– Нет, не спросили.
И это тоже казалось слишком личным – будто это швырнули мне прямо в лицо. Остаток видео составляли нарезки из кадров: связанные СПП с кляпами во рту, их униформа, снятая вблизи, оборудование с наклейками с военной символикой – удачный выбор, чтобы придать ей больше аутентичности.
– Судя по комментариям, которые я читал на разных форумах, похоже, что по крайней мере две крупные газеты подхватили эту историю. Но к моменту, когда я попытался посмотреть телевизионные новости через интернет, ее уже анализировали люди из правительства, указывая на детали, которые, предположительно, доказывают, что это подделка. Ты знала, что они еще и список детей опубликовали? Фотографии и список того, что их родители сделали для Федеральной коалиции?
– Не знала, – ответила я, скрипнув зубами. – Коул это видел?
– Ага, он уже ко мне заходил, – сказал Нико. – Слушай, они там внизу наверняка гладят друг друга по головке за это. Но правда в том, что это не срабатывает. После публикации пошло минут двадцать, и Грей уже зачистил интернет. Кроме того, несколько хостеров полностью отключили. Комментарии на форумах – видишь, как этот? – Он показал на отметку времени. – Оставлен сегодня утром, когда появились экстренные новости.
Пост гласил: «Это отвратительно – все лагеря такие?»
– А два часа спустя, – сказал Нико, – тон комментариев изменился.
«Это, скорее всего, подделка. Все слишком гладко складывается. Я такое на заднем дворе могу снять, если найду пару актеров».
В следующем комментарии было написано: «Тогда как они добыли фотографии детей? Старые стоковые фото? Старые фильмы?»
«Вы никогда не слышали о фотошопе?»
– Многие думают, что это подделка, – вздохнул Нико. – Часть проблемы заключается в том, что у них – то есть, я полагаю, у нас – у нас нет имени, нет названия, которое объединяло бы нас в группу. Мы не можем взять на себя ответственность за это, а потом поддержать ее серией последующих информационных вбросов. «Рупор» занимается только распространением информации, которая уже опубликована третьими лицами; вот откуда взялось их название. И даже у них на счету нет достаточного количества крупных прорывов, чтобы значительная часть обычных людей стала всецело им доверять.
– Но люди, по крайней мере, видели фотографии, – возразила я. Пусть даже Нико вывернул это иначе, в любом случае это была маленькая победа. Потому что теперь, когда другие люди подумают о лагерях, эти фото будет первым, что им вспомнится.
– От этого Термонд не падет, – сказал Нико, и его темные глаза сверкнули. – Я верю в наш план. Это единственная возможность.
– Спасибо, Нико, – кивнул я, пожав его плечо. – Держи меня в курсе, ладно?
Он тоже ответил кивком и снова повернулся к своему компьютеру. Его пальцы летали над клавиатурой. А я вернулась к Толстяку. Он немного повернулся в сторону компьютера Нико с выражением человека, который делает вид, что не подслушивал, хотя слышал все.
– Я удивлена, что ты не работаешь в гараже, – сообщила ему я, усаживаясь на пустой стул рядом с ним.
– Понятия не имею, что ты хочешь этим сказать, – ответил Толстяк, хотя было очевидно, что теперь он представляет всю картину. Или, по крайней мере, ту версию происходящего, которую представил ему Лиам.
– Может, и не имеешь, – сказала я, – но если ты хочешь быть именно там… Я пойму, если ты выберешь сторону Лиама. Все так и сделали.
Даже Зу. Даже Зу.
Он стукнул руками по столу.
– Есть только одна сторона. Это сторона дружбы, доверия и любви, и все должны быть именно на этой стороне, и я отказываюсь признавать, что существует какая-то другая сторона. Понимаешь?
Я моргнула.
– Да.
– И все же, – сказал Толстяк, – будучи сооснователем команды Реальность, думаю, что в гараже слишком идеализируют, как быстро это может сработать, и ваша беседа с Нико меня в этом убедила.
– Что думает Вайда? – спросила я.
– Ви сейчас в спортзале, – сказал он, – а не в гараже. И она, по своей природе, склоняется к той стороне, которая обеспечит стрельбу и взрывы.
Я кивнула, рассматривая сложенные на столе книги – это оказалась литература по медицине.
– Пытаешься понять, что не так с доктором Грей?
– Да, – признался он. – Добилась какого-нибудь прогресса на этом фронте?
Он слабо улыбнулся, и я ответила тем же.
– И это самое странное, – сообщила я. – Когда я пыталась заглянуть в ее сознание, пока она бодрствовала, все неслось с бешеной скоростью: яркие цвета и звуки, и быстро сменяющиеся образы. Но когда я попыталась снова после того, как она уснула, там были настоящие воспоминания. Цельные, полные.
– Тебе удавалось оставаться в ее сознании долго – имею в виду, в первый раз?
– Нет, меня от этого начало тошнить.
Парень кивнул, обдумывая это.
– Может, в этом и дело. Это единственный известный ей способ держать Оранжевых на расстоянии.
– Я тоже об этом подумала.
