ов из большого мира».
Москва. 1969.
Владимир МихановскийПРОЕКТ «УРАЛ»
Под монолетом тянулись ковыльные просторы, застывшие волны заповедной степи. Впереди, прямо по курсу, угадывался синий лес, тяготеющий, судя по карте, к Днепру. Изредка под аппаратом неторопливо проплывало озерцо, окаймленное камышами.
Полтора часа назад Забара был еще на испытательном полигоне Зеленого городка. Даже не верится… Не верится, что впереди — несколько дней отдыха, и море, и пальмы, и яхта-амфибия, и…
Забара живо представил себя шагающим по пышной весенней земле. Вокруг — степные маки и васильки, затерянные в море разнотравья, голова кружится от горчащего аромата молодого ковыля. Пожалуй, на обратном пути он опустится здесь, надо только точку нанести на карту. Искупается в озерце, вырежет камышовую дудку.
Небо было чистым. Утреннее солнце успело нагреть прозрачные стенки кабины. Забара облокотился на пульт и размечтался о предстоящем отдыхе. Свободные дни выпали ему внезапно, как выпадает счастливое число в лотерее, и он тут же решил, что ни одна минута из них не должна пропасть даром.
Короче говоря, три премиальных дня, подаренных ему научным руководителем в связи с досрочной разработкой проекта, Забара решил использовать как можно полнее.
Забара так торопился, что даже позавтракать не успел: сунул в карман пакет с бутербродами, рассчитывая перекусить в полете.
Вспомнив про пакет, Забара опустил руку в карман, но поесть не пришлось. Внезапно поручни кресла, в котором он сидел, забились в отвратительной дрожи. Стрелки приборов на пульте тревожно заметались.
Запас высоты катастрофически таял. Нечего было и думать о том, чтобы в полете попытаться как-либо обнаружить и устранить неисправности.
Монолет представлял собой машину, исключительно простую по конструкции: основную часть аппарата составляли два диска, вращающиеся вокруг одной оси, но в противоположных направлениях. Подъемная сила монолета была невелика — ее хватало только на одного человека. Легкая кабина располагалась над верхним диском. Здесь же помещалась и несложная система управления аппаратом.
С монолетами Забара столкнулся только по окончании института, приехав по назначению на работу в Зеленый городок.
Впрочем, и сами монолеты появились не так давно.
Машина падала. Времени на раздумье не оставалось.
Евгений задернул на груди молнию и нажал кнопку катапультирования. Толчок… Рев ветра в ушах… Алый купол парашюта, закрывший полнеба… И стропы, натянутые как струны…
Монолет разваливался в воздухе. Когда Забара был в десятке метров от земли, от аппарата оторвался нижний несущий диск. Бешено вращаясь, он описал огромную дугу и пробил парашютный купол.
…Это был не обычный, а сдвоенный термометр. Серебристый столбик на левой шкале, медленно поднимаясь, остановился на цифре «20». Значит, там, наверху, температура воздуха в тени составляет двадцать градусов по Цельсию. Совсем немало для апреля в умеренной полосе Земли. Правая шкала показывала температуру внизу, в рубке управления.
Здесь, внизу, понятия «день» и «ночь» были чисто условными. Пластиковые покатые стены слабо светились холодным безжизненным светом: фосфоресцировали листы, из которых манипуляторы, руководимые командами Большого мозга, в свое время сшили рубку.
В центре рубки располагался круглый пульт управления всем поисковым подземным комплексом. Именно сюда стекалась информация со всех стволов, лав и штреков.
— Ежечасный обзор! — нарушила тишину переговорная мембрана на пульте. На экране замелькали кривые, столбцы цифр, диаграммы.
— Вертикальная проходка продолжается с опережением графика, — заключила мембрана.
— Как с вольфрамом? — спросил бас, прозвучавший из глубины установки, похожей на шкаф.
— Процентное содержание вольфрама в руде за истекший час повысилось в полтора раза, — сообщила мембрана.
— Так я и предполагал, — заметил бас. — Недра Причерноморского бассейна должны быть богаты тяжелыми металлами.
— Обогатительная установка… — начала мембрана и запнулась.
— Слушаю, — пророкотал бас.
— Монтаж обогатительной установки съедает слишком много энергии, — заторопилась мембрана. — Если приостановить сборку, то можно будет…
— Ни в коем случае, — перебил бас координатора. — Свертывать работы не будем.
— Освободились манипуляторы четвертой лавы, — сказала мембрана.
— Пусть немедленно отправятся на обогатительную установку, — распорядился бас.
Координатор умолк. Молчала и мембрана, словно ожидая чего-то. В рубке воцарилась та полная тишина, которая мыслима только на большой глубине, под многокилометровым слоем породы.
— Подсчет закончен, — нарушил координатор тишину командной рубки. — При нынешнем уровне энергетических затрат нам остается существовать не более четырех суток.
Многочисленные экраны, окружавшие пульт, на мгновение блеснули разноцветными огнями. Начался торопливый, тревожный обмен информацией.
— Мы можем перейти на минимальный режим, — предложил один экран, — по его поверхности пробежали огненные письмена. — При таком режиме остаток энергии можно протянуть на несколько месяцев.
— Наша цель — не растянуть энергию, а исследовать данный район, его недра, — как всегда четко сформулировал координатор мысль Большого мозга.
— Напомню, что ценность нашего комплекса исчисляется в… — начал второй экран, но бас его перебил: — Ценность эксперимента неизмеримо выше затрат на его проведение, — спокойно произнес он.
Обмен мнениями велся неуловимо быстро — по крайней мере для человека, окажись он каким-то чудом здесь, в командной рубке.
В самый разгар обсуждения на пульте с треском проскочила длинная голубая искра. Это означало, что с наружной антенны, замаскированной под ракитовый куст, полетел на заданной частоте сигнал благополучия — единственная, притом односторонняя связь с людьми — конструкторами и учеными, задумавшими грандиозный проект. Сигнал отправлялся раз в сутки и означал, что комплекс работает нормально, по схеме, самостоятельно набросанной Большим мозгом.
Таких сигналов должна быть еще добрая сотня. Так думают конструкторы. Но они получат их три, от силы — четыре.
Об этом знает пока только Большой мозг.
— Нужно сообщить конструкторам, что энергия кончилась раньше запроектированного времени. Вызвать помощь, — предложил экран, ведающий внешним обзором.
— Нет! — рявкнул бас.
— Внешний обзор прав, — вступился еще один экран.
— Нет.
— Что с того, что конструкторы не рассчитывали на твою просьбу о помощи? — безмолвно продолжал гнуть свою линию строптивый экран, — Ты имеешь право, Большой, принять самостоятельное решение.
— Вот я его и принял, — пророкотал бас.
— Сигнал бедствия, только один сигнал бедствия! — выбросил зыбкую надпись экран внешнего обзора.
— Это значит признать неудачу всего эксперимента в целом, — раздельно произнес бас. — Мы должны решить задачу разведки недр, пользуясь только собственными силами.
Теперь общий спор свелся к перепалке между системой внешнего обзора и Большим мозгом. Остальные системы лишь наблюдали за аргументами и контраргументами дискутирующих. Конечно, мозг мог приказать, и дело с концом: все системы ему повиновались. Но ему важно было обсудить свое решение, принятое после немалых колебаний и раздумий. Большому мозгу важно было доказать всем подчиненным системам логичность своего решения.
— Напомню, что наше дело — отработка и доводка всех систем, собранных для комплексного геологического поиска, — сказал бас, принадлежащий Большому мозгу.
— Послушай, Большой мозг, — не удержавшись, пискнула мембрана головного пульта. — Если комплекс взорвется, мы все погибнем и с нами результаты эксперимента.
— Чрезмерно развитый инстинкт самосохранения люди называют трусостью, — произнес бас. Человек, окажись он здесь, наверное, подумал бы, что в голосе Большого мозга прозвучало презрение.
— Ответ не по существу, — обиженно пропищала мембрана на пульте.
— Все результаты, собранные с самого начала работы, будут переписаны на пленку и спрятаны в капсулу. Ее изготовит модельная система. Выплавит из вольфрама, добытого нами. При взрыве капсула не погибнет.
— Люди не отыщут ее после взрыва. Выброшенная капсула затеряется в степи, — сделал еще одну попытку экран внешнего обзора.
— Отыщут. Я снабжу капсулу микропередатчиком, — спокойно парировал бас.
Да, в чем-чем, а в логике Большому мозгу нельзя было отказать.
— Результаты нашей работы не погибнут, — сказал Большой мозг.
— Но мы погибнем, мы, все электронные схемы! — прозвучало из мембраны.
— А кто сказал, что все научные эксперименты должны оканчиваться благополучно? — невозмутимо отрезал бас.
Внезапно экран внешнего обзора покрылся рябью. Что могло в столь сильной мере вывести из себя электронную схему?
Все считывающие приборы направились в сторону экрана внешнего обзора. На нем мелькнула привычная картина заповедной степи, затем сияющая голубизна весеннего неба и стремительно летящий вниз монолет…
Недалеко от земли из монолета вылетела человеческая фигура, над которой вспыхнул алый шелк парашюта. Нижний диск оторвался от разваливающегося монолета и врезался в парашют. Человек рухнул на курган и, скатившись по его покатому склону, замер в неподвижности.
— Свободное падение с высоты десять с половиной метров, — автоматически отметила система внешнего обзора.
— Он жив? — нетерпеливо спросил Большой мозг. В нем зароились десятки новых вариантов, связанных с неожиданным, почти невероятным происшествием — появлением человека в самом глухом уголке заповедной степи. Конструкторы не думали об этой возможности. Но разве можно все предугадать? Большому мозгу предстояло принять самостоятельное решение в возникшей ситуации.
Остальные системы ожидали, что ответит Большому мозгу система внешнего обзора. Но внешний обзор не торопился с ответом.