ла перелом таза. После того, как она вышла из больницы, она настояла, чтобы я вернулась в школу в следующий понедельник. Это был первый Сбор.
«Сборы» были серией изъятий, которые держали в секрете от детей. Если родители чувствовали, что ребенок представляет угрозу для них, или думали, что он был опасен для себя и окружающих, они отправляли его в школу в определенный день, и СПП ребенка забирали.
– Ты упомянула, что сейчас можешь контролировать свои способности? Как ты этому научилась?
Зу пожала плечами.
– Практиковалась. И не боялась их.
– Что бы ты сказала людям, которые считают, что, если дети с пси-способностями научатся контролировать их, это будет угрожать остальным?
Девочка изобразила свое фирменное выражение: «Вы что, шутите?»
– Большинство детей хотят контролировать свои способности только, чтобы чувствовать себя нормальными. С какой стати я захочу поджаривать любой телефон или выключатель, которого коснусь? Каждый компьютер? Может, есть дети, которые станут использовать это во зло, но большинство… Мы более опасны, если не можем это контролировать, а управлять способностями может научиться каждый – только дайте время.
– Как ты себя почувствовала, когда поняла, что в тот день тебя заберут из школы сотрудники СПП?
– Я думала, это ошибка, – сказала Зу, рассматривая свои руки. – Потом я почувствовала себя маленькой и бестолковой – как мусор.
Вопросы Элис были определенно направлены на то, чтобы разбередить старые раны Зу, вытянув из нее мельчайшие детали. Вопрос о том, как девочка проводила время в Каледонии, обернулся рассказом о том, как СПП обращались с ними в обычные дни и в те дни, когда дети не подчинялись. Было мучительно представлять, как все это происходило с ней, и еще слышать, как Элис спрашивает:
– Ранее ты упомянула, что ты сбежала из Каледонии. Можешь ли ты рассказать о том, что случилось?
Зу повернулась, слегка наклонившись, чтобы взглянуть на Лиама. Он смотрел на нее, скрестив руки на груди, пытаясь сдержать эмоции. Он ответил ей коротким кивком и этой своей легкой улыбкой, которая разбивала сердце. Продолжай.
– Мой друг планировал это месяцами – тогда он еще не был моим другом, но он был таким милым с нами. Таким умным. Мы знали, что у нас будет только один шанс выбраться, и этим шансом был он… – Зу перешла к более подробному описанию деталей побега, того, как они сговаривались, готовясь к той ночи. – Потом это случилось… это сработало… за день до того пошел снег и повсюду были сугробы… Из-за этого было тяжело бежать, но мы видели, что некоторые старшие дети уже добрались до будки – будки охраны рядом с воротами в электрическом ограждении. Они пытались отключить его… открыть ворота. Не знаю, что пошло не так. Должно быть, инспектора как-то заблокировали их. Потом мы просто…
Элис дала ей несколько секунд помолчать и собраться с мыслями, а потом продолжила задавать вопросы.
– Что вы сделали? Как отреагировали СПП и инспектора?
Зу не могла заставить себя произнести это вслух. Я помнила эту сцену так ярко, а ведь я видела ее только в ее памяти, как бы из вторых рук. А она на самом деле это пережила… Я незаметно взглянула на Лиама. Он застыл, а его кожа стала мертвенно-бледной.
Наконец Зу подняла руку, сложила пальцы, изобразив пистолет, и выстрелила в сторону камеры. Элис заметно вздрогнула.
«Почему это так удивляет? – задумалась я. – С чего бы родителям вообще стыдиться, что они отказались от нас?» И как можно было не предполагать такую возможность, если они отдали своих детей какой-то военной организации?
– Ты хочешь сказать, что они начали стрелять по убегающим детям? Ты уверена, что они использовали настоящие, а не холостые патроны?
– Снег стал красным, – ровным голосом проговорила Зу.
Элис рассматривала лежавший на коленях блокнот, словно не зная, куда теперь двигаться дальше.
– Я думаю, нас не воспринимают как людей, – продолжала Зу. – Иначе нельзя объяснить, как можно было сделать все то, что сделали с нами. СПП всегда немного напуганы, но при этом одновременно очень злы. Они ненавидели то, что им приходится там находиться. Они называли нас разными словами: «животными», «уродами», «кошмаром», ругательствами, которые мне не следует произносить. Вот так им и удавалось это делать. Если в их восприятии мы не были людьми, они могли так обращаться с нами и не чувствовать угрызений совести. Той ночью мы были как животные в загоне. В нас стреляли из окон основного здания лагеря. Они дождались, пока один ребенок подошел совсем близко к воротам, и тогда…
Я не осознавала, что вокруг нас собралась толпа, пока не услышала, как кто-то еле слышно выдохнул, и обнаружила, что остальные дети и Коул стоят у нас за спиной. Большинство смотрело на бледное лицо Зу, слушая ее рассказ, но Коул наблюдал за своим братом.
– Как ты избежала той же судьбы? – Элис выглядела искренне заинтересованной – вовлеченной в историю.
