— Ты всегда так мила, Грейс. Но у нас пока нет никаких особых планов — даже насчет малыша. Лучше ты расскажи, какие планы у вас.
Уж эта миссис Фалмер, не нашла получше о чем спросить: Сюзи поняла, что пока бóльшая часть ее европейского опыта заключалась в разговорах о будущем.
— Видишь ли, Нат целыми днями занят осмотром достопримечательностей, посещением галерей и встречами с важными людьми, и у него совершенно нет времени общаться с нами; а поскольку открыто так мало театров и устраивается так мало концертов, я пользуюсь возможностью заняться поднакопившейся штопкой. Джуни мне теперь в этом помогает — она у нас старшая, ты помнишь? С тех пор как ты видела ее в последний раз, она здорово выросла. А там мы, возможно, отправимся путешествовать. А самое замечательное — я имею в виду, после успеха Ната — это что не нужно ничего изобретать, на всем экономить и постоянно в чем-то отказывать себе. Только подумай — у Ната есть особая договоренность здесь, в пансионе, так что все дети получают двойную порцию всякого блюда. И когда я ложусь спать, я могу думать о своей музыке, а не лежать без сна, подсчитывая гроши и гадая, дотянем ли мы до конца месяца. О, Сюзи, это такое счастье!
У Сюзи сжалось сердце. Она пришла к подруге, чтобы еще поучиться у нее равнодушию к материальным благам, а вместо этого услышала из уст самой Грейс Фалмер давно подавляемое признание в тирании этих благ. В конце концов, в той битве с бедностью на склоне нью-гэмпширского холма Грейс и Нат было не так легко и весело, как они изображали. И все же… все же…
Сюзи резко встала и поправила дорогую шляпку, которую Грейс легкомысленно сдвинула на левое ухо.
— Что с ней не так? Джуни помогла мне ее выбрать, а она понимает в шляпках! — возопила миссис Фалмер, беспомощно всплеснув руками.
— Ты неправильно ее носишь, дорогуша, — и бант слишком высоко. Дай-ка мне ее на минутку, пожалуйста. — Сюзи сняла шляпку с головы подруги и принялась поправлять отделку. — Вот как сделали бы Мария Гай или Сюзанна… А теперь продолжай рассказывать о Нате…
Она задумчиво слушала излияния Грейс, рассказывавшей о триумфе мужа, о заметках в газетах, о спросе на его работы, о сражениях аристократок за приоритет в открытии его гения и увеличении заказов в результате их соперничества.
— Они были просто в бешенстве, особенно миссис Мелроуз и миссис Джиллоу, потому что каждая утверждала, будто первой заметила его «Метель весной», а на самом деле это была ни та ни другая, а всего-навсего бедный Билл Хазлет, художественный критик, наш давний знакомый, который случайно увидел картину и помчался рассказывать дилеру, который как раз искал, кого бы продвинуть из новых художников. — Грейс неожиданно подняла на Сюзи ласковые близорукие глаза. — Но знаешь, забавно… кажется, Нат начинает забывать об этом и верить, будто это миссис Мелроуз внезапно остановилась перед его картиной в день открытия и воскликнула: «Гениально!» Забавно, что он так серьезно относится к этому, когда я всегда знала, что он талантлив, — и он тоже это знал. Но они все так добры к нему; а миссис Мелроуз особенно. И наверно, очень приятно слышать, когда это говорит кто-то другой.
Сюзи задумчиво посмотрела на нее:
— А что ты будешь чувствовать, если Нату слишком понравится слушать, как миссис Мелроуз это говорит? Слишком — и больше не заботясь, что ты чувствуешь или думаешь по этому поводу?
Изнуренное лицо Грейс вспыхнуло, затем побледнело, и Сюзи почти пожалела о своем вопросе. Но миссис Фалмер ответила спокойно и с достоинством:
— Ты еще недостаточно долго замужем, дорогая, чтобы понимать, как такие люди, как Нат и я, относятся к подобным вещам… или какими пустыми они кажутся на весах воспоминаний.
Сюзи снова встала и обняла подругу.
— Ох, Грейс, — засмеялась она сквозь слезы, — как ты можешь быть такой мудрой и тем не менее не в состоянии купить приличную шляпку?
Она еще раз быстро обняла миссис Фалмер и торопливо направилась к выходу. Она в конце концов усвоила урок; но это был не совсем тот урок, за которым она приходила.
Неделя, которую она дала себе, миновала, а от Ника по-прежнему не было ни слова. Она позволила себе подождать еще день, но и он прошел без письма. Тогда она решилась на шаг, который гордость до сих пор не позволяла ей сделать: позвонила в банк и спросила адрес Ника. Она позвонила, смущаясь и колеблясь, но ей ответили, справясь в отделе почты, что мистер Николас Лэнсинг не оставлял им никакого адреса, кроме адреса палаццо Вандерлинов три месяца назад. В тот же день она возвратилась в Версаль с твердым намерением написать Стреффорду, если утренняя почта не принесет письма от Ника.
Утром она не получила известия от Ника, вместо этого ей принесли торопливую записку от миссис Мелроуз: не зайдет ли Сюзи как можно скорей к ней в комнату поговорить. Сюзи вскочила с постели, наскоро ополоснулась и постучалась к хозяйке. Миссис Мелроуз лежала на огромной низкой кровати, обращенной на густую тень парка, курила сигареты и просматривала почту. С неопределенной улыбкой она взглянула на Сюзи и спросила полусонно:
— Дорогая, у тебя есть какие-то особые планы… я имею в виду, на следующие несколько месяцев?
