Однажды, снимая с кровати простыни (что, в принципе, считалось работой Филомены, но та была равнодушна к гигиене и могла не менять бельё по паре месяцев), я обнаружила, что матрас слегка порвался по краю и из прорехи торчит клок шерсти. Стоило, наверное, позвать обойщика, но я решила, что зашить расползшийся шов могу и сама, поэтому через неделю принесла с собой несессер, где бабушка хранила иголки самых странных форм и размеров, а также нитки, которыми пользовались нечасто, но которые, тем не менее, могли пригодиться. Поскольку день был жаркий, я не стала надевать жакет – только блузку, да и у той закатала до локтей рукава.
Мисс укатила на велосипеде куда-то в поля, собирать травы, Филомена ушла на рынок, но в дом я проникла легко: дверь никогда не закрывали на ключ, только на крючок. И не особенно удивилась, увидев в гостиной постороннего, джентльмена с сигарой в руке, внимательно рассматривавшего через монокль сохнущую на мольберте картину – одну из тех, что Мисс ещё не закончила. Я сразу узнала его: это был барон Салаи, богатый и уважаемый синьор средних лет, знаток искусства, которого я не раз заставала у Мисс. Наверное, собирается купить картину, подумала я. А может, ему просто любопытно посмотреть, как продвигается работа. Впрочем, что гадать: вежливо поздоровавшись, я прошла в спальню, даже дверь не закрыла. Приподняла простыню с прохудившейся стороны матраса, оценила толщину и плотность ткани, открыла несессер и выбрала иголку – самую длинную и прямую, толстую, но острую и с большим ушком. Гнутые, конечно, несколько облегчили бы мою задачу, но все они казались слишком тонкими, и я побоялась, что мне не хватит сил проткнуть ими несколько слоёв ткани, а как иначе шить? Да и напёрсток, который я взяла с собой, для таких иголок не подходил.
Найдя катушку с самой прочной ниткой, я сунула её кончик в ушко, нагнулась над кроватью, пальцем затолкала торчащий клочок шерсти внутрь матраса и стянула края ткани. Но не успела сделать и стежка, как почувствовала на бёдрах чьи-то руки, а на шее – колючую щётку напомаженных усов и горячее, пахнущее сигарой дыхание. Мужчина, а я сразу поняла, что это был барон Салаи, не произнёс ни слова, только попытался задрать юбку, накинув её мне на голову. Знакомые горничные, которым приходилось отбиваться от распускавших руки хозяев, не раз описывали мне, как это бывает: они ведь не только застают тебя врасплох, но и связывают руки, чтобы ты не дёргалась, а заодно и прикрывают подолом юбки глаза, чтобы ты не видела лица того, кто с тобой развлекается.
Но я оказалась быстрее. Не успел барон навалиться на меня, придавив всем своим весом, как я выпрямилась, инстинктивно, сама того не желая, ударив его затылком в подбородок, вырвала у него из рук юбку, обернулась и замерла, не зная, как поступить: я ведь впервые с таким сталкивалась. А бабушка предупреждала, промелькнуло вдруг в голове. Как там я, ничего ещё не понимавшая, но отчаянно смелая, ей тогда заявила? «Уж я-то могу за себя постоять»? Матрасная игла глядела прямо в грудь моему насильнику – высоко, чуть ниже горла.
– Уйдите сейчас же! – велела я хриплым от страха и захлестнувших эмоций голосом.
– Не глупи, – насмешливо бросил он, кто знает сколько раз справлявшийся с подобным сопротивлением, и попытался обхватить меня за талию. Однако руки у меня оставались свободны, и я ткнула его иголкой – не сильно, но этого хватило, чтобы проколоть насквозь галстук, сорочку и коснуться кожи.
– Уйдите, – повторила я.
Но даже почувствовав, что стальное острие упёрлось ему в горло, он всё равно расхохотался:
– И чего ты собираешься добиться этой безделицей?
Я ткнула чуть сильнее, и на сорочке проступила капелька крови. Барон отступил, осыпая меня ругательствами, и только тогда увидел иглу целиком: длиной она была с небольшой кинжал.
– Не смейте меня трогать! – воскликнула я. Он в ответ обозвал меня неприличным словом, которое мне не хотелось бы здесь приводить.
Не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы мы оба не вздрогнули, услышав хлопнувшую дверь и два перешучивающихся голоса: это были Филомена и, как я узнала позже, жестянщик, пришедший вместе с ней починить сломанный кран. Барон Салаи тут же бросился приводить себя в порядок: подтянул галстук, прикрыв пятнышко крови, пригладил рукой волосы и, не сказав ни слова, вернулся в гостиную. Я, всё ещё с иглой в руке, кинулась за ним, но он успел улизнуть. Филомена стояла в дверях кухни, откуда доносились глухие удары.
– Что это ты делаешь? – спросила она.
– Эта свинья... – пробормотала я срывающимся голосом.
– А, значит, и тебе досталось, – рассмеялась она, но сразу посерьёзнела и потрепала меня по щеке: приласкала, как умела. – Слушай, ты ведь любишь Мисс?
Я недоуменно нахмурилась: при чём тут Мисс?
– Так вот, если любишь её, – продолжала Филомена, – не говори ей о том, что здесь произошло.
– Но эта свинья ходит по её дому, приходит и уходит, когда пожелает, – возмутилась я. – Он и на неё мог так наброситься!
