«В Луганске – Ворошиловграде…» — страница 21 из 23

И в трудную минуту не сробеть,

И, победив,

собой не восторгаться.

Не позабыть среди мороки дел

Взглянуть на небо и вдохнуть всей грудью.

Услышать соловья.

Запомнить, как он пел,

Запомнить всё. Такого уж не будет.

Не повторяясь даже в мелочах,

Волнуя,

увлекая

и тревожа,

Зовёт нас жизнь. В ней радость и печаль,

И всё впервые. Хоть и с прошлым схоже.

* * *

Времена и падежи.

Лица чьи-то и глаголов…

То ли школа на всю жизнь,

То ли жизнь сплошная школа.

* * *

Капля никотина

Меня не убила.

Капля лекарства

Меня не спасла.

Гордая женщина

Разлюбила

Глупая женщина

Обняла.

В старом трамвае

Я встретился с нею.

В новом трамвае

Её потерял.

В небо взглянул –

Там воздушные змеи.

Душу открыл –

И себя не узнал.

В темной душе моей

Страсти кипели.

В светлой душе моей

Радость цвела…

Капля отравы

Убить не сумела

Капля лекарства

Спасти не смогла.

* * *

Собирали подберёзовики.

Собирали подосиновики.

Помню – платье твоё розовое,

Помню – небо наше синее.

Все грибы-то наши съедены.

И вино в стаканах выпито.

Помнятся дожди осенние.

Помнится дорога в рытвинах.

И прохожие случайные,

И перрон платформы Бронницы.

Помнятся слова прощальные,

И молчанье тоже помнится.

И не ведали, что спросится,

Что аукнется с такою силою…

Собирали подберёзовики.

Собирали подосиновики.


Вечер

Вижу – зеркало в прихожей

И картину на стене.

День уже почти что прожит,

Но ещё живет во мне.


Где-то музыка играет,

То слышна, то не слышна…

На коленях – молодая

Задремавшая жена.

* * *

Любовь разбита, как асфальт.

Жизнь монотонна,

как дорога.

И времени безумно жаль,

И нас с тобой немного.

Горшки цветочные пусты.

Благоухает жизнь на грядке…

И мы с тобою,

как цветы

В процессе пересадки.

Ночь

Откроем дверь,

И до утра

Прохладной тишины усталость

Струиться будет

Сквозь угар

Дневных забот и потрясений.

В дремотной глубине души

Улягутся все страсти.

И проступит

То самое,

Единственное верное решенье,

Что днем искали мы напрасно.

Отбросив суету

Высокопарной речи,

Придет к нам

Ясность мысли запоздало.

И будет

Искренность, и прямота, и честность

В прохладе

Тишины усталой.


* * *

До аптеки и обратно.

На трамвае и пешком.

Принимаю аккуратно

Все таблетки с молоком.

От бронхита до ангины

Тот трамвайчик держит путь.

В перерывах – час с малиной

И горчичники на грудь.

От ступени – до ступени.

В кулаке пирамидон.

Кот садится на колени,

А в ушах – трамвайный звон.

А лекарства помогают,

И горчичники пекут…

От трамвая до трамвая.

От простуд и до простуд.

* * *

Иду вдоль окон.

Тороплюсь. И всё же,

Нет-нет, и загляну в окно.

Их друг на друга нет похожих.

И, кажется, смотрю кино,

Где каждый кадр

За занавеской

Имеет подлинный сюжет.

Где вслед за рожицею детской

Ожжёт угрюмым взглядом дед…

А мне, как зрителю, мешает

Стекла зеркальная броня.

Я отражаюсь. Я мелькаю.

И окна смотрят на меня.

* * *

И бабка, что курила «Беломор»,

И та, что рядом с нею восседала,

Покинули, покинули наш двор.

И на скамейке пусто стало.

И только девочка трех лет

Зовет беспечно: «Баба Сима!..»

Да белый свет. Да синий цвет,

Да желтый лист, летящий мимо.

* * *

Было густо – стало мало.

Было много – стало редко.

И в сторонку от вокзала

Вытянута чья-то ветка.

И гудит по ней устало

Одинокий старый поезд,

То, что было, с тем, что стало,

Совмещая в слове «Совесть».

* * *

Что это? Горьких вишен

В этом году так много.

Что-то в моих деревьях

Сладость пошла на убыль.

Горечь дождей осенних

Вьелась в судьбу, в дорогу.

И пропитала землю,

И перешла на губы…

* * *

Нам бы пить с тобой вино

И поглядывать в окно,

Разговор вести о жизни,

О футболе -

Всё равно.

Ну, а мы с тобой сидим,

Друг на друга не глядим.

Только дым от сигареты

Между нами.

Только дым…

* * *

Гостей принимать не умею.

Острю и смущенно краснею,

Включаю спасительный джаз.

А друг, что приходит не часто,

Он тоже быть гостем не мастер,

Вставляет лишь изредка «Да-с».

Что делать. Пою его чаем

И чем-то ещё угощаю,

Себя за неловкость корю…

Потом, когда дверь закрываю,

Всё заново переживаю.