– Это выглядит логично. Если ты знаешь, что твой сын может прийти и перевернуть вверх дном все содержимое твоей черепушки, разве ты не попытаешься освоить несколько способов заблокировать его действия – защитить себя.
Кто-то достаточно умный и целеустремленный, чтобы придумать лекарство от этой болезни, предпринял бы все возможные предосторожности.
– Так что ее воспоминания на месте, и они не повреждены… – Толстяк внезапно смолк, проводя пальцем по краю страницы одного из открытых учебников.
– Где ты их взял? – спросила я, взяв в руки первый попавшийся том-кирпич.
– В книжном, – откликнулся он, а потом быстро добавил: – После закрытия. Вайда взяла их для меня, потому что я слишком сильно трусил, чтобы выходить из машины.
– Я рада, что вы там остановились, – отозвалась я, пролистывая страницы.
Большая часть книг была посвящена анатомии, но несколько – в том числе и та, которую я держала в руках, были о всяких нейроштуках, все с изображением человеческого мозга на обложке.
Парень поднял взгляд и посмотрел на меня с непроницаемым выражением лица.
– Клэнси может… он может вломиться в ум человека, верно? Что он может сделать, когда окажется внутри?
Я думала об этом.
– Повлиять на чувства человека, заморозить, так что ты не сможешь сдвинуться с места, а еще… проецировать образы в голову другого человека, чтобы он увидел какие-то другие места.
И тут раздался еще один голос.
– А еще он может… – Мы с Толстяком повернулись к Нико, который выглядел так, будто больше всего на свете хотел снова спрятаться за широким компьютерным монитором. – Он не просто… не просто заставляет застыть на месте. Он может заставить людей двигаться. Будто марионеток. Я видел, как он это делает, во время исследований в Термонде несколько раз. Он проникал в их головы посреди разговора, чтобы подслушать, что говорят другие. Ему было сложно с этим справиться. В последний раз, когда он попробовал это сделать, он проспал целые сутки, чтобы восстановить силы. У него началась ужасная мигрень, так что ему пришлось остановиться.
Толстяк посмотрел на меня взглядом, в котором явно читалось: Мигрень, а не человеческая порядочность.
– Он может влиять на чьи-то еще воспоминания? – спросил Толстяк. – Он может стирать их… на самом деле, я не думаю, что ты их стираешь, скорее подавляешь. А может ли Клэнси манипулировать чужими воспоминаниями?
– Он мог видеть чужие воспоминания… – Я замолчала на полуслове, едва не онемев от осознания, которое внезапно обрушилось на меня. – Но он видел мои воспоминания только тогда, когда я сама ему позволяла. На самом деле в Ист-Ривере он учил меня контролировать свои способности, потому что сам хотел разгадать, как я это делаю.
– Тот другой Оранжевый, которого ты знала, что он умел делать?
Мартин. Когда я подумала о нем, по коже побежали мурашки.
– Он управлял чувствами других людей.
Толстяк с заинтересованным видом пролистал книгу и нашел схему с обозначением разных зон мозга.
– Это восхитительно… вы все используете разные части мозга человека против него самого. Ох, прости, неудачно сформулировал.
Я подняла руку.
– Нормально.
– Это сложно объяснить, но хотя в сознании человека есть разные структуры, все они работают согласованно и различными способами. Поэтому на самом деле вы получаете доступ не к разным зонам мозга, а к разным системам внутри него. Например, лобные доли участвуют в формировании и воспроизведении воспоминаний, но этим же занимается и медиальная височная доля. Звучит убедительно?
– В некотором роде. Значит, ты думаешь, я как-то вмешиваюсь в разные этапы этого процесса в зависимости от того, что именно я делаю?
– Верно, – согласился он. – Я понял так, что «память» состоит из множества систем, и все они функционируют немного по-разному – например, создание воспоминаний, или воспроизведение одного из них, или даже хранение. – Он взял в руки книгу, которая лежала перед ним. – Память о том, что это за предмет, как его поднять, как читать страницы, как я к нему отношусь… все это разные системы. Мне кажется, что когда ты «удаляешь» чьи-то воспоминания, ты вовсе не удаляешь их, а просто нарушаешь работу нескольких ключевых систем и перенаправляешь их с реальных воспоминаний на вымышленные… или нарушаешь процесс дешифровки, прежде чем воспоминание обретет форму, и нейротрансмиттеры начнут действовать, так что человек не сможет…
– Ладно, но как переключаться между разными системами? Контролировать другие функции?
– Я не знаю, – признался Толстяк. – Как ты сделала это с Клэнси?
Это застало меня врасплох.
– Ты заморозила его на месте так же, как он обездвиживал Лиама и Ви. Что ты сделала иначе?
– Это было… намерение, я полагаю? Я замерла совершенно неподвижно и хотела, чтобы он сделал то же самое… – Я подавилась собственными словами.
Отражения.
Именно это он тогда сказал мне, когда я никак не могла догадаться, как выбраться наружу из той темноты, как разрубить связь между нами. Как только я воспроизвела какое-то воспоминание, точка соприкосновения с его сознанием сместилась обратно на память. Когда я замерла и захотела, чтобы он сделал то же самое, так и получилось.