У Дэна была смутная идея, что за пределами Линкольнвуда он найдет кого-нибудь, кто знает, что происходит, или по крайней мере того, кто не был в восторге от окружающей его фашистской действительности.
Километра полтора Дэн не встречал никого. Наконец в деловом районе стали появляться пешеходы. Они не выглядели особо дружелюбными. В основном это были одинокие мужчины с рюкзаками — они изучали окружавшие их здания с таким видом, будто искали в них лазейку. Мало кто выглядел как местный, и, приближаясь к съезду из города, Дэн осознал, что таких людей становилось все больше.
Добравшись до Мортон-авеню, где справа располагалось кладбище Маунт-Кармел, а слева — стейк-хауз «Донателлос», Дэн остановился посреди перекрестка и подумал над вариантами. Через километр направо был въезд на автостраду, через полтора-два километра прямо находился город Патерсон. Вряд ли он узнает там что-то новое.
Если повернуть налево, можно проехать по Мортон-авеню до Таунсенда, а затем по ней до межштатной автомагистрали I-80. Но какой смысл? Там наверняка творится то же самое, что и на автостраде. Ничего нового он не узнает. Да еще и вновь придется тащиться в горку.
В небе гремело, ветер становился сильнее. В любую минуту начнется ливень.
И что мне, блин, делать?
Первые капли дождя, упавшие на плащ, убедили Дэна, что единственное умное решение здесь — это признать поражение, повернуть назад и поехать домой, чтобы вместе с семьей переждать непогоду.
Если бы не звон в ушах, Дэн, возможно, услышал бы, что сзади к нему подходит человек. К сожалению, он понял, что на перекрестке не один, только когда невидимый кулак ударил его в висок. Потеряв очки, Дэн рухнул на асфальт.
Макс
После марафона игры в мяч такса наконец-то вымоталась. Она лежала у Макса на коленках и лизала руку, которой он ее гладил.
Судья оторвался от своей книги и задумчиво на них посмотрел:
— Насколько сильная у твоего папы аллергия?
Макс пожал плечами:
— Без понятия. Нужно ткнуть его носом в Руби, тогда узнаем.
— Вряд ли им обоим это понравится. Но, говоря гипотетически, если со мной что-нибудь случится, ты сможешь Руби приютить?
— С вами что-то случится?
Мысль была пугающая.
— Нет! Боже сохрани. Просто рассматриваю наихудшее стечение обстоятельств. Я уже не молод. А у Руби все еще впереди. Не хочется оставлять собаку сиротой.
— Мы бы приютили. Сто процентов. У папы не настолько сильная аллергия.
В дверь резко постучали, и собака дернулась.
— Ты пиццу не заказывал?
— Каким образом?
Судья поднялся:
— Шучу. Не тормози, парень.
Судья вышел с веранды. Такса подняла голову и уставилась на дверь, за которой скрылся хозяин. Макс стал гладить ее вдоль позвоночника. Они услышали, как открывается дверь, потом неразборчивые мужские голоса.
Такса попыталась встать. Макс взял ее на руки и принялся гладить еще старательнее, пытаясь убедить ее остаться. Такса продолжила вырываться, и парень отпустил ее. Она убежала за хозяином, и Макс, вздохнув, последовал за ней.
Он вошел в коридор с кухни и увидел, как судья разговаривает с Эдди Станковичем через дверь-ширму. Эдди держал в руках дробовик, а рядом с ним Макс заметил плечо кого-то высокого, но не видел кого именно.
— Козак так не думает, — сказал Эдди.
Судья пожал плечами:
— Что я могу сказать? Его дезинформировали.
— Не против, если мы посмотрим? — спросил Эдди.
— По правде говоря, против, — ответил судья. — У меня в гостях друг. Неудачное время.
При упоминании друга Эдди заглянул судье за плечо в дом. Макс отступил назад на пару шагов.
И осознал, что высокий человек — это папин начальник Марти. А в руках он держал винтовку, которой ранее чуть не пристрелил отца.
— Нам зайти попозже? — спросил Эдди судью.
— Я не стал бы утруждаться, Эд. Вы ошиблись. Хорошего дня вам, ребята.
— Вам тоже, судья, — ответил Эдди.
Он отошел от двери, и Макс увидел за его спиной третьего человека. Джордана Станковича. За секунду до того, как судья закрыл дверь, их взгляды встретились.
Старик закрыл щеколду. Затем подошел к столику в коридоре, открыл ящик и положил туда крупнокалиберный пистолет. Макс его сперва и не заметил.
Судья закрыл ящик, и у Макса екнуло сердце.
— Это кольт сорок пять?
— Близко, — ответил судья. — «Беретта», девять миллиметров. Что ты знаешь о пистолетах?
— Только что в компьютерных играх показывают.
— Я не то чтобы энтузиаст, — объяснил судья. — Но, когда еще заседал, я упрятал за решетку парочку умников. Жена переживала, что у их дружков появятся всякие нехорошие идеи. «Беретта» нас обоих успокоила. Есть хочешь?
— Немного.
— Хорошо. Давай поедим.
Судья ободряюще похлопал Макса по плечу и прошел на кухню, такса побежала за ним. Но Макса его жест не успокоил. Жизнь на Брентли-серкл все больше напоминала компьютерную игру, а в компьютерные игры у Макса получалось плохо.