И с другом свободно болтаю,

О жизни легко говорю.

* * *

Глухо стукнут соседские двери.

За окном дальний лай задрожит.

В тишину надо прежде поверить,

А потом тишиною прожить.

Вечер с ночью затеяли прятки,

Ветер дереву шепчет стихи…

Залпом пью тишину. Без оглядки.

И часов ощущаю шаги.


* * *

Живу возле

собачьего питомника.

Стоит ночами

в окнах лай.

Как будто звуковая хроника

Житья-бытья

собачьих стай.

И человечий голос слышится

Так неожиданно в ночи.

И занавеска вдруг

колышется.

И сердце, как топор,

стучит.


Сон

Я вишу на своём волоске.

Я руками хватаюсь за крышу,

Но ломается жесть в кулаке,

И кричу я, но крика не слышу.

И пока не сорвался я вниз,

Извиваясь всем телом тщедушным,

Рядом бьётся бессмертная жизнь

За мою небессмертную душу.


* * *

И над собой поднялся,

И посмотрел вокруг.

Налево - друг смеялся,

Направо – плакал друг.

Какие-то заботы

Носились в свете дня.

И я узнал кого-то,

И он узнал меня.


Я полетел направо,

Но друг сказал: «Пустяк».

И прямо под ногами

Орлом лежал медяк.

* * *

Спешим всю жизнь – отчёт… зачёт…

почёт…

Природа стала частью ширпотреба.

И только ядовитый пот течёт.

И ядовитый взрыв взлетает в небо.

Куда ни глянь – и всюду чей-то след.

И жизнь, как золото, отмерена на пробы…

И только шлёт нам яростный привет

Природа, словно гибнущий Чернобыль.


* * *

Едем, едем… Этот кружит,

Тот петляет по спирали.

И следит – не сесть бы в лужу,

Чтобы вдруг не обогнали.

А дорога-то – щербата.

Проезжаем чьи-то даты,

Чьи-то хаты, казематы…

В небе скачет конь крылатый.

А дорога – не цветами,

Вся усыпана камнями,

Изборождена следами,

И пропитана веками и годами,

и часами…

И слезами вся дорога,

Как святой водой, умыта.

Скользко. Смотрят все под ноги.

Сеют звёзды через сито.

В спешке звёзд не замечают.

Звёзды падают на землю.

А дорога мчится дальше.

А из звёзд растут деревья.

* * *

Взгляни в окно

И позабудь

На миг

Забот привычных бремя.

За снежной дымкой

Дальний путь.

И есть ещё

Для счастья время…

* * *

Стекает лёд, как парафин.

И солнца зимнего огарок

В закатном блюдце недвижим,

А день, как водится, неярок.

Февральской оттепели снег

Сочувствия не вызывает.

И кот, на солнце грея мех,

Пренебрежительно зевает.

Как будто знает наперёд

Всё, что ещё должно случиться.

Худой, ещё февральский кот

Почуял пенье майской птицы.


* * *

Из-под снега выглянет асфальт –

Как лицо из-под белил.

Главного ещё я не сказал.

Хоть и много, вроде, говорил.

Все старо, как прошлогодний снег.

Да и нынешний уже не нов.

Хоть и близким кажется успех –

Дотянуться не хватает слов.

Поищу их в письмах фронтовых.

Там про снег и про войну.

В лица дядей вечно молодых

Сквозь их строки загляну.

Снег в тех письмах – вечно молодой,

Лучшие слова – одни на всех.

Время между мною и войной –

Утрамбовано, как снег.


* * *

Снегу не хватает белизны,

Миру не хватает тишины,

Злости не хватает добрякам,

Доброты – решительным рукам,

Теплоты – во взглядах на бегу,

Паруса – на тихом берегу,

Мира – в небесах и на земле…

Только снега много в феврале.

Но и снегу не хватает белизны.

В феврале цветные снятся сны.

Не хватает пенья майских птиц,

Просто счастья для знакомых лиц.

* * *

Почерневший снег,

Как совесть

После долгого вранья.

В небе – весть,

А может, повесть

Жизни стаи

Воронья…

Распогодилось бы, что ли.

Без румяных, ясных дней

Даже птице

Грустно в поле.

Да и мне

Не веселей.

* * *

Запоздала весна, запоздала…

В середине второго квартала

Не свести ей с концами концы.

Хоть и высланы были гонцы,

Да усердья у них было мало.

Снег срывается. Бьёт как попало

Серый дождь по поникшим стволам.

Вдоль речушки по сизым холмам

Ковыляет собака устало…

Запоздала весна, запоздала.

* * *

Всё снег да снег.

Уже до первого апреля

Остались считанные дни.

Ну где грачи твои, Саврасов?

Улетели.

На крыльях

Не несут они

Весны.

Весны зелёной,

Молодой, весёлой…

Да всё равно

Перед дверями школы,

Сосульку пробуя

Разгорячённым ртом,

Стоят каникулы