– Не будь такой наивной. И послушай меня: не говори ничего Мисс, не то она вся изведётся, – её слова прозвучали так убедительно, что у меня не хватило духу настаивать. Потом она развернула меня к себе спиной и поправила шпильки, которыми я закалывала волосы. – А теперь возвращайся в спальню и доделай работу.
Но неделей позже, застав Мисс одну, я тем не менее всё ей рассказала. К моему удивлению, она не разозлилась, а только расстроенно вздохнула.
– Будь осторожнее. Постарайся не оставаться с ним наедине, лучше сразу уходи. О работе не беспокойся – я всё равно тебе заплачу.
Я не могла понять, что происходит: обычно она сразу же решительно вставала на защиту свободы и чести женщин, их права на уважительное обхождение, особенно если речь шла о бедных. Поговорить бы о произошедшем и о странной реакции Мисс с синьориной Эстер... Но та снова была в отъезде.
Теперь эта квартира с вечно открытой дверью меня пугала: раз вошла я, может войти и любой другой. И никогда не знаешь заранее, кого найдёшь внутри: хозяйку или Филомену. Или вовсе никого. А может, убийцу, вора или джентльмена, считающего, что может лишить чести бедную, совершенно беззащитную девушку. И почему только Мисс не завела привычки запирать дверь на ключ, а запасной давать только тем, кому доверяла?
Я так переволновалась, что где-то через месяц, собирая для прачки в корзину шторы, простыни и покрывала и услышав неясный шум в соседней комнате, аж подпрыгнула от ужаса, споткнулась о свисавшую через край ткань, упала и вывихнула запястье правой руки. Хорошенькое дельце! И долго мне теперь носить руку на перевязи, не имея возможности шить? А как мыть полы в доме, где я живу? Неужели придётся снова доплачивать приятельнице-прачке? Но на это уйдут все мои сбережения!
Попробовала согнуть пальцы, да те уже опухли. Боль была просто невыносимой, и я не стыжусь сказать, что расплакалась. Так меня и нашла пришедшая домой мисс.
– Что они с тобой сделали? – сразу забеспокоилась она, даже не уточнив, о ком идёт речь, а когда узнала, что я упала сама, на её лице отразилось огромное облегчение и она крепко пожала мне запястье. Потом послала Филомену найти разносчика льда и купить у него кусок побольше, чтобы поколоть и приложить к месту вывиха. – Забудь о стирке, корзину прачке Филомена отнесёт сама. Подвяжи пока руку и приходи завтра, я приготовлю ещё льда.
К тому времени я уже перестала плакать, но от такой материнской заботы слёзы сами навернулись у меня на глаза.
Покой и ежедневные ледяные компрессы вылечили запястье гораздо быстрее, чем я опасалась: уже через неделю я смогла снова взять в руки иголку, хотя тяжести поднимать всё ещё не решалась.
Но мне не терпелось вернуться к шитью, благо, подвернулась небольшая работёнка у инженера Карреры, приезжего, работавшего на строительстве водопровода. Его жена хотела, чтобы я сшила их семилетней дочке карнавальный костюм, но швейной машинки у неё не было. Пришлось взять свою.
Понадеявшись, что смогу донести кофр левой рукой, я шла медленно, размышляя, как лучше скроить шаровары из переливчатой тафты, чтобы они оставались пухлыми, как на картинке в книге, а не висели складками. Может, сделать подкладку из сетки или фетра?
Дочка инженера была довольно странным, хрупким, но очаровательным и нежным созданием с белоснежными кудрями, как у феи Морганы или прозрачнокрылых эльфов из сказок, которые Эстер покупала для Энрики в Лондоне. Мать предложила ей на выбор любую модель из журнала, и я решила, что девочка закажет платье, достойное принцессы. Однако, как оказалось, эта экстравагантная малышка буквально влюбилась в обложки «Пиратов Малайзии» [10], которые видела у отца. И ладно бы речь шла о наряде Жемчужины Лабуана – нет, она потребовала одеть её Сандоканом: тюрбан, облегающая атласная куртка с двойными петлями, пояс, на который можно повесить пистолет и кинжал, пышные шаровары, туфли с загнутыми носами... Будь это моя дочь, я бы живо объяснила, почему не стоит идти на карнавал в мальчишеском костюме, но родители во всём ей потакали. Мать уже купила ткань на шаровары и пояс, а тюрбан и куртку мне предстояло сделать из старых атласных халатов.
Я шла, склоняясь под весом кофра, который держала в руке, и размышляла о карнавалах моего детства, когда достаточно было наволочки с двумя завязанными по углам узелками-ушами, чтобы почувствовать себя кошкой. Бабушка, тоже одевшись кошкой, выводила меня на улицу и, хохоча, как девчонка, разбрасывала вместе со мной конфетти или гудела «тёщиным языком». Это был наш самый главный праздник, единственная роскошь, которую мы могли себе позволить.
Я настолько погрузилась в воспоминания, что заметила бросившегося через улицу молодого человека, только когда сильная рука перехватила кофр, избавив меня от невыносимой тяжести. Сперва я решила, будто юноша хочет его украсть, и инстинктивно вцепилась в ручку.
– Простите, если я напугал Вас, синьорина, – произнёс милый и приветливый голос на хорошем итальянском, без тени диалекта. – Я просто хотел Вам помочь...