Дэн
Ему хватило бы удара в голову и падения на землю, но Дэн ко всему прочему был ужасно близорук, так что потеря очков в разы осложнила его ситуацию.
Одна его нога застряла под велосипедом. Дэн приподнял голову с асфальта и увидел, что над ним нависает размытый сине-зеленый силуэт нападавшего, уже замахнувшегося для нового удара.
Дэн дернулся в сторону, прижал руки к асфальту и попытался подняться, но не смог выпутаться из оков велосипеда. Что-то твердое и острое впивалось ему в бедро.
А потом велосипед ожил — нападавший попытался его забрать.
НЕТ!
Дэн освободил ноги и вскочил. Конечности посылали в мозг сигналы боли, но их заглушила срочная необходимость спасти велосипед от воришки, который схватил его за руль и уже закидывал ногу через раму.
Дэн вцепился во флисовую куртку обидчика и дернул на себя так резко, как только смог.
Ворюга врезал Дэну локтем в лицо. Из глаз посыпались звезды, и Дэн разжал пальцы. Он отшатнулся назад, и что-то твердое ударило его по бедру.
Банка кукурузы — та самая твердая, острая штука, которая впивалась ему в ногу, — все еще лежала в кармане плаща.
Дэн потянулся и достал ее.
Вор тем временем перекинул ногу через раму и уже ставил стопу на педаль.
Дэн поднял банку над головой и с силой опустил ее на зеленую кепку, покрывавшую макушку ворюги.
Тот завыл от боли, промахнулся мимо педали и полетел вперед на руль.
Дэн ударил его еще раз.
Еще один вопль. Ворюга попытался пройти вперед, не бросая велосипед. Теперь средство передвижения лишь мешало ему уворачиваться от атак.
Кряхтя от ярости, Дэн ударил злоумышленника в третий раз.
Пошатнувшись, тот попытался бросить велосипед, но не смог. Руль, колеса, рама, руки и ноги — ему мешало все.
Наконец вору удалось освободиться, и он пустился вверх по Хоторн-стрит. Дэн погнался за ним, но вскоре его ярость поутихла, и он понял, что продолжать бежать за воришкой бессмысленно.
Я победил.
Я, черт возьми, ПОБЕДИЛ.
Его ударили по голове. Попытались забрать то, что принадлежит ему. И Дэн как следует отделал обидчика.
Он посмотрел на банку кукурузы в руке. Зрение было настолько плохим, что он не мог даже прочитать этикетку. Поднеся банку поближе к глазам, Дэн осознал, что она испачкана свежей кровью.
Дэн опустил банку, чувствуя тошноту и головокружение. В ушах звенело. Висок горел. Правую скулу, куда он схлопотал локтем, будто ножом резало.
Возбуждение покидало Дэна, тело болело все сильнее. Самое худшее, что мир превратился в размытое пятно.
Где мои очки?
Дэн обернулся. Посреди перекрестка двигалось что-то большое и оранжевое.
Другой человек. В ярко-оранжевой куртке. Он поднимал с земли велосипед.
— ЭЙ! ЭТО МОЙ!
Дэн сорвался с места, но человек выпрямился и поехал вниз по Мортон-авеню в сторону автострады.
Он двигался гораздо быстрее, чем Дэн мог бежать.
Дэн швырнул в сторону вора банку кукурузы. Она не попала в цель и упала на асфальт. Дэн едва услышал звук удара — в ушах звенело, грохотал гром.
В конце концов Дэн перестал бежать за воришкой. Оранжевое пятно исчезло из его поля зрения — затерялось в размытом мире, который Дэн больше не мог нормально видеть.
Дэн проковылял к перекрестку и принялся искать очки.
Когда он наконец нашел их на обочине, разбитые и бесполезные, дождь уже лил как из ведра.
Джен
Очистить кастрюлю без воды было невозможно. Джен отскребла крупные куски каши (и съела их — нельзя же выкидывать еду), но скользкая масса на дне затвердела настолько, что даже долгая и изматывающая работа, от которой у Джен заболели запястья и пальцы, результата не дала.
Джен сделала паузу и уставилась в окно, откуда на нее смотрела куча мусора, которая так и не смогла стать ловцом дождя.
Будь Джен в менее несчастном расположении духа, она не стала бы рассматривать эти домашние неудачи как метафоры. Но в силу обстоятельств невозможно было не увидеть в горе мусора за окном свою собственную жизнь, а в мерзких остатках каши, липнущих к кастрюле, — судьбу всего мира.
Все разваливается. И никто ничего не чинит. Не может.
Это нельзя исправить.
Ни эту кастрюлю. Ни мою семью. Ни мир.
Нужно было съездить в магазин. Нужно было съездить в банк.
Теперь слишком поздно.
Ты облажалась, милая.
Каждая мысль была отрицанием. Никогда еще Джен не чувствовала такую безнадежность. Не то чтобы она раньше была оптимисткой, но никогда еще не падала так глубоко в пропасть.
В основном потому, что, когда ощущала подобное раньше, тут же топила это чувство в алкоголе. Но теперь Джен не хотелось пить. Это прошло. Выпивка не поможет. Только отложит страдания на потом, сделав их тем самым еще сильнее.
Выход был один-единственный.
В доме хватит таблеток, чтобы убить себя?