чтобы горностаевую.
И просто так:
Ложе прокрустово –
лежу и похрустываю.
Обутые в гетры,
ходят резон д'етры.
Молоко лакал босой,
обожравшись колбасой.
Где живет Нита Жо?
Нита ниже этажом.
Строго вопрошал и сам себе испуганно отвечал:
Кто ходил в лесу рогат? –
Суррогат.
Горький вспоминал, что, когда они познакомились, Маяковский без конца повторял:
Попу попала пуля в пузо.
У Эренбурга в его "Книге для взрослых" есть краткие, но очень точные, выразительные воспоминания о Маяковском. В них он рассказывает, что в свою последнюю поездку в Париж Маяковский "сидел мрачный в маленьком баре и пил виски "Уайт хоре". Он повторял:
Хорошая лошадь Уайт хоре,
Белая грива, белый хвост".
Когда-то мы придумали игру. Все играющие назывались Фистами. Водопьяный переулок, в котором мы тогда жили, переименовали в Фистовский и стали сочинять свой фистовский язык. Эта игра увлекала Маяковского несколько дней. Он как одержимый выискивал слова, начинающиеся с буквы Ф или с имеющейся в них буквой Ф, и придавал им новый смысл. Они означали не то, что значили до сих пор.
Вот примеры, записанные тогда же:
Фис–гармония – собрание Фистов.
Соф–около – попутчик.
Ф–или–н – сомнительный Фист.
Ф–рак – отступник.
Фи–миам – ерунда.
Фис–пташка – ласкательное.
Га–физ – гадкая физиономия.
Ф–рукт – руководитель Фистов.
Ан–фиски – антифисты.
Тиф – тип.
Фис-тон – правила фистовского тона.
Со–фисты – соревнующиеся.
До–фин – кандидат.
Физика – учение фистов.
Ф–ура–ж – выражение одобрения.
Фишки – деньги.
Фихте – всякий фистовский философ.
8
Маяковский не только читал чужие стихи – он переделывал, нарочно перевирал их. Он непрерывно орудовал стихами – именно чужими, не своими. Себя он почти никогда не цитировал. Свои стихи он бормотал и читал отрывками, когда сочинял их; или же торжественно декламировал только что написанные.
Когда бы мы ни раскладывали пасьянс, он патетически произносил:
Этот смуглый пасиянец.
Золотой загар плеча.
Вертинского он пел так:
Еловый негр вам подает манто.
Куда ушел ваш кисайчонок Ли?
("Лиловый негр")
Строку Пушкина:
Незримый хранитель могу чемодан
("Песнь о вещем Олеге")
(вместо: могущему дан).
А. К. Толстого:
Шибанов молчал из пронзенной ноги.
("Василий Шибанов")
Пастернака:
И пахнет сырой грезедой резедонт
("Сестра моя – жизнь")
(вместо: резедой горизонт).
Кирсанова встречал словами:
Поцелуй бойца
Семена
в моложавый хвост
(вместо: моложавый ус в поэме "Моя именинная")
9
Если он слышал или появлялись в печати какие-нибудь хорошие новые стихи, он немедленно запоминал их, читал сто раз всем, радовался, хвалил, приводил этого поэта домой, заставлял его читать, требовал, чтобы мы слушали.
Так было с "Мотэле" Уткина. Маяковский услышал его впервые на вечере во Вхутемасе. Пришел домой возбужденный и не успокоился до тех пор, пока и мы его не узнали.
Так было с "Гренадой" Светлова, с ранними стихами Сельвинского, со стихами Маршака для детей.
Светловскую "Гренаду" он читал дома и на улице, пел, козырял ею на выступлениях, хвастал больше, чем если бы сам написал ее!
Очень нравилась ему "Пирушка" Светлова.
Из стихотворения "В разведке" он особенно часто читал строчки:
. . . . . . . . . . . .
И спросил он:
"А по–русски
Как Меркурия зовут?"
Он сурово ждал ответа.
И ушла за облака
Иностранная планета,
Испугавшись мужика.
Он любил стихи Незнамова, просил его: "Почитайте, Петенька, "Хорошо на улице!" – и ласково встречал Петра Васильевича его строчками:
без пяти минут метис,
скажите, пожалуйста!..
(Малиновый товарищ")
Часто читали вслух "Именинную" Кирсанова. За утренний завтрак Маяковский садился, напевая:
и яичницы ромашка на сковороде.
В хорошем настроении он бодро пел кирсановское:
Фридрих Великий,
подводная лодка,
пуля дум–дум,
цеппелин...
Унтер–ден–Линден,
пружинной походкой
полк
оставляет
Берлин
("Германия")
Очень нравились ему строки поэта–комсомольца Бориса Веревкина:
И граждане и гражданки,
в том не видя воровства,
превращают елки в палки
в честь Христова рождества.
Он декламировал их на своих выступлениях и дома, для собственного удовольствия.
Одно время часто читал Сельвинского "Мотька–Малхамовес", "Цыганский вальс на гитаре", "Цыганские вариации".
Из стихотворения "Вор":
А у меня, понимаешь ты, шанец жить...