– Мой друг – тот, который это спланировал… Они открыли ворота. Он пришел, подобрал меня и вытащил оттуда. Я упала и не могла заставить себя подняться и бежать. Он нес меня несколько часов. Мы нашли машину, старый минивэн и ехали день за днем, чтобы убраться оттуда. С тех пор мы заняты поиском безопасных мест.
– Как вы выжили в дороге? Как вы находили еду и кров?
– Мы… Я не хочу говорить, – оборвала себя Зу. Когда Элис удивленно выпрямилась, девочка добавила: – Потому что еще так много детей, которые по-прежнему ищут еду и укрытие, а я не хочу говорить, где их искать, или где ждать, чтобы их увидеть. У нас было много способов. Нужно только научиться оставаться невидимым – не совершать опасных, рискованных действий.
– Когда ты говоришь о «людях, которые могут их искать», ты имеешь в виду охотников за головами? – спросила Элис. – Я смотрела досье на тебя в их сети. Вознаграждение за то, чтобы «обнаружить» тебя и передать под контроль СПП, – тридцать тысяч долларов. Ты это знала?
Зу кивнула.
– Это злит тебя – знание, что кто-то зарабатывает на вас подобным образом?
Ей понадобилось немало времени, чтобы ответить. Я бы ответила, не задумываясь: «Да, это злит меня, это приводит меня в ярость».
– Я не знаю, – наконец сказала девочка. – Иногда да, это очень сильно меня расстраивает. Цена не отражает того, сколько стоит моя жизнь – как это вообще можно оценить? Берется минимальная сумма, десять тысяч долларов, и потом ее повышают, основываясь на твоих способностях и на том, как сильно ты, по их мнению, способен обороняться. Думаю, меня устраивает моя цена, потому что она означает, что я не сдамся и не пойду с ними без борьбы. Она показывает, что я буду сражаться, чтобы защитить себя.
На экранчике камеры я увидела, как Элис увеличивает кадр, чтобы поближе снять лицо Зу. А та продолжала:
– Там, снаружи, есть мужчины и женщины, которые зарабатывают этим на жизнь не потому, что им нужны деньги, но потому, что им это нравится, или потому, что они считают, что хорошо с этим справляются. Это отвратительно. Они ведут себя так, будто это сезон охоты. Но я думаю… многие из них вынуждены были этим заняться. Им нужны деньги, чтобы выжить. А СПП обязаны делать это – они на службе. Думаю, если бы у них было бы достаточно времени подумать об этом, они бы поняли, что на самом деле они не злятся на нас за то, что случилось. Может быть, они нас боятся, но злятся они на людей, которые их не защитили, – на правительство, на президента. У них нет власти, чтобы выкинуть их из своей жизни, потому они переносят свою злость на нас. Они ведут себя так, будто ОЮИН – это наша вина, а не что-то, что с нами случилось. Поэтому, если рушится экономика? Виноваты мы. Они потеряли свой дом? Тоже мы.
Элис начала задавать следующий вопрос, но Зу еще не закончила.
– Я знала одного такого человека. Он был хорошим человеком. Великолепным. Лучшим. Дело в том… если ты хочешь стать охотником за головами, тебе нужно это доказать. Ты не можешь стать частью их системы или получить доступ к их технологиям, пока не сдашь первого ребенка, – объяснила Зу, обрушивая на нас лавину слов. Она вертела блокнот в руках. – Я ехала в Калифорнию с группой детей, и за нами гнались те два охотника за головами – настоящие, голодные, о которых я уже говорила. Они подстроили все так, что наша машина перевернулась и разбилась так сильно, что один из моих друзей… погиб. Они собирались забрать меня, но появился другой охотник за головами и помог мне выбраться из машины – у меня не получалось освободиться от ремня безопасности. Мне следовало сказать это раньше. Я не могла выбраться и убежать, как остальные.
Лиам громко выругался. Я слишком была потрясена и могла только, застыв, стоять и слушать.
– Он был одним из тех, кого ты упомянула раньше… ему нужно было сдать одного ребенка, чтобы начать? Можешь рассказать о нем?
Зу кивнула.
– Он был старым – не прямо-таки старым, но определенно ему было за двадцать. Может, двадцать семь?
Элис тихо рассмеялась.
– Двадцать семь – это не такой уж старый.
Девочка пожала плечами, продолжая свой рассказ.
– Мы были в Аризоне… Думаю, где-то в районе Флагстаффа или Прескотта, но я не уверена. Он был по-настоящему зол. С ним случилось что-то печальное, это было видно, но он не говорил об этом. Он просто хотел изменить свою жизнь, но для этого нужны были деньги. Неважно, сколько раз он повторял, что собирается сдать меня – я знала, что он бы этого не сделал.
– Откуда ты знаешь? – спросила Элис.
«Да, – подумала я, – как вообще ты могла довериться этому человеку?»
– Я сказала вам, это был хороший человек. Он… действительно страдал. Это грызло его изнутри. Неважно, сколько раз он пытался обращаться со мной как с уродом, ему это не удавалось. У него были две возможности сдать меня СПП, но он не смог. Он не только спас меня, но и помог спасти еще одного ребенка и вернуть его людям, которые заботились о нем. Именно он помог мне добраться до Калифорнии.