не понимаешь. Неважно, сумеем ли мы спасти всех детей, запертых в лагерях, и снести каждую чертову решетку и стену между ними и нами. Если мы не повлияем на то, как люди думают о нас, куда нахрен денутся потом все эти дети?
Коул скрестил руки на груди.
– Пока, Лиам.
Я уже повернулась, собираясь последовать за Коулом в тоннель: у меня голова разрывалась от гнева, который уничтожал последние пятна света в моем сердце, но тут вмешался чей-то голос.
– Если он уйдет, то и я.
Это была Зеленая, девочка, которую я видела несколько ночей назад, та, которая нарисовала полумесяц на шлеме Лиама. Тот момент, когда я спросила, кто это – «она», наконец приобрел смысл. По этому символу Элис узнавала его во время их встреч.
– И по какой причине? – задал вопрос Коул.
– Я прикрывала его. – Она отбросила назад свои темные волосы. – Я знала, что он собирается встретиться с Элис, и никому не сказала.
– И я, – сказала Люси, заламывая руки так, что они покраснели. – Я соврала о припасах, которые он никогда не приносил, и я правда не хочу сражаться, простите.
– Аналогично, – сказала Кайли. – Но прощения не прошу.
– И я, – вклинилась Анна, одна из Зеленых, которая добралась сюда из Лос-Анджелеса. – Это я показала ему, как получить доступ к файлам и скачать их.
Рядом со мной Зак почесал голову и посмотрел в потолок.
– Думаю, я показал ему, как он может, если понадобится, отыскать контакты.
– А я спросил сенатора Круз, как она связалась с кем-то из «Рупора», – добавил еще кто-то из Зеленых. – Так что, думаю, и я пойду?
– И я тоже, потому что…
Коул поднял руку, призывая Сару замолчать.
– Ладно… Боже, Спартак, я понял. Вы меня убедили.
Он посмотрел на меня. Я приподняла плечо, предоставив ему самому решать. В этот момент я не могла доверять своему здравому смыслу, и, по правде говоря, если все они стремились саботировать нашу атаку на Термонд, мне было бы совершенно не жаль, если бы они ушли и поселились где-нибудь в безопасном месте, подальше отсюда, в особенности если Гарри выполнит свое обещание и обеспечит нас обученными солдатами.
– У вас есть один шанс, – сказал им Коул. – Докажите мне, что это работает так, как вы ожидаете, и мы внесем изменения в наш план, но… – Его голос зазвучал резче, когда дети у нас за спиной начали восторженно переговариваться. Я подошла ближе к нему, рассчитывая использовать Коула в качестве щита, прикрывающего меня от правды, которая теперь стала очевидной: большинство из них, если не все, знали, что замышляет Лиам, и никто из них не собирался посвящать в это меня.
«Должно быть, они думали, что ты получаешь по заслугам, – прошептал голос в моей голове, – за то, что держала их в неведении, избавляясь от агентов».
Но разница была в том, что я делала это исключительно чтобы их защитить. Коул был совершенно прав: Лиам прервал тщательно спланированную операцию и ввел неизвестную переменную, и это могло кончится плохо для нас всех, включая детей, которых мы пытались спасти. Новая волна гнева окатила меня.
– Но, – продолжил он, – вы все останетесь здесь и не сможете ни на каких основаниях покидать Ранчо без разрешения. Это касается и тебя, Морковка.
Элис покраснела, услышав прозвище, и непроизвольно коснулась рукой своих рыжих волос.
Коул шагнул к ней и понизил голос. Я знала этот взгляд – то, как он прикрывал глаза, то, как широкая дружелюбная улыбка скрывала его неприязнь. Только его тихий, хриплый голос:
– Если ты выдашь наше местоположение кому-то из «Рупора», я узнаю.
Элис наклонилась к нему, скрестив руки на груди, и вызывающе подняла бровь.
– Нет, не узнаешь. Но в мои планы смерть детей не входит. В отличие от твоих.
– Эй, – предостерегающе окликнула ее я.
Лиам определенно говорил ей что-то обо мне, потому что она наконец отступила.
– Все в порядке, все довольны? Все остыли? – Коул кивнул, и, повинуясь его сигналу, остальные тоже закивали. – Отлично. Давайте вытащим припасы из автобуса и разложим все как надо. Кто-то должен рассказать мне о том, какие рожи были у СПП, когда они вас увидели.
Это сняло напряжение, и Гэв, то и дело разражаясь смехом, рассказал о том, как один из солдат СПП, возможно, обделался (или нет), когда осознал, во что влип. Зу попыталась поймать меня за руку, когда я проходила мимо нее, но, по правде говоря, я просто хотела побыть одна – мне было наплевать, если это ранит ее чувства, мне было наплевать, что она беспокоилась обо мне, и я не хотела делать вид, что довольна этим результатом. Распыляться значит терять время. Это означало, что будет еще больше погибших детей, которых я не успею спасти.
Я хотела спросить у Нико, нет ли у него каких-то новостей о Кейт и о том, не проявились ли Вайда и Толстяк. Еще я хотела хорошенько обдумать, как попасть обратно в Термонд.
