— Обещаю, — сказал он. — Ты же прекрасно знаешь, что теперь я не могу умереть.
Он прижимал меня к себе.
— Скоро, — добавил он, — я куплю большой автомобиль, медлительный и надежный, как грузовик. Ну вроде того «даймлера», который стоит ночами под твоими окнами.
16
Собравшись с силами, я послала в пятницу в контору Юлиусу телеграмму очень смутного содержания. В ней было: «Не могу приехать на уик-энд тчк Объяснение следует тчк Тысяча сожалений тчк Жозе». Теперь оставалось лишь найти это объяснение. В тот момент, когда я отсылала телеграмму, никакого объяснения у меня не было. Это происходило накануне приезда Луи, и ощущение счастья лишило меня всякого воображения. Теперь жажда счастья была утолена и одновременно усилилась вдвое, а в голове было так же пусто. Присутствие «даймлера» под окнами, если согласиться с тем, что это был автомобиль Юлиуса, и вся эта слежка нисколько не волновали меня. Шофер, если опять же предположить, что он там находился, мог доложить, что несколько раз я выходила гулять с собакой. Правда, он видел эту черно-желтую собаку и с мужчиной. В конце концов я решила сказать Юлиусу, что должна была уехать под Париж к своим старым друзьям. Или он мне поверит или нет. Во втором случае он поймет, что я лгу, и прибегнет к тем знаменитым контрдопросам, секрет которых знал только он. Все это, конечно, закончится сценой, полной упреков, одним словом, объяснением, после которого все вздохнут с облегчением, и я первая. Короче, я предпочитала быть пойманной на лжи, чем говорить правду. Я собиралась уходить, когда зазвонил телефон. Звонили из Нью-Йорка. Я тут же узнала в трубке голос свекрови. Повелительный и гнусавый, он вызвал во мне беспокойство, и я лихорадочно спрашивала себя, что еще мог выкинуть Алан.
— Жозе, — сказала моя свекровь. — Я звоню вам по поводу развода. Естественно, Алан согласился сделать для вас все возможное. И я тоже, конечно. Вот только ваш адвокат… Он сбивает нас с толку. Вы что, больше не хотите разводиться?
— Конечно, хочу, — ответила я, оторопев. — А в чем собственно дело?
— Этот господин Дюпон-Кормей, адвокат господина А. Крама, согласен со всем, включая сумму денежного содержания, но он до сих пор не прислал необходимых бумаг. В конце концов, Жозе, вам нужны деньги или нет?! Впрочем, — быстро добавила она, — если нет — это тоже неплохо.
— Я абсолютно не в курсе дела, — сказала я. — Я все узнаю.
— Я рассчитываю на вас. А если у вас возникнут срочные дела с людьми менее flair play, чем мы, то мой вам совет: смените адвоката. Такое впечатление, что он считает неприличным то, что мы хотим как-то обеспечить вас. Но тысяча долларов в месяц не такие уж сумасшедшие деньги.
А я придерживалась противоположного мнения. Едва поблагодарив, я пообещала заняться этим делом и положила трубку. Я была заинтригована. Особенно меня удивляло то, что адвокат Юлиуса, который по всей логике должен быть тертым калачем, вел себя как баран с такой хитрой лисой как моя свекровь. А потом я забыла обо всем.
Таксист согласился посадить меня с собакой, и я поздравила себя. В метро и в автобус ход нам был заказан, и оставалось лишь такси. Если бы попался несговорчивый шофер и нас бы не посадили, пришлось бы идти пешком. Ничего страшного, но тем утром это бы обессилило меня вконец. Мне казалось, что на одном поводке я вела своего толстого и неуклюжего пса, а на другом — воспоминания о Луи, об этих двух днях. И эти воспоминания были похожи на огромного сторожевого пса, сильного и норовистого. Дюкре ждал меня, вернее, его секретарша перехватила меня по пути и препроводила в его кабинет главного редактора. Дюкре был человеком незаметным и спокойным, но в тот день у него был довольный вид. Он был даже возбужден, и это меня порадовало. Человек мягкий и застенчивый, он страстно любил свой журнал, которым руководил вот уже восемь лет и который все эти восемь лет доставлял ему немалые финансовые трудности.
— Дорогая Жозе, — сразу начал он. — У меня есть для вас замечательная новость. Если это, конечно, для вас новость. Дело вот в чем. Теперь мы собираемся издавать журнал не на тридцати двух страницах, как раньше, а на шестидесяти четырех. Конечно, он будет преобразован, расширится, улучшится… Короче, мы хотим попытаться сделать нечто иное, чем журнал для узкого круга ценителей.
— Это прекрасно, — ответила я совершенно искренне. Журнал мне нравился и своей серьезностью, и своей свободой. И еще, конечно, тем, что мало-помалу сотрудники редакции приняли меня в свою команду.
— Если все получится так, как мы того желаем, — продолжал Дюкре, — то у меня есть мысль предложить вам иную должность, связанную, естественно, с большей ответственностью. Я принял это решение, во-первых, потому что очень уважаю вас, а во-вторых, потому что именно благодаря вам стали возможны все эти изменения, о которых я давно мечтал.
— Я ничего не понимаю, — удивилась я.
