Я ничего не сказала. Ничего не чувствовала. Не существовала.
– Я пытаюсь думать о том, что будет после – как мы будем жить дальше, когда все это закончится. Вот о чем мы говорили раньше. Я не хочу, чтобы будущее этих детей было запятнано болью, сожалениями и кровью. Я не хочу этого и для тебя. Мы можем сделать хорошую работу – мы можем заставить весь этот чертов мир увидеть, что мы – хорошие дети, попавшие в хреновую ситуацию. Пожалуйста… Руби, пожалуйста. Коул собирается толкнуть тебя к самому краю пропасти.
Еще несколько секунд я смотрела на него, давая его словам отзвучать, вырасти, заполнить меня там, где уже все почти отмерло. «Подумай о девочках, – напомнила я себе, – бокс номер 27, Сэм». Все эти тысячи детей, которые остались там, когда я выбралась. Лицо Эшли, мертвые глаза, которые смотрят на меня, и обвинение, которое я читаю в их взгляде. Где ты была? Почему ты не пришла раньше?
– Если это причиняет тебе хотя бы половину той боли, которую ты причиняешь мне, – сказал он, – тогда… тогда просто убей меня. Я не могу этого выносить. Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь!
Я могла принести в жертву все это, то, чего хотела больше всего, ради них, и все равно это была бы неравная сделка. Я задолжала им больше, чем любовь. Я задолжала каждой из этих девочек свою жизнь. Они должны были знать, что я чувствовала сегодня, когда мы выехали из Оазиса. Мы найдем лекарство, даже если это будет последнее, что мне удастся сделать в этом мире, и оно будет ждать их, когда они окажутся на свободе. Они узнают, что такое истинная свобода. Не потому, что смогут избавиться от пугающих способностей, которые превращают их в уродов. А потому, что смогут делать выбор, в котором им отказывали годами. Они смогут отправиться куда угодно. Быть с теми, кого они любят.
В конце концов, неважно, что случится со мной – теперь я понимала, что имел в виду Нико, когда говорил о возможности что-то исправить. Я не могла вернуться в прошлое и изменить то, что уже случилось с ними, но я могла изо всех чертовых сил позаботиться о том, чтобы они сами отвечали за свое будущее. Оно того стоит. Потерять это… кажется, оно того стоит. Будет стоить однажды.
Но пока просто было больно. Будто меня разрывает на части. Повисшая тишина обозначила, что все кончено, и я поняла, что Лиам тоже это почувствовал, даже если был слишком упрям, чтобы себе в этом признаться. Говорить было больше нечего. Я повернулась и пошла вверх по лестнице.
– Я буду рядом! – крикнул он мне вслед. – Когда ты решишь, что хочешь найти меня.
Проглотив болезненный комок в горле, я сказала, не оборачиваясь:
– Не утруждай себя ожиданием.
Я уже поднялась по лестнице и открывала дверь, когда он ответил:
– Может, и не буду.
Дверь захлопнулась за мной с тихим щелчком. Я позволила себе скорчиться, боль раздирала меня, когда я зашла в ближайшую спальню и рухнула на кровать. Я стискивала кулаки, потом отпускала, стискивала и отпускала, пытаясь избавиться от невыносимого напряжения, услышать свое дыхание вместо жутких хриплых всхлипов. Смеющиеся голоса доносились по коридору из большой комнаты, заглушая крик в моей голове.
Не знаю, как это случилось, но мое зрение затуманилось. Когда оно, наконец, прояснилось, я стояла внутри кабинета Албана, понятия не имея, как там оказалась. Когда я повернулась, в дверях возникли две фигуры, плечом к плечу, с одинаковым выражением беспокойства на лицах. Они обменялись взглядами, в которых будто заключался целый разговор.
– Итак… – начала Вайда, – что мы пропустили?
Глава семнадцатая
– Когда вы вернулись? – Вопрос эхом отражался от стен тоннеля. Вайда, Толстяк и только что подошедший Коул и я шли к бару. – Почему не сообщили нам, что вы уже близко? И Лилиан тоже с вами, верно?
– О, она с нами, – сказал Толстяк, покосившись на Вайду. – И мы объясним, почему не выходили на связь.
Она вздохнула, скрестив руки на груди.
– Это был несчастный случай!
– Да, вроде того. – Парень осторожно поправил очки. – Одноразовый телефон случайно выпал из машины, и кое-кто случайно дал задний ход и раздавил его. Потому что кто-то очень спешил, потому что случайно привлек внимание оказавшихся неподалеку охотников за головами, когда кто-то случайно воспользовался своими способностями, чтобы убрать с дороги фонарь после того, как кое-кто случайно в него врезался.
– Кому-то лучше бы заткнуть их рот, пока я случайно не стукнула моим кулаком в их зубы. – Вайда пихнула его в плечо, и это было почти… шутя.
– Заткнуть свой рот, кулаком в его зубы.
– Что, правда? Займемся грамматикой?