Я избавилась от избытка энергии, пробежавшись по тоннелю от гаража до Ранчо. Недовольство и разочарование рассеивались с каждым ударом ботинок по бетону. Я быстро прошла через кухню, мимо мисочек с макаронами и сушками, которые дети из Оазиса прихватили по пути, чтобы съесть в большой комнате. И тут я, наконец, услышала, как он окликает меня по имени.
Я не замедлила шаг, не позволяя себе смягчить броню гнева, которая окружала меня. Лиам бежал, пытаясь догнать меня.
– Руби! Я хочу поговорить с тобой!
– Поверь мне, – ответила я, – не хочешь.
Я продолжала бежать по коридору, но тут он схватил меня за руку и развернул лицом к себе. Я уставилась на него, стараясь не обращать внимания на напряжение, на щетину на щеках и подбородке, и видела, какие яркие у него глаза, на мгновение мое тело застыло в растерянности, разрываясь между стремлением – поцеловать его или убить.
Я высвободила руку и толкнула дверь, ведущую на лестницу.
– Ты злишься, потому, что я не сказал тебе, или потому, что понимаешь, что я прав? – потребовал ответа Лиам. – Похоже, что причина и в том, и в другом.
– Думаю, Коул довольно неплохо обрисовал тебе множество причин, по которым на тебя стоит злиться, – огрызнулась я, поворачивая на первую лестничную площадку. Он наступал мне на пятки, пытаясь загнать меня в тот же темный угол, где я однажды без предупреждения поцеловала его. И почему-то это только злило меня еще сильнее, будто он делал это специально.
– Я прав, Руби, – сказал он, снова взяв меня за запястье.
– Коснись меня еще раз, – предупредила я его, – и ты пожалеешь.
Лиам отпустил мою руку и отступил.
– Пожалуйста, выслушай меня…
– Нет, – бросила я. – Сейчас я даже смотреть на тебя не хочу!
Улыбка Лиама стала насмешливой.
– Потому что я посмел спорить с Коулом, который никогда не ошибается, никогда и ни в чем?
Я резко повернулась к нему и толкнула его в грудь обеими руками.
– Потому что ты был в сантиметре от того, чтобы оказаться на прицеле у Зака! Потому что ты мог умереть, и я бы никак не смогла этому помешать! Потому что ты не подумал, как следует, и все, над чем мы работали, могло пойти прахом…
Его глаза сверкнули синим пламенем, и он притянул меня к себе.
Он поцеловал меня.
Он поцеловал меня так, как я целовала его в том лесу, на краю лагеря в Ист-Ривере. В темноте нас окружал запах сырой земли, пыли и кожи. Резкими – отчаянными – движениями его руки касались моих волос, а мои пробирались под его куртку.
Он поцеловал меня, и я позволила ему это сделать, потому что знала, что это в последний раз.
Я оттолкнула его, чувствуя, как разрывается мое сердце и холодный воздух заполняет пространство между нами. Лиам прислонился к стене, пытаясь перевести дух. Я боролась с глупейшим желанием усесться на ступеньки и расплакаться.
Он прерывисто вдохнул.
– Анна сказала… она сказала, что Нико тайно работает над каким-то вирусом. Она думает, что это для атаки на Термонд. Но нужно будет, чтобы кто-то проник внутрь и установил его, прежде чем можно будет начать атаку. – Его голос звучал бесцветно. – Ты случайно не знаешь ничего об этом?
Я отвела взгляд.
– Боже, Руби, – тихо сказал он.
Он давал мне возможность признаться ему во всем, рассказать об атаке на Термонд, но ничто, и уж точно не он, не заставило бы меня отказаться от этого плана. Мне не нужно было его одобрение.
– Тебя убьют, – проговорил он, и в его словах послышался гнев. – И ты это знаешь. Там знают, кто ты и на что ты способна. Ты собираешься захватить весь лагерь? Взять их под контроль, как Клэнси в Ист-Ривере? Тебе не дадут уйти из лагеря живой, а тебе вообще все равно, да? – вскрикнул он с досадой и потер лицо рукой. – Думаю, мне даже не нужно спрашивать, кто подбросил тебе эту идею. Руби, он – не один из нас! Нет, а ты по-прежнему на его стороне, ты рассказываешь ему то, чем всегда делилась со мной. Расскажи мне, что случилось, расскажи мне, как сделать, чтобы все между нами стало по-прежнему. Я не понимаю, как мы поссорились. Я не понимаю, почему он так влияет на тебя!
– Я не обязана ничего тебе объяснять.
Я почувствовала, как по моей спине расползается капелька льда, когда я произношу эти слова – и неважно, сколько в них на самом деле правды.
– Раньше объясняла, – напомнил он. – Знаешь, почему я не рассказал тебе об Элис и о «Рупоре»? Я сто раз собирался. Я почти рассказал тебе той ночью, в гараже, но я остановился, потому что в последнее время… в последнее время было неважно, что именно я говорю. Вы с Коулом все равно думаете, что это неправильно, глупо или наивно. К черту, я до смерти устал от этого слова. Я не дурак, и я не слепец. Я могу обеспечить нас едой, я могу починить каждую чертову отвалившуюся трубу, я могу позаботиться о том, чтобы все машины были на ходу, я могу нам найти один подлинный кадр, который покажет, что мы продолжаем делать добро в мире, где и так уже достаточно насилия. Но этого недостаточно. Меня даже в расчет не берут. Он – нет. А теперь и ты тоже.