Несколько секунд он смотрел на меня с недоверием, а потом улыбнулся и подтвердил:
— Но это правда. Вы должны быть вдвойне счастливы, потому что ваш друг Юлиус А. Крам предложил финансировать наш журнал.
Несколько мгновений я сидела не в силах понять, что произошло, затем резко вскочила, подбежала к Дюкре и поцеловала его в лоб, правда, тут же извинилась, но он уже смеялся вместе со мной. Он был очень доволен.
— Это слишком прекрасно, — сказала я. — Я так счастлива, за вас, за всех, за себя… Какая это будет радость для всех! Юлиус замечательный человек. Действительно, — добавила я с присущей мне беспечностью, — счастье никогда не приходит одно.
Он вопросительно посмотрел на меня, но я отмахнулась от каких-либо объяснений.
— Когда это стало известно? — спросила я.
— Сегодня утром. Естественно, я встретился с Юлиусом А. Крамом, — он сделал неопределенный жест, тоже избавляя себя от объяснений, которые крылись под этим «естественно». — Он позвонил мне утром и сказал, что считает для себя очень интересным и занятным сотрудничество с таким серьезным журналом, как наш. Он также спросил меня, хочу признать, очень деликатно, считаю ли я возможным более активное ваше участие в работе редакции. Если бы он вложил в этот вопрос хотя бы один нюанс обязательности, или, если бы я не знал, что вам нравится эта работа, я бы отказал, но, к счастью, это не так. Дорогая Жозе, я хочу поручить вам весь отдел скульптуры и живописи, вам и Максу. И я уверен, что эта работа захватит вас, не говоря о том, что и ваше материальное положение улучшится.
— Мне очень приятно слышать это, — ответила я.
И действительно, мне было очень приятно. Значит, «даймлер», который стоял под моими окнами не предвещал ничего плохого. Значит Юлиус начинал серьезно относиться ко мне как к журналисту, то есть — независимой женщине. И еще, это значило, что Дюкре, человек во всех отношениях бескомпромиссный, когда вопросы касались работы, был доволен мной. Теперь у меня не только ожило сердце, но и голова снова начала думать.
— Итак, возражений нет? — спросил Дюкре.
Я подняла брови.
— Какие могут быть возражения?
— Просто я хочу быть уверенным, — сказал он. — И еще… Я хотел сказать вам, что, если по какой-либо причине, которая меня не касается, вы вдруг решите отказаться от должности, это обстоятельство никак не повлияет на наши отношения.
Я совершенно не поняла, что он хотел сказать. Скорее всего, он принадлежал к той когорте несчастных простаков, которые считали, что мы с Юлиусом связаны интимными узами. К когорте глухих слепцов, которые не знали о существовании Луи.
— Никаких сложностей этого рода не существует, — сказала я с тем целомудренным видом, который дает сознание разделенного чувства. — Мне кажется, нам следовало бы выпить шампанского.
Десять минут спустя восемь интеллектуалов, в число которых я внесла и себя, две секретарши и собака заполонили ближайшее кафе и распили три бутылки шампанского за будущее великого журнала. Дюкре засыпали вопросами о таинственном вкладчике. В ответ он лишь улыбался и говорил о некоем друге, время от времени он бросал на меня вопросительные взгляды, но благодаря радости и выпитому шампанскому, они вскоре превратились в дружественные и теплые. Потом я позвонила Дидье, предложила ему бросить все дела и позавтракать со мной в Шарпантье.
— Нет, не может быть! Я так рад!
Мы сидели друг против друга, и я только что рассказала ему о своей любви к Луи, о его любви ко мне. Дидье был счастлив и одновременно изумлен.
— Луи хотел, чтобы мы вместе рассказали вам, — сказала я, — но мне показалось, что ждать целую неделю и молчать, никому ничего не говоря, — это слишком. В конце концов он разрешил мне все вам рассказать. — Когда я вспоминаю, — сказал Дидье, — когда я вспоминаю, как он разозлился на вас во время той первой встречи… А вы на него…
— Он думал, что я любовница Юлиуса, — весело заявила я. — Ему это очень не понравилось.
— Я же ему сказал, что это не так, — подхватил Дидье. — Но он обозвал меня болваном. Хотя если честно… то в это трудно поверить, то есть не поверить. А Юлиус в курсе?
— Нет, еще нет, но я на днях ему все расскажу.
— Не очень-то у него был веселый вид на уик-энде у Апренанов, — сказал Дидье. — Я бы даже сказал, он был вне себя.
— Да нет, совсем нет, — сказала я. — Он не только не разозлился, но даже позвонил сегодня утром Дюкре, моему дорогому редактору, и предложил финансировать журнал. Ему показалось забавным потратить немного своих капиталов на благое дело. Вы не находите это замечательным? Милый Юлиус…
Я была полна нежности.
— Милый Юлиус, — задумчиво повторил Дидье. — Впервые слышу, что Юлиус А. Крам заинтересовался делом, которое не приносит дохода.
Неожиданно он нахмурился и раздавил ложкой картофелину в тарелке.
— А вы не подумали о том, что Юлиус таким образом пытается удержать вас?
— Нет, он не так глуп. Но как бы то ни было, Дюкре заверил меня, что это не играет для него никакой роли, что он и без того доволен моей работой. Дидье, мой милый деверь, вы, наверное, еще не поняли: я люблю Луи, и у меня есть профессия.