Она пугала — одни только скулы чего стоили.
— Мне кажется, ты убегаешь от проблемы, — вздохнула женщина. — Но убежать от нее нельзя.
Почему? Потому что вы меня найдете и убьете?
Но Марина думала о совершенно другой проблеме.
— Джен пьет днем, — продолжила она. — Мой отец тоже пил. Это очень серьезно. И нельзя заставить ее бросить резко. Потому что тогда с ней может сделаться припадок.
— Еще не все так плохо! — запротестовал Дэн.
До них донесся звук открывающейся и закрывающейся двери.
Марина нахмурилась и покачала головой:
— Мне кажется, у тебя период отрицания.
— Ребята, зацените!
В комнату вошел Марти. В руках он держал штурмовую винтовку, глаза его горели.
Дэн ахнул. Так близко оружие он видел только у некоторых полицейских на Пенсильванском вокзале.
И уж точно не у себя на кухне.
Джен
Судья, который, по всей видимости, был председателем на встрече, зачитал подготовленное вступление с ламинированной бумаги. Затем спросил, не пришел ли кто новенький, и пять пар глаз повернулись к Джен.
Она махнула рукой:
— Привет. Я Джен.
— Добро пожаловать! — прогудели остальные, будто не говорили ровно то же самое две минуты назад, когда она вошла.
Затем судья стал спрашивать о прогрессе, наметившемся в делах у участников встречи.
Винс, парень с татуировками, не пил шестьдесят три дня. Ему похлопали.
Морщинистая Сильвия объявила, что в начале месяца отпраздновала два года трезвости. Ей тоже похлопали.
Лучшим в мире бабушке с дедушкой сказать было нечего, так что они только аплодировали, самодовольно улыбаясь.
А может, они просто были хорошими людьми. Джен еще не поняла, насколько цинично стоит к ним относиться.
Затем судья объявил, что сегодняшняя встреча «литературная». Это объясняло, почему на каждом третьем свободном стуле лежал потрепанный томик под названием «Двенадцать шагов и двенадцать традиций».
— Согласно расписанию, — сказал судья, сверившись с записями в папке, — сегодня мы будем читать… Традицию номер четыре.
Группа захихикала, Джен не поняла почему. Что-то смешное в Традиции номер четыре?
Джен взяла себе томик с соседнего стула и присоединилась к чтению вслух: читали по очереди по одному параграфу. В тексте невнятно рассказывалось о какой-то древней группе Анонимных Алкоголиков, которые попытались открыть лечебный центр, но вскоре разорились.
Джен не поняла мораль истории. Пьяницы не должны открывать бизнес? Так это здравый смысл. Она не имела представления, при чем тут алкоголизм и как знание этой истории могло ей помочь.
Затем один за другим члены группы стали поднимать руки, желая высказаться. Джен ожидала услышать замысловатые попытки притянуть к ситуации за уши какой-нибудь моральный урок. Но происходило ровно обратное.
Начала обсуждение лучшая в мире бабушка.
— Диана, алкоголик, — объявила она скрипучим голосом. — Скажу честно, я не услышала ни слова. Даже то, что сама читала. Мысли были где-то далеко. Понимаете?
Все закивали. Они понимали.
— Но знаете что? — продолжила Диана. — Я рада, что мы это прочитали. Потому что это нормально. А это то, что мне нужно сегодня. Мне нужно что-то нормальное. Просто сидеть в этом зале, видеть ваши лица и читать эту ерунду. Не поймите меня неправильно: мне нравятся Традиции! Они помогают мне жить. Но я терпеть не могу встречи, где мы читаем Традиции. И богом клянусь, приходить сюда и злиться из-за того, что мы, оказывается, будем читать Традиции? От этого мне становится лучше. Не могу это объяснить.
Следующие пять минут Диана безуспешно пыталась это объяснить, несколько раз отмечая, как благодарна, что живет в Риджлоне, где есть вода.
— Ведь неважно, насколько все плохо, — отметила Диана, — всегда может быть еще хуже. Если бы мы со Стивом жили на три квартала южнее, это была бы совсем другая история.
Джен молча злилась.
Я не мылась несколько дней, у меня кончается питьевая вода. Какой эгоистичной сволочью нужно быть, чтобы тыкать меня носом в…
— Кстати говоря, — добавила Диана, — может, кто-то хочет зайти? Принять душ, наполнить бутылки? Дверь открыта. Только скажите.
«А, отбой, — подумала Джен. — Это очень щедрое предложение».