Сюзи покраснела: ей была знакома эта старая интонация и она полагала, что понимает, чего следует ждать.
— Планы? Какие-нибудь… я сама сбегáю отсюда послезавтра… очень вероятно, на джиллоувские болота, — поспешила она объявить.
Вместо выражения облегчения, которое она ожидала увидеть на напряженном лице миссис Мелроуз, та поморщилась в ужасной досаде:
— Действительно? Как плохо! Вы уже окончательно определились?..
— Я — да, — решительно ответила Сюзи.
Вайолет вздохнула:
— Очень жаль. Видишь ли, дорогая, я собиралась просить тебя остаться спокойно пожить здесь и присмотреть за детьми Фалмера. Мы с Фалмером на следующей неделе собираемся поехать в Испанию — я хочу быть рядом с ним, когда он будет все изучать, знать его первые впечатления; это такой изумительный случай — присутствовать при его встрече с Веласкесом! — Она замолчала, захлебнувшись восторгом. — И понимаешь, поскольку Грейс Фалмер рвется поехать с нами…
— Понимаю.
— А у них пятеро детей… такая проблема, — вздохнула благодетельница. — Если бы ты была свободна, знаешь, дорогая, пока Ник путешествует со своими друзьями, я могла бы по-настоящему тебя отблагодарить…
— Ужасно мило с твоей стороны, Вайолет; только я не смогу — так уж получилось.
Ох, какое это облегчение — найти в себе силы ответить вот так: весело, твердо и даже правдиво! Присмотреть за детьми Фалмеров, вот уж действительно! Сюзи помнила тот августовский день в Нью-Гэмпшире, когда она и Ник сбежали от них. И сейчас предложение Вайолет вызвало в ее воображении мгновенную спасительную картину: уходят годы, она теряет свежесть юности и новизны, ее все чаще используют как палочку-выручалочку, как подмену, письмоводительницу, посредницу, гувернантку при детях или компаньонку. Ей пришли на память несколько пожилых знакомых женщин, пенсионерок в кругу, куда она сама входила, которые еще продолжали носить их ливрею, принимать их позу, болтать на их жаргоне, но уже давно были безжалостно переведены в разряд муравьев-рабов. Ни за что на свете не станет она одной из них.
У миссис Мелроуз вытянулось лицо, она посмотрела на Сюзи с печальным недоумением обладательницы миллионов, для которой непостижимо все, что нельзя купить.
— Не понимаю, почему ты не можешь изменить свои планы, — пробормотала она с легким упрямством.
— Ну, видишь ли… — Сюзи помолчала, медленно улыбаясь про себя. — Так вышло, что это не только мои планы.
Миссис Мелроуз помрачнела. Непредвиденное осложнение в виде участия миссис Фалмер в путешествии явно раздражало ее, а это новое препятствие ее приготовлениям и вовсе поколебало в ней веру в божественный порядок вещей.
— Не только твои? Но ты, конечно же, не позволишь Урсуле Джиллоу диктовать тебе?.. Вот мои нефритовые сережки; те, что тебе нравятся, как ты на днях сказала… Фалмеры со мной не поедут, пока не будут спокойны за детей; весь план рушится. Сюзи, дорогая, ты всегда была слишком бескорыстной; мне очень неприятно видеть, как ты жертвуешь собой ради Урсулы.
Улыбка задержалась на лице Сюзи. Когда-то она могла бы обрадоваться шансу добавить нефритовые сережки к коллекции, уже обогатившейся сапфирами Элли Вандерлин; еще недавно ее возмутило бы это предложение, как оскорбление новообретенных принципов. Но уже один простой факт, что с этого времени, если сделает такой выбор, она может оказаться совершенно вне досягаемости подобных взяток, позволил ей взглянуть на них снисходительно. О, благословенная нравственная свобода, которую дарует богатство! Она вспомнила восторженное восклицание миссис Фалмер: «А самое замечательное, что не нужно ничего изобретать, на всем экономить и постоянно в чем-то отказывать себе!» Да, лишь на таких условиях можно говорить, что ты сама себе хозяйка. Это чувство независимости позволило ей дружески ответить:
— Если бы я могла тебя выручить, Вайолет, я сделала бы это и без подарка. И как ты говоришь, нет никакой причины мне жертвовать собой ради Урсулы — или кого-то другого. Только действительно… — Она перевела дух и — как в омут головой: — Я еду в Англию, потому что обещала встретиться с другом.
Ночью она написала Стреффорду.
XVI
Растянувшись под навесом на палубе «Ибиса», Ник Лэнсинг бросил взгляд на удаляющиеся скалы Мальты и вновь погрузился в книгу.
Прошло уже почти три недели его наркотического пребывания на «Ибисе». Наркотик был двух родов: видения проплывающих пейзажей, смутно встающих среди морской синевы, чтобы снова исчезнуть, и видения, порожденные томами, днем и ночью громоздящимися у его локтя. Ибо впервые за несколько месяцев у него под рукой была настоящая библиотека, именно научная библиотека и в то же время разнообразная, по какой тосковала его неугомонная и нетерпеливая душа. Он сознавал, что книги, которые он читал, подобно мимолетным пейзажам перед его глазами, были просто формой обезболивающего: он глотал их с неосторожной жадностью страдающего, который стремится лишь унять боль и отключить память. Но их действие начинало сказываться появлением нравственной апатии, которая, конечно в сравнении с жестокой болью первых дней, была почти приятна. Это был именно тот наркотик, в котором он нуждался.