Пока мы поднимались по лестнице, я предоставила Коулу объяснять, что произошло во время нападения на Оазис. Я чувствовала, что травма еще слишком свежая, чтобы произносить вслух то, что я хотела бы сказать, и, хуже того, из-за тяжести в голове я чувствовала себя так, будто заперта под водой. Я не могла смотреть в глаза Толстяку, что бы он ни делал, чтобы незаметно привлечь мое внимание. Лиам рассказал бы ему все, не скрывая, и он бы поддержал друга, но я на это просто не была способна. Я не могла говорить о чем-то, что не было напрямую связано с Лилиан Грей или Термондом.
Мы прошли из комнаты за баром в главный зал. Все было заколочено, вещи, которые могли пригодиться, вроде тарелок и стаканов, унесли на Ранчо. Тени скрывали почти пространство, и я с трудом заметила миниатюрный силуэт за дальним угловым столиком.
На ней были джинсы, которые были ей велики, и рубашка на пуговицах, которая, скорее всего, раньше принадлежала мужчине. Ее светлые волосы были спрятаны под бейсболкой с эмблемой Braves[16]. Она смотрела на нас с пугающим спокойствием, настороженностью и принятием. Жесткость ее взгляда, ее осанка – все это было и у ее сына. Увиденного было достаточно, чтобы я застыла, а моя кровь обратилась в лед. Я всегда думала, что Клэнси был похож на своего отца, но детали, то, как она барабанила пальцами по скрещенным рукам… Она не сказала ни слова, но я слышала ее голос, эхо того, что я уловила в воспоминаниях ее сына. Клэнси, мой милый Клэнси…
Я резко вдохнула.
– Ее держали не в канзасской штаб-квартире, – сказала Вайда. – Она была в одной из небольших построек поблизости. Мы узнали, где найти ее, только потому, что перехватили радиопереговоры между агентами, которые обсуждали условия обмена ее на агентов, которых захватили люди Грея: власти оставляют агентов в живых именно для того, чтобы обменять на нее. Так что ты можешь подтереться своей теорией, – заявила девушка Коулу, – и, черт побери, лучше бы все это себя оправдало, потому что я могла бы вернуть Кейт, а не заниматься всякой хренью здесь.
Коул кивнул и сделал шаг вперед, приближаясь к этой женщине внимательно и осторожно, будто к испуганному животному.
– Приветствую, доктор Грей. Здесь вы в безопасности.
Либо она не поняла, либо ей было все равно, потому что Лилиан Грей выбросила вперед руки, повернулась и попыталась рвануть в сторону двери. От того, как она молотила кулаками по обшарпанному дереву, у меня самой заболели руки.
– Бледный… ах… из… машины… больше… теперь… теперь… – один, два, три, четыре, пять…
Словами эти звуки назвать можно было с большой натяжкой: странные интонации, неправильные ударения, как у человека, который говорит с набитым ртом или прикусив язык.
Я повернулась к Вайде, которая лишь устало вздохнула.
– Для человека, который ни хрена не говорит и не понимает, она – та еще заноза в заднице.
– Но она говорит… – Меня перебил животный крик, который она испустила, когда Коул поднял ее и попытался прижать руки к ее бокам.
– Она ничего не понимает – мы пробовали писать, говорить медленно, на разных языках, – сказал Толстяк, потирая подбородок. – Если у нее в голове что-то и осталось, выразить это она не может.
Между сломанным и разрушенным есть некоторое отличие. В первом случае у тебя есть надежда, что сломанный предмет удастся восстановить, но во втором – пути назад попросту нет.
Я уткнулась лицом в ладони, оставив попытки что-то увидеть в темных глазах Лилиан Грей, чей взгляд блуждал по стенам комнаты в блоке для старших агентов, которую мы ей выделили. Вчера днем, когда ее привезли на Ранчо, она была перепугана, и такой же она оставалась и в это утро – дрожала, будто мы окунули ее в Атлантический океан в середине января. Удивительно, что она до сих пор не потеряла сознание от изнеможения.
Внутри ее сознания… я не могла это описать. На самом деле, там было нечего описывать. Когда я впервые соскользнула в ее память, я тут же выскочила обратно, потому что меня чуть не стошнило. Все было свалено в кучу, разные образы вспыхивали тут и там, проносясь мимо за четверть секунды – слишком быстро, чтобы я могла за что-то зацепиться. Все это было настолько оглушающим, будто я сидела в машине, которая мгновенно ускорилась с нуля до сотни километров в час. Меня отбросило на спинку сиденья, и я задумалась, не специально ли она это делает.
– Доктор Грей, – резко сказала я, пытаясь заставить ее посмотреть на себя. – Не могли бы вы сказать мне, как вас зовут?
– Заааавуут, – пробормотала она, вцепившись пальцами в края бейсболки. – Не… хорошо… бледный… тон…
– Боже, – вздохнула сенатор Круз, закрыв лицо руками. – Как вы оба можете это выносить? Эта бедная женщина…
Коул оттолкнулся от стены, у которой стоял.
– Конфетка, думаю, на сегодня достаточно.
– Но я не добилась никого прогресса.
– Может, тут и негде добиваться прогресса, – предположила Анабель Круз, положив руку мне на спину.
Бывшая первая леди оказалась единственной причиной, которая вытащила ее из ее комнаты, где ждала Роза. Я уже пожалела, что сенатор пришла, потому что и так была разочарована в собственных силах. И меня невероятно огорчало, что я разочаровываю и