Следующим заговорил муж Дианы, лучший в мире дедушка.
— Стив, благодарный алкоголик, проходящий курс лечения, — прохрипел он. — Если бы я сейчас был пьян, помоги мне боже, я бы валялся на диване, абсолютно бесполезный… или выл бы на луну. Когда я услышал, что случилось вчера в «Уолмарте» в Пассейике… — Он покачал головой, отчего его щеки затряслись. — Трагедия. И там мог быть я. В самой гуще.
Стив ударился в воспоминания о преступлениях, которые совершил в молодости. Джен перестала слушать и стала думать, как повежливее напроситься домой к нему и Диане и узнать, что же такого случилось в «Уолмарте» в Пассейике.
Следующим говорил Винс. Вены под его татуировками пульсировали, когда он рассказывал о себе.
— Я прошел восемь километров, чтобы попасть сюда. Встал еще ночью. Не знал, сколько времени… И если бы я знал, что все это ради чертовых Традиций…
Все, кроме Винса и Джен, засмеялись.
— Но, по правде говоря, мне все равно нужно было прийти, — продолжил он. — Последние два года этот зал спасал мне жизнь каждый божий день. Когда я протрезвел первый раз, это был настоящий подарок. Но я не воспринял его всерьез. Потому что тогда я ничего не потерял. В этот раз у меня нет дома, у меня нет денег, я не знаю, как я буду обедать. Пытался найти работу…
Джен не могла не задуматься, насколько татуировки мешали этому процессу.
— А потом весь мир рухнул к черту! Но я понимал, что нужно тащить свой зад сюда. Потому что это единственное место на земле, где меня поддержат. И если я повернусь к вам спиной, вы не воткнете в нее нож.
Когда Винс выдохся, заговорила Сильвия. Она начала с благодарности Диане и Стиву, которые разрешили Сильвии и ее взрослой дочери помыться у себя дома в среду.
— И за что я благодарна этим встречам: мы с дочерью все еще прорабатываем некоторые вещи. У нее скопилось много обид из-за того, что пришлось расти в доме с матерью-алкоголичкой. Но когда во вторник погас свет, она пришла ко мне. Потому что хотела быть рядом. — Голос Сильвии охрип от эмоций. — И это настоящий подарок. Я очень сожалею о том, как вела себя с ней раньше, когда употребляла. Я пыталась быть хорошей матерью. У меня были добрые намерения. Но я просто не присутствовала в жизни дочери. Физически — да. Но эмоционально… Я не видела дальше своего носа. Даже когда ненавидела себя за то, что я делала, я все равно думала только о себе. Я никогда не ставила дочь на первое место. Никого не ставила. Понимаете? Там был только «Джек Дэниэлс». У меня не было отношений ни с кем, кроме алкоголя. И это стоило мне дочери. Она закончила школу и уехала. Не разговаривала со мной пять лет.
Джен почувствовала, как злость, собравшись в комок у нее в горле, пыталась прорваться наружу.
— Но сейчас, — продолжила Сильвия со слезами на глазах, — спасибо этим встречам, моя дочь, когда все плохо — а все довольно плохо, если вы не заметили, — знает, что может на меня рассчитывать. А я знаю, что могу рассчитывать на всех вас. — Сильвия оглядела собравшихся, стирая влагу со щек. — Мне страшно до смерти. Я не знаю, что будет завтра. Но сегодня утром я встала на колени и попросила Бога, чтобы Он позволил мне быть полезной. Полезной дочери и всем остальным в моей жизни. И если я буду помнить об этом, не стану сегодня пить, просто буду двигаться вперед сквозь страх… Я знаю, что все будет в порядке. Спасибо, что выслушали.
— Спасибо, что поделилась, — пробормотали остальные.
Высказались все, кроме судьи и Джен. Их взгляды встретились.
Не смотрите на меня, Фрэнк. Мне нечего рассказывать.
— Фрэнк, алкоголик.
— Привет, Фрэнк, — ответили остальные.
— Рад быть здесь сегодня. Рад быть где угодно… в моем-то возрасте… Особенно после многих лет пьянства. Знаете, забавно: поживешь свое — увидишь много всякого дерьма. И что бы сейчас ни происходило, хорошим это назвать нельзя. Я помню Ньюаркские протесты[21]. Тоже было нелегко. Но мы их пережили. Так или иначе, но переживем и это. По пути сюда утром… — Фрэнк замолчал и засунул руку в карман. — Кстати, кому ключи на завтра?