Семен тоже присел.
— Не далеко? — обратился он к Кузьмину.
— Вон тут…
И Кузьмин махнул рукой неопределенно куда-то в сторону и вверх…
— На бугорке сейчас, — добавил он.
Семен махнул головой.
— А знаю…
В степи около них только и был один бугорок.
— На бугорке, — повторил Кузьмин, — я это смотрю, едут…
— Много? — спросил Семен.
Семен, поднявшись, также сгорбившись, глянул поверх кустов, вытянув шею; потом чуть-чуть выпрямился.
— Пятеро, — шепнул он.
Семен приподнялся тоже, так же, как Кузьмин, согнув спину и вытягивая шею…
И сейчас же вся его коренастая фигура словно осела внизу, словно сократилась.
— И то пятеро.
Он поглядел на Кузьмина.
— Как быть! — произнес Кузьмин… — А?..
— Сюда едут…
— Прямо на нас.
Семен обернулся к Петьке.
— Петька! не боишься?..
— Нет, — сказал Петька.
Он уже слышал глухой топот лошадиных копыт.
— Нет, — повторил он.
По спине у него побежали мурашки. Сразу во рту стало сухо, будто изнутри пыхнуло жаром и будто, потому что во рту было сухо, язык ворочался с трудом. Кровь стукнула в виски.
Но страха, того, чтобы сейчас броситься бежать, он не испытывал.
И он повторил опять:
— Нет.
Еще слышней затопали копыта.
— Ползи за нами, — сказал Семен.
Кузьмин тоже через плечо взглянул на Петьку.
— Поспешай.
И согнувшись, между кустами стал взбираться вверх по откосу оврага…
Семен шел рядом с ним, как он, согнувшись, вытаскивая на ходу револьвер из рукава кофты.
— Поспешай! Поспешай, — еще раз шепнул Кузьмин.
Но Петька был уж около Семена.
Семен на минуту замешкался, вынимая револьвер. Петька его обогнал.
Он слышал, как стучит его сердце, как стучит кровь в висках. Казалось, кровь стучит громче, чем стучат за кустами лошадиные копыта.
Вот и край оврага.
Он взглянул на Кузьмина. Кузьмин уж вытянулся во всю длину между кустами.
Ладонь левой руки он подложил под локоть правой. В правой у него револьвер… Он держит револьвер близко около самого, носа.
— Прицеливайся лучше, — шепчет сзади Семена. Потом Петька чувствует, как Семен сзади схватил его за ногу, за каблук сапога.
— Петька! назад… Пусти!
Он продвигается на животе мимо Петьки, ближе к Кузьмину.
— Погоди, давай вместе…
О, как громко стучит кровь в висках!.. Слова Семена вспыхивают и погасают, оставляя в сознании слабый след.
Но Петька во всем повинуется Семену.
Семен словно передвигает его своими словами с места на место.
— Петька, равняйся. Ложись с нами рядом… Видишь, вон…
Хунхузы видны отчетливо на темном фоне степи. Трое едут впереди, помахивая нагайками. Ружья у всех за плечами. Должно быть, они совсем не ждут нападения.
— Берданки, — снова слышится шопот Семена… Кузьмин поворачивает голову.
— Пебоди, (Пебоди — ружье старого образца, теперь уже не употребляющееся в русской армии) — говорит он…
Но Петька не может разобрать берданка ли у хунхузов, или пебоди: видны только приклады да концы стволов.
А хунхузы все ближе и ближе.
Вот уж совсем близко… Шагов шестьдесят.
— Петька!..
На секунду Семен умолкает, затем шепчет снова:
— Бей, который против тебя.
Он поворачивается к Кузьмину.
— Ты крайнего, а я своего — середнего.
— Ладно, — шопотом откликается Кузьмин…
Три револьвера стали прямо против надвигающихся всадников.
Петька во всем подражает Семену. Кузьмин приготовился стрелять лежа, с упора, придерживая руку, в которой был револьвер, снизу под локтем другой рукой, а Семен целил по противнику сидя, подняв левую руку, согнутую в локте почти в уровень с подбородком, и положив револьвер на сгибе локтя.
Точно так же сделал и Петька.
— Слушай команду, — шепчет Семен. На секунду он умолкает, потом говорит отрывисто уже более громко.
— Ребята!..
Он словно выстрелил этим словом. Словно он долго его искал, наконец, нашел, и оно выскочило у него сразу, само собой.
— Пли!..
Почти одновременно раздались три выстрела.
Двое из ехавших впереди хунхузов повалились с седел. Под третьим лошадь взвилась на дыбы.
Это был Петькин хунхуз… Петькина пуля попала не в хунхуза, а в лошадь, смертельно ее ранив… Лошадь, сейчас же дав «свечку», т. е. взвившись на задние ноги, грохнулась на землю, придавив всадника…
Один из хунхузов выстрелил тоже… Другой, нагнувшись вниз с седла, старался помочь выбраться тому, которого примяла лошадь, лежавшая теперь неподвижно, вытянув ноги и шею.
— Пли! — командует Семен.
Новый залп и Петька, на этот раз не успевший выстрелить, видит, как на земле рядом с убитой лошадью бьются в предсмертных судорогах три человеческих фигуры, а шагах в двадцати впереди мчится всадник в синей кофте.
Кофта на спине надулась пузырем. Головы совсем не видно.
— Бей вслед! — кричит Семен…
Петька вскочил, прицелился в это самое удаляющееся от него пятно.
Глухо стукнул его выстрел. Синее пятно затянуло дымом на минуту, и потом Петька уже не увидел синего пятна. Лошадь мчалась по степи одна.
XXII
До сих пор Семен выдавал себя и своих товарищей за мирных китайцев…
Теперь ему в голову пришла другая мысль:
— Станем хунхузами…
Кузьмину это пришлось по сердцу.
— Эге, — сказал он.
Впрочем, он сейчас же одумался.
Он щелкнул себя пальцами по лбу и потом указал на Петьку:
— А он?..
Но у Семена на все был готовый ответ.
Он только присвистнул.
— Петька-то?
— Да, Петька.
— А ведь он же немой.
— То-то что немой, да не очень. Опять придерутся.
Семен показал кулак.
— Видал…
И стал взбираться на лошадь.
— Бог не без милости, казак не без доли, — заметил он уже сидя в седле… — То-то!
И потом обратился к Петьке:
— Петька, пойдешь с нами?
— Пойду, — ответил Петька.
Он испытывал снова какое-то странное состояние. Ему было и жутко, и весело.
— Пойду, — сказал он.
— Ну, садись.
От хунхузов осталось три лошади. Каждому значит по коню. В этом Семен точно видел перст судьбы.
— Зачем-нибудь-же, — заметил он, — подстрелили мы только одну лошадь, а другая сама ушла, а осталось три. Садись ты, слесарь…
Кузьмин и Петька тоже взобрались на лошадей.
— Хорошо-то оно хорошо, — заговорил Кузьмин— а после, гляди, Семен, как бы чего не вышло…
Семен хлестнул лошадь нагайкой и выехал вперед.
Кузьмин тоже стегнул своего коня.
— То-то я говорю, — продолжал он, — как бы того…
— А что выйдет-то?
Семен оперся рукой о седло и повернулся к нему…
— Ну?..
— Мало ли что…
— Не догадаются…
— А как догадаются?..
— Не догадаются, — с уверенностью сказал Семен; — первое, что найди они тут этих хунхузов… Сейчас, конечно, кто убил? Тогда так, а то пойди ищи их.
Тела убитых хунхузов, действительно, было трудно найти, потому что Семен распорядился закопать их в песок и сверху навалить камень, оказавшийся поблизости.
— Не ехать же нам, назад, — заметил он.
— Зачем назад…
— Значит, как же? Значит, парня одного пустит? Кузьмин заскреб в затылке.
— Не знаю, уж совсем не знаю.
— То-то и дело. Всем надо ехать.
Семен опять обратился к Петьке.
— Петька!
Что вы, дядя Семен?
— Может, нам тут еще и твой цирюльник попадется.
Петька усмехнулся.
— Да ведь вы же говорите, он колдун.
Лицо у Семена омрачилось.
— Ну!
И, пошевелив бровями, он заговорил, отводя глаза от Петьки и теребя пальцами гриву лошади:
— Колдун, колдун… может, и колдун… А ты знаешь, у кого я был на той: неделе?.. Ты, брат, не смейся… Да…
— У кого?
Но Семен словно его не слышал.
Он продолжал, даже не взглянув на Петьку:
— Да, брат, ты не смейся… Они это могут, они такой народ, уж я знаю…
И вдруг он встряхнул головой.
— Ты спрашиваешь, у кого?
Он пристально поглядел ему в глаза.
— Да, у кого?
— У шамана! (Шаман — колдун у сибирских инородцев.)
И Семен подбоченился.
— Вот, брат, у кого. Тут, брат, живет потихоньку. Один купец тутошний выписал.
— Русский? — изумился Петька.
— Зачем русский… Не знаю какой, а только выписал.
— И вы ходили?
— Говорю, ходил.
— Ну, а он?
— Шаман-то?
Семен снова опустил голову.
— Э, брат…
Голос у него стал тихий. В усах мелькнула улыбка. Так люди улыбаются самим себе, своим собственным мыслям. Снова он тряхнул головой.
— Он, брат, меня отчитывал.
— Как отчитывал?
— А так, колдовал…
— Ну те?..
— Вот тебе и ну те! Заколдовал…
Семен стал серьезен.
— Да как заколдовал? — вмешался в разговор и Кузьмин.
— Насчет удачи, — ответил Семен… — Насчет того, значит, что все у нас будет как следует.
Он остановил на Кузьмине долгий взгляд.
— Вишь ты, — сказал Кузьмин. — Насчет удачи.
— Я ему говорю, дескать, так и так, идем мы трое на опасное дело… да… Ну, конечно, рассказал ему все… А он сейчас: пожалуйте сюда. Завел в подвал и стал колдовать.
Он вздохнул.
— Ну!..
— Ну, и теперь, значит, ничего не бойся.
Он поглядел на Петьку.
— Не робей, Петька!
— Да я и так не робею, — отозвался Петька.
Семен, задумчиво уставившись, как раньше, в лошадиную гриву, заговорил ровным, тихим голосом:
— А насчет удачи, так все в уме держал этого японца, что с золотом. Потом у него спрашиваю:
«Будет удача?»
Говорит:
«Будет»…
Они уж далеко отъехали от места схватки с хунхузами.
Начинало темнеть. Великая, необъятая степь, казалось стала еще тише, еще безлюдней. Вдали рдели слабым розовым светом вершины гор…
— Спать надо, вот что, — закончил Семен свое повествование о шамане.
Со следующего дня начались дни самых рискованных предприятий, до которых только может додуматься человек, твердо верящий в свою звезду.