И
Нну–ну, умирать, так будем умирать –
В компании–таки да веселее.
Из "Улялаезгдины" пел, как песню, акцентируя точно по Сельвинскому:
Ехали казаки, ды ехали казаки.
Ды ехали казааки, чубы па губам.
Ехали казаки ды на башке папахи,
Ды на башке папахи через Дон на Кубань.
Часто цитировал строчки Вольпина:
– Поэтому, как говорил Жан–Жак Руссель,
Заворачивай истории карусель.
– Не Руссель, товарищ, а Руссо.
– В таком случае, не карусель, а колесо.
("Королева ошиблась")
У Маяковского записана парафраза стихов Уткина, очевидно подошедших ему под настроение:
Кружит, вьется ветер старый.
Он влюблен, готов.
Он играет на гитаре
Телеграфных проводов *.
{* У И. Уткина есть строфа в стихотворении "Ветер":
Я опутал шею шарфом,
Вышел ... Он уже готов!
Он настраивает арфу
Телеграфных проводов...
(Прим. Л. Ю. Брик.)}
Как-то, кажется, в 1926 году, Маяковский пришел домой и сказал, что на завтра позвал Маршака обедать. Черт знает, что делают с ним эти старые девы! Человек в ужасном состоянии!
Учительницы изводили тогда Маршака тем, что он "недостаточно педагогичен".
Гостей Маяковский приглашал:
Приходи к нам, тетя лошадь,
Нашу детку покачать.
Если собеседник мямлил:
Раскрывает рыбка рот,
А не слышно, что поет.
("Сказка о глупом мышонке")
Очень нравилось ему:
По проволоке дама
Идет, как телеграмма.
("Цирк")
Провожая девушку домой, он говорил стихами Веры Инбер:
И девочку Дороти,
Лучшую в городе,
Он провожает домой.
("О мальчике с веснушками")
Про ребенка, которого давно не видел:
Все растет на свете –
Выросли и дети.
Когда у кого-нибудь болела нога:
Ноги – это гадость,
Если много ног.
("Сороконожки")
Про собаку:
Уши висели, как замшевые,
И каждое весило фунт.
("Сеттер Джек")
За вином:
Протяните губы те
(Вот вино Абрау).
Что ж вы не пригубите,
"Meine liebe Frau?"
("Европейский конфликт")
Перед воскресеньем:
– Значит, завтра будет праздница?
– Праздник, детка, говорят.
– Все равно, какая разница,
Лишь бы дали шоколад.
("Моя девочка")
В Берлине в ресторане он заказывал обед официанту: Geben Sie ein Mittagessen mir und meinem Genius!" {Подайте обед мне и моему гению! (нем.)} "Гениус" произносил с украинским акцентом: Henius 4.
Маяковский огорчался, что не может прочесть Гейне в оригинале. Часто просил меня переводить его подстрочно. Как нравилось ему стихотворение "Allnachtlich im Traume sehe ich dich!" {Что ночь, я вижу тебя во сне! (нем.)}.
Есенина Маяковский читал редко. Помню только:
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
("Сорокоуст")
Н. Ф. Рябова вспоминает, что в Киеве в начале 1926 года, когда он писал стихотворение "Сергею Есенину", Маяковский без конца твердил, шагая по комнате:
Предначертанное расставанье
Обещает встречу впереди.
Она сказала ему:
– Владимир Владимирович, не "предначертанное", а "предназначенное".
Маяковский ответил:
– Если бы Есенин доработал стихотворение, было бы "предначертанное" 5.
При жизни Есенина Маяковский полемизировал с ним, но они знали друг другу цену. Не высказывали же свое хорошее отношение – из принципиальных соображений.
Есенин переносил свое признание на меня и при встречах называл меня "Беатрисочкой", тем самым приравнивая Маяковского к Данте.
Мандельштама Маяковский читал всегда напыщенно:
Над желтизноуй правийтельственных зданий...
("Петербургские строфы")
и
Катоуликом умреуте вы...
("Аббат")
Нравилось ему, как почти все рифмованное о животных:
Сегодня дурной день.
Кузнечиков хор сплит.
(вместо "спит").
Гумилева помню только:
А в заплеванных тавернах
От заката до утра
Мечут ряд колод неверных
Завитые шулера.
и
Или, бунт на борту обнаружив,
Из–за пояса рвет пистолет,
Так что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
("Капитаны")
Чтобы сбить с этих строк романтическую красивость:
С розоватых брабаntских манзет.
Поэтами моего поколения, до символистов, были Фет, Тютчев. Я никогда не слышала, чтобы их читал Маяковский. В дневнике Б. М. Эйхенбаума записано 20 августа 1918 года: "Маяковский ругал Тютчева, нашел только два–три недурных стихотворения: "Громокипящий кубок с неба" и "На ланиты огневые" ("Весенняя гроза" и, очевидно, "Восток белел. Ладья катилась...").
Белого, Бальмонта, Брюсова Маяковский редко читал вслух. Когда мы познакомились, они уже отошли от него